Второй вариант

– Нет. Мне не нужно ваших соболей.

Глаза ее утратили густоту, потеплели.

– Откуда ты родом, отец?

– Я – татарин. С Урала.

– Далеко, – вздохнула она. – Я знаю Чегдомын и Хабаровск. В Чегдомыне в интернате жила, училась в школе. И в Хабаровске тоже училась.

Давлетов заморгал, глядя на охотницу, пробормотал что-то похожее на «бола, бола». Савин неожиданно уловил их поразительную схожесть, словно охотница была дочерью его начальника: скулы, лоб, разрез глаз.

– Ты вспомнил свою дочь, да? – спросила она Давлетова.

Тот утвердительно закивал головой, закашлялся по-стариковски.

– У тебя, наверно, красивая дочь?

Давлетов опять согласился кивком. Помолчал. Ответил:

– Только невезучая.

– Не нашла мужа?

– Нашла. Непутевый человек.

– Непутевый – тропу потерял?

– Потерял.

– Совсем худой муж… Он – хороший муж, – кивнула на Савина, и улыбка у нее стала виноватой.

Савина тронула эта виноватость, он и сам заулыбался, с непонятной для себя признательностью к ее словам. И произнес, что и не гадал:

– А ты красивая.

Нет, наверное, в мире женщины, которая бы равнодушно восприняла такие слова. Так и Ольга, изумленно махнула ресницами, непрошеный румянец пробился сквозь морозный загар. Вспыхнула, засветилась вся. Потом, словно на что-то решившись, надела шапку, спрятав волосы и девчонку в себе. Застегнула безрукавку, потянулась за паркой.

– Ухожу от вас.

– Как это «ухожу»? – всполошился Давлетов. – Куда, на ночь глядя, «ухожу»? У вас здесь дом, лежанка. А мы подремлем сидя.

– Нет. У меня другое зимовье. На Эльге.

– Давно там появились избушки? – спросил Дрыхлин.

Она не ответила, продолжала собираться. Савин глядел на нее, не веря в то, что она уходит в такую дикую ночь. Подошел к ней, хотел отговорить, убедить. Она провела рукой по его щеке:

– Пойдем со мной, бойе.

Савин даже не удивился, словно ждал этого. И не ощутил необычности приглашения. Виновата, наверно, тут была вся обстановка необычности, тайга, ее появление, нежданное и тоже из необычности. Потому он бездумно и молча стал собираться. Но услышал голос Давлетова:

– Это невозможно, товарищ охотница. У нас – задание.

– Бросьте вы! – вмешался Дрыхлин. – Дело молодое.

– Но я не могу разрешить Савину отлучку, товарищ Дрыхлин. Завтра будем замерять карьер…

– Я замерю! – Голос Дрыхлина начальнически затвердел.

Савин топтался, понимая, что разговор о нем и не в силах в него вмешаться.

– Где же я его потом найду? – растерянно спросил Давлетов.

– Отец, я приведу его к тебе, – голос охотницы прозвучал, как просьба о прощении. – К тому месту, где будут садиться ваши вертолеты.

Давлетов тяжело опустился на лежанку, борясь сам с собой, с пониманием, что нарушает установившийся порядок.

– Ну, вот и договорились! – воскликнул Дрыхлин.

Савин натянул свою черную шубу-короб, шагнул за охотницей через порог, не обнадежив Давлетова обещанием вернуться к сроку. Крутая темнота ослепила его, тишина оглушила.

– Вот тебе лыжи – услышал ее голос.

Сделал шаг, протянул наугад руку и сразу поймал ее горячую ладонь. Потянул к себе.

– Нет. Я помогу тебе надеть лыжи.

Растворилась дверь, нарисовав на снегу серое пятно.

– Женя, можно вас на минуту? – сказал Дрыхлин. Придвинулся, зашептал в ухо: – Будьте умницей, Женя. Не прогадайте. Поняли меня?

Савин ничего не понял. Он был просто не в состоянии четко и ясно соображать. Забыв про давешнюю усталость, готов был идти неизвестно куда.

Дверь проглотила Дрыхлина. Темнота разгрузилась и посерела. Ольга увиделась ему неясной молчаливой тенью. Савин воткнул валенки в просторные ременные крепления, подтянул сыромятные шнурки. Лыжи были широкие и короткие, как у Дрыхлина.

– Иди по моему следу, бойе, – услыхал, будто издали.

И он пошел на голос, скорее угадывая, чем видя ее след.

2

Сначала она оглядывалась, и каждый раз останавливался Ольхон, семенивший с ней рядом. Савин ускорял шаг, чувствуя себя толстым и неуклюжим на коротких лыжах и в длинной шуршащей шубе. Над тайгой объявился народившийся месяц. Звезды точечно и колко падали в снег. Точно так же, как они падали однажды в Подмосковье, в дачном поселке, куда Савин попал по милости королевы.

Женщин вообще трудно понять, а ту – было невозможно. Она не замечала его до последнего институтского курса. Так и должно: до подданных ли королевам?… И вдруг колючие звезды в снегу, комната на даче и лики святых в переднем углу.

– Ты веришь в Бога? – спросил он.

– Нет. В любовь.