Второй вариант

Встала, подошла к печке. У Ольхона торкнулись вверх уши. Он подождал, пока хозяйка сняла ведро, вильнул закрученным хвостом. Она вышла из зимовья, он – за ней.

– Хороша охотница, а? – обратился Дрыхлин к Савину.

Давлетов подумал вслух:

– Как же мы все здесь поместимся?

– Знаете, Женя, – продолжал Дрыхлин, – а ведь она положила на вас глаз. Я для нее – гость. А вы – бойе, друг, значит. Для меня она – Ольга, для вас – Оля. Чуете, Женя?… Между прочим, если я не обманываюсь, в торбе, что привязана к поняге, соболь.

– Какой поняге?

– Доска вместо рюкзака. Кстати, гораздо удобнее. На Тунгуске у всех охотников поняги… Вы же никогда соболя не видели, Женя?

– Нет.

– Попросите ее показать.

Она вошла в зимовье, присела на чурбачок у печки, подкинула дров. Сидела, чуть покачиваясь, глядя на огонь, ровно бы читала в беспокойном дрожании желтых языков то, что было спрятано от других. И Савин, завороженный огнем, будто подглядел, как метнулась ее душа в прошлое, которого она не знала, когда собирались на камлание у костра ее сородичи и неистовый шаман заклинал добрых духов послать удачу охотникам. Савин пытался отвести глаза и не мог. Глядел на нее, как на жительницу иного мира, как на таежный мираж, сознавая в то же время, что все – явь, что он может, если захочет, дотронуться до нее.

Да что же это такое? Как же могла так распорядиться жизнь, определив женщине мужскую судьбу? Ей бы по асфальту – в модных сапожках и в своей мохнатой шапке. Поставить бы обеих рядом – глядите, кто лучше! Но несбыточно, невозможно, как нельзя столкнуть стылый голубой день и мягкую буранную ночь.

Она встала, подошла к столу, спросила:

– Можно убирать?

– Нет-нет! – торопливо ответил Давлетов. – Отдыхайте, мы – сами.

Но она с женским проворством взялась за посуду. Давлетов взглянул на часы: было начало десятого. Почти два часа прошло, как появилась в избушке охотница.

– Что ты ищешь, гость, в этих местах? – неожиданно спросила она Дрыхлина и прострелила его своими раскосыми глазами. – Соболя?

– Я ищу землю для БАМа, – ответил он. – А вот Женя соболя никогда не видел. Не покажете?

Он будто зрил сквозь холстину, потому что из той самой торбы, где была тушка белки, она вытащила темно-коричневую, чуть больше рукавицы, шкурку. Бросила ему на колени. Он взял ее, дунул на мех. Протянул Савину:

– Полюбуйтесь. Хоть и не экстра, но хороша.

Савину вдруг стало неуютно и тоскливо. Что-то укололо его, и этот укол вызвал в нем необъяснимое чувство тревоги. Ощутил, как из-за стола уходит благожелательность. Глядел на охотницу, на Дрыхлина, пытаясь понять то, что ускользнуло от него. Дрыхлин поднялся за чайником, сыпанул из пачки в кипяток, не меряя, заварки. Охотница провожала взглядом каждое его движение. Шкурка лежала около Савина, темная, невзрачная, с размытым пятном у шеи. Для приличия он потрогал ее. И спросил – тоже для приличия:

– Чего она такая маленькая?

– Не выделанная еще, Женя, – откликнулся от печки Дрыхлин. – Красивая?

– Не знаю.

– О, бойе! – Охотница обласкала его взглядом, и он словно бы почувствовал теплое прикосновение к лицу. Голос Дрыхлина смахнул ту колдовскую волну.

– Не продадите?

– Какую цену дашь, гость?

– Вам удобнее самой назвать цену.

– Зачем она вам, товарищ Дрыхлин? – спросил Давлетов.

– Не мне, Халиул Давлетович, жене. Приспичило ей соболью шапку.

Савин отодвинул от себя шкурку, поднялся, встал рядом с охотницей, прикоснулся плечом к ее плечу. Хотел поймать ее взгляд, чтобы еще раз почувствовать лицом невидимое прикосновение. Но она смотрела на Дрыхлина.

– Что же вы молчите, Ольга? – не выдержал тот.

– Боюсь прогадать.

– Может быть, у вас еще есть?

– Здесь нет.

– Не надо стесняться, девушка. Скажите, сколько я должен?

Давлетов, недоумевая и с неприязнью, глядел на них. Она засмеялась тихим смешком, и Савину подумалось, что улыбка ей очень к лицу. Засмеялась, превратилась в девчонку и произнесла:

– Все оборотни в шкурках и перьях прячутся в пещерах и туманах.

Дрыхлин непонимающе уставился на нее.

– Это ничего не стоит, гость! Это тебе подарок, – она улыбнулась, но как-то смутно, странно, будто сожалея о подарке.

– Нет-нет! – запротестовал Дрыхлин. – Так я не возьму.

– Бери, бери, гость.

– Не могу.

– Как ты можешь отказываться, если знаешь наши обычаи?

Дрыхлин развел руками, простецкая улыбка раздвинула его щеки.

– Сдаюсь и принимаю подарок. Но желаю отдарить, – отстегнул с руки часы. – Примите от меня! Электроника!

Несколько секунд она разглядывала циферблат.

– Беру их, гость, чтобы не обидеть тебя, – сунула небрежно часы в карман брюк. – Я подарю их дяде.

Она искоса бросила взгляд на Савина и сразу же повернулась к Давлетову, словно задала ему немой вопрос. Помешкала, спросила:

– Хочешь такую же?

Давлетов неодобрительно покачал головой: