Плата за рай

в вечных попытках близость найти,

от мечты не в силах отречься,

останутся далекому в небе свету верны,

но желанья свершения блики обманут,

в заблуждение вера введет…

Не мирясь, не принимая судьбы,

не иссякнут в глазах кровавые слезы,

не угаснет шепот мольбы,

и, укрываясь саваном надежды,

в тяжелых муках, отрекаясь от истины,

этот мир покинут они[19 - Стихи автора.].

Мать Ифриса доживет в муках почти до семидесяти лет. Ежечасно до самого конца жизни она будет произносить попеременно только несколько слов: «Сынок!», «Золотце!», «Мальчик мой!». За все время пребывания в медицинском учреждении никто из близких, родных, друзей так и не придет проведать больную, кроме чужого дяди Паши. Тот так и не узнает всей правды и, сокрушаясь, до самой смерти будет искать доказательства своих предположений и скоропостижно уйдет из жизни всего через месяц после случившейся трагедии.

Подлинная история возникновения синдрома навязчивых, часто повторяющихся восклицаний матери Ифриса так и останется загадкой для сотрудников медицинского учреждения.

XXIX

На улице стояла беспросветная ночь. Тучи, затянувшие небо, закрывали от взоров людских звезды. Лишь луна и несколько фонарей в вечном противостоянии мрака и света силились осветить улицу. Последние жители давно укрылись в своих лачугах, искренне веря, что они в недосягаемости. Такая вера помогает лучше спать по ночам, хотя все знают, что людей это не спасет. Это тот осознанный самообман, который позволяет нам лучше жить. Обман как лекарство против рака, которое на самом деле его не лечит… Болезнь никуда не уходит, но она облегчает наше существование. И мы охотно давимся таблетками, лишь бы не чувствовать боли повседневной жизни.

Валерия, лежавшая в траве, накрытая пиджаком Ифриса, проснулась от приятного дуновения прохладного ветерка, щекотавшего ей лицо. Несмотря на слабость, которую она испытывала, ее сил хватило, чтобы приподняться на локте и оглядеться. Не найдя Ифриса, Валерия испугалась, не понимая, где находится. По телу пробежала дрожь. В голове у девушки мелькнула мысль, что она брошена и осталась одна вдали от родного дома, в чужом, неизвестном ей месте. Валерия встала на ноги, но голова ее закружилась, и пришлось быстро присесть на что-то мягкое. Вглядевшись, она увидела черную средних размеров сумку. То была сумка Ифриса, набитая наркотическими веществами, ничтожно малая часть которых чуть девушку не убила. Воспоминание о действии наркотика вызвало в ней тошноту, она стала тяжело дышать. Дрожащими руками схватилась за щеки и, прижав колени к груди, попыталась вспомнить, как она вообще очутилась здесь. В попытках найти конец нити воспоминаний Валерия услышала голоса двух приближавшихся к ней мужчин. Она прислушалась – один из голосов принадлежал Ифрису.

– …Тебе повезло, впрочем, как и всегда! – говорил басом какой-то незнакомец.

– Повезло? Право, ты смеешься надо мною! – отвечал Ифрис.

– Определенно повезло и однозначно «как всегда»! Только везение и ничто иное помогало тебе в детстве меня одоле… – голос осекся.

– Везение?! Ты называешь это везением – после всего, что я тебе рассказал?!

– Я не про твою ситуацию. Она и вправду поставит в тупик кого угодно, хотя и не так страшна, как ты описываешь… Я говорю о нашей встрече.

– Я не искал специально встречи, но рад, что мы пересеклись и что ты захотел помочь.

– Знаю, что не искал! Тот, кто намеренно ищет, меня никогда не найдет. Много воды утекло с того дня, когда мы виделись последний раз… Мы уже не те юнцы, кем были когда-то. Сейчас, из-за особенностей деятельности я обязан быть скрытным; мое кредо – тень, а ночь мой союзник. Убийца, учуявший кровь, не остановится, как призрак, учуявший страх.

Валерии показалось, что незнакомец цитирует стихи, и не искала в его словах особого смысла.

Мужчины молча приближались к месту, где она лежала до сих пор. Но вот незнакомец прервал молчание:

– И все же в голове не укладывается, как ты мог оставить бедную девушку одну, да еще в таком состоянии и в таком месте? Одно название «парк» – кругом мрак! Весь парк прошли, а всего два фонаря работают…

– Тебе легко говорить… Твой отец не пилил, с ругательствами и оскорблениями, словно пилой, мозг пополам… Ты не видел, как умирает сердце матери… не жертвовал родителями ради любимой… Да, оставил, но ведь ради нее! Она тяжело перенесла первую смерть (первая передозировка наркотиками), и возможны последствия. Без крова нельзя! – объяснил Ифрис.

– Ифрис, отныне и навсегда нарекаю тебя – Певчий! – усмехнулся мужчина.

– Да говорю же я тебе: так и было! – возражал Ифрис.

– И охота тебе все время преувеличивать? Ну что я тебе, дурак какой-то? Такого и в кино не увидишь, а я вот взял и поверил твоим россказням!

– Зепар, если ты желаешь в чем-нибудь меня обвинить, изволь говорить прямо! – почти вскричал от нестерпимой обиды Ифрис. – И тогда обещаю пред землей и небом – я не заставлю тебя ждать доказательств моего достоинства и чести!

– Ну, будет, будет… Верю, – как человек, уверенный в своем превосходстве, не без ухмылки заключил Зепар. – Долго идти-то еще?

–Должны уже быть на месте. – Ифрис приободрился из-за несостоявшегося спора, в котором он явно не смог стать достойным соперником Зепара. И принялся оглядываться по сторонам.

– Лера! Лерка! Ты где?! – сначала негромко, а затем, не слыша отзыва, и во все горло закричал Ифрис.

Припомнив с точностью место, в котором он оставил Валерию, он пришел в некоторое волнение, отыскивая ее и не находя. Он бегал туда и сюда в траве, при этом приговаривал, словно отчитывался перед самим собой: «Здесь же оставил! Вот то дерево… тот фонарь… скамья… Здесь должна быть… Где же она?..» Бросался из стороны в сторону и, метясь в полумраке, старался что-то разглядеть в необъятном пространстве. После нескольких минут отчаянных поисков Ифрис прибежал к Зепару, присевшему на скамью с видом безучастного человека, не скрывающего своего пренебрежения к поискам исчезнувшей девушки.

Зепару вообще были чужды высокие чувства к женщине – в силу того, что, по стечению обстоятельств, он вырос в местах, где женщин, ради которых стоило бы умереть, просто-напросто не было.

– Неужто ушла?! – не глядя на Зепара, оглядываясь по сторонам, словно спрашивая невидимых глазу духов, вопрошал Ифрис.

– Да не волнуйся ты так! Что ты завелся, в самом деле? Ей-богу, что ее, съедят, что ли? – не понимая и не принимая волнения Ифриса, отвечал Зепар.

– А вдруг что случилось?! У нее ведь, кроме меня, никого нет! В беду попадет – так и некому будет заступиться, тем более в таком месте в такой час.

– Говорю тебе, присядь, посиди! Мечешься туда-сюда, глаз мой зря напрягаешь. В таком месте обидчики не водятся, потому обижать здесь некого, разве что матушку землю, а оно – дело невыгодное: ни съесть, ни продать… А в час этот так они и вовсе спят. Девка, сдается, из россказней… – Ифрис хотел возразить, но не успел. Зепар продолжил: – Ну, будет, будет! Из рассказов твоих следует, что девка смелая, раз решилась ехать так далеко и бросить свою семью, имея в перспективе лишь неизвестность… А про то, что она уехала с тобой – незнакомым человеком, так я и вовсе промолчу. Отсюда вывод: что бы ни случилось, девка себя в обиду не даст, равно как и не пропадет. И нет причин столь волноваться и трястись, как ты изволишь… – Зепар, не договорив, умолк и, щурясь, вгляделся куда-то в сумрак.

Ифрис, слушая разглагольствования товарища, будто вышел из транса и вскинул голову. Увидев устремленный взор Зепара, Ифрис также повернулся в сторону густых зарослей кустарника и начал вглядываться. Шагах в пятидесяти от скамьи и в двадцати от приметного дерева, под которым Ифрис оставил Валерию, появилась неясно видная фигура женщины в красном платье. «Лера!» – вскричал Ифрис и, ни теряя ни минуты, побежал сломя голову к своей возлюбленной.

– Лера! Как же ты меня напугала! Что же ты, родная, совсем замерзла? – несмотря на дрожь в теле, Ифрис был быстр в движениях, суетлив. – Пиджак?! Где пиджак?! Ах, вот он! – Ифрис поднял его из травы. Было холодно, но молодой человек сам, казалось, этого не замечал. Быстро накинув пиджак на Валерию, он крепко ее обнял. Затем отстранившись, не отпуская ее плечей, вгляделся в нее и ужаснулся. По лицу Ифриса пробежала дрожь. Девушка стояла неподвижно, словно каменная. Он обнял ее снова, но ее руки не желали отвечать взаимностью. Он отчаянно пытался добиться ответа, взял ладонями ее мертвенно бледное лицо, заглянул в отрешенные глаза. «Лерка! Лерочка! Что с тобой?! – тряс ее Ифрис. – О чем я только думал?! Прости! Я виноват! Очнись, прошу тебя, приди в себя!.. Довольно пугать меня!..»

И он снова заключил ее в объятия.

– Я видела сон, – вдруг, не изменяя своего положения, заговорила Валерия. – Я будто умерла и очутилась в кромешной темноте. И, не видя своих рук, не помня себя, я была бесконечно напугана. Мне было страшно и холодно… Без сил, шатаясь, я бросилась искать тебя. Ни папу, ни маму, ни братьев, а тебя. И как бы я ни старалась тебя найти, мне это не удавалось. От тщетности попыток мне защемило грудь, а сердце будто пронзила тысяча острых игл. Вдруг я поняла, что потеряла тебя, и что в этом мире никого у меня не осталось. Поняла, что мечтам моим не суждено сбыться и что мне более нет смысла жить… Я пыталась прервать свою жизнь, чтобы не думать и не испытывать чувств, причиняющих боль, но и этого мне не удалось совершить. Ты, оставив меня, обрек на муки, которым не было конца! Бросил меня в месте, куда люди попадают после смерти, и где оставшиеся в живых теряют все права на ушедших…

– Валерия, посмотри на меня, любовь моя! – пытаясь обратить ее внимание, умолял Ифрис. – Послушай меня, Лера! Прости, умоляю тебя, о чем я только думал?! Да, определенно я недостаточно хорошо все обдумал… В этом! В этом вся причина! О, прости ради Бога! Я виноват! Я хотел успеть до того, как ты проснешься, найти нам жилье. Любовь моя, это всего лишь сон, прошу тебя, не придавай этому такого значения. Обещаю! Нет, я клянусь тебе – у нас все будет хорошо, и я никогда тебя более не оставлю, пусть даже от этого будет зависеть моя жизнь! И если я тебя бросил в этом месте, то я тебя оттуда и вытащил! Если я обрек тебя на бесконечные муки, то я возлягу рядом с тобой, чтобы разделить их поровну. Только, ради Бога, прошу тебя, прости меня! – Ифрис упал на колени и обнял ее ноги.

Вдруг Ифрис ощутил нежное прикосновение девичьей руки, которая гладила его волосы. Он, не вставая с колен, резко вскинул голову и увидел склоненную к нему голову. Жаркие губы тихо, словно завет, прошептали:

– Я согласна.

– На что? – заворожено, с чуть приоткрытым ртом спросил Ифрис.

– Разделить с тобою поровну любые муки и тяготы, которые нам уготовила судьба, лишь бы ты был рядом со мной. Обещай, что так и будет! Поклянись – что бы ни случилось, даже спустя много лет, ты никогда не оставишь меня одну!

– Клянусь, любовь моя, клянусь! Пред Богом, пред землей, пред небом, звездами, травой и ночью, как пред свидетелями, я обещаю и клянусь, что впредь все будет так, как ты захочешь!..