– Тьфу, на тебя, Кузнецов, – сплюнул Карпов. Хотел видно еще что-то сказать, но мозолистые, черные от загара руки уже потянулись за лопатой.
– Оно-то, конечно, – степенно произнес Степаныч и тоже потянулся за инструментом.
Молодой лейтенантик сверкнул глазами и умчался, напоследок крикнув строго:
– Батя с обходом идет! Смотрите мне.
– Тьфу, на тебя, короста, еще раз, – процедил Карпов сквозь зубы и принялся долбить сухую землю.
Степаныч последовал его примеру, но работал в отличие от напарника неспешно. Движения его были округлы и полны смысла. Ко всему он еще и ухитрялся бурчать себе под нос:
– А вчера, слыхал, Иван? Разведка донесла, что близко сволочи. Под Тихим прорвались, сюда прут… Те вон давешние, барнаульцы, что ли, ну которые без винтовок вышли, говорили, что техники у немца много. А техника это что? А? Стало быть танки… А наши никак госпиталь в тыл не уведут. А это считай три тыщи душ…
– Тыща, – вставил Карпов, вонзая лопату в грунт.
– Три, Ванечка, три, минимум. Куда им бежать если что? Говорил тебе давеча, догонят нас до самой Волги, как пить дать, если в землю не вгонят раньше…Танки – это танки. Их с винтовки не прошибешь, а пушку Кузьмич доломал на днях. Затвор перекосило, говорит, не выправить. Ты б сходил, посмотрел…
– Сам пускай смотрит, деятель…
Степаныч вздохнул:
– Нас вот гляди, хорошо, если сотня наберется. Батя смурной ходит, как я не знаю… А ты говоришь на танки с пулеметом…
– Я не говорю…
– Ото и молчи лучше, курва, гранаты есть, бутылей хлопцы ящик притащили с глупостью этой зажигательной… Как думаешь, отобьемся?
– Хера…– емко ответил Иван.
Степаныч присел на бруствер.
– Давай покурим что ли…
– Ты ж не куришь! – удивился Карпов, разгибаясь.
– А я посмотрю, – захихикал напарник, – Жарко, аж до костей…
– Копай, Степаныч, копай, – нехорошо ухмыльнулся Иван, – Слыхал, чего Кузнецов говорил? Батя с обходом.
Степаныч пошлепал себя пилоткой по лысине. С нее ручьями катился пот.
– Он с обходом, а мы с приходом… Покури.
– Слабоват ты стал, Вася, – Иван вдруг сделал испуганные глаза, нагнулся и стал швырять землю как одержимый, – идет!
Василий ойкнул, соскочил в траншею и стал помогать. Карпов меж тем отложил лопату и полез в карман вылинявших, как и гимнастерка штанов за спичками.
– Шутка, Вася, шутка! Не трепыхайся!
– Тьфу, на тебя Иван! – распрямляясь, произнес Степаныч. – И шутки у тебя нерусские. Ты часом не хохол?
– Не, а че? – хитро прищурился Карпов.
– А то, что хохлы только такие противные. Вот Бондаренко, к примеру. Но не русский ты точно. Факт.
Солнце поднялось совсем высоко, озаряя эту горстку несчастных людей, вынужденных ковыряться червями в жаром дышащей земле, для того чтобы насколько возможно оттянуть момент, когда в их раздавленных гусеницами тяжелых грохочущих чужих чудовищ телах, закопошатся столь мирные сейчас в свете этого дня настоящие земляные черви…
…Танки появились наутро. В предрассветной дымке, от едва различимой линии горизонта, отделились небольшие, похожие на спичечные коробки, движущиеся жужжалки, и медленно, медленно, пока еще почти бесшумно, двинулись навстречу, втиснутым в траншею людям.
Было в этом, что-то неестественное и неотвратимое. «Спичечные коробки» настолько не вписывались в окружающий их пейзаж, что казались чем-то неземным, инопланетным, принесенным извне.
Сердца стучали не так как обычно, и что-то холодное и немного липкое цеплялось за внутренности. Предчувствие беды нависало в воздухе, в прохладе этого обыкновенного июльского утра.
* * *
Инспектор Хваловски. Чикаго. Наши дни.
Хваловски дернулся от телефонного звонка. Разговор со священником не давал ему покоя. Выслушав сообщение, он резко поднялся, едва не опрокинув видавший виды стул, и отвечая на немой вопрос в глазах Джима, сказал:
– Собирайся. Террористы захватили детский приют. Уже есть жертвы.
Перед инспектором снова возникли из пустоты удивленные детские глаза…
…Здание приюта было оцеплено полицейскими и военными машинами. Скопление народа за этим кольцом блюстителей порядка своим количеством вызывало уважение. Моросил дождь. А за стенами мрачноватого особняка скрывалось около сотни детей. Их не было видно, но казалось, что плач пробивается сквозь стены сюда.
Хваловски уже знал, что заложников удерживает группа порядка семи-восьми человек. Волновало то, что террористы до сих пор не выдвинули никаких требований. Пока правда дети были живы, но преступники перебили весь взрослый персонал приюта, а молодую сестру выпустили из здания буквально за четверть часа до приезда Хваловски и пока она шла в сторону оцепления изрешетили из автомата, похожего на израильский «узи». Ее тело все еще лежало на чисто подметенной дорожке и навевало мысли о бренности всего сущего.
К инспектору подошел Джэйкобс – начальник местного отдела по борьбе с терроризмом. Мрачно кивнул вместо приветствия и произнес:
– Они хотят говорить с Вами Хваловски.
Невозмутимое лицо инспектора изобразило гримасу.
– Со мной?
– Именно с вами, и я не понимаю почему.
– Может быть, Вы нам это объясните? – влез какой-то тип, очевидно из ФБР.
Журналистка прорвалась к ним с микрофоном, но ее без лишних слов оттащили в сторонку. Хваловски молча отодвинул в сторону «фэбээровца» и пошел к зданию. Ему было наплевать. Он уже давно был готов ко всему.
Почему-то снова вспомнился странный священник и в голове у инспектора ударил церковный колокол.
– Сдайте оружие, Хваловски, – шепнул кто-то.
Инспектор, не глядя, передал на голос тяжелый пистолет. Почему-то стало легко. И сомнения мучительные куда-то отступили. Что-то рогатое и бесформенное почудилось, когда приоткрылась дверь. Чуть-чуть. Лишь чтобы впустить человека…
« Они знают о том, о чем знаю я…» – сказал Хваловски сам себе и вдруг широко улыбнулся. Неожиданно он вдруг действительно поверил во все, о чем говорил ему человек в сутане.