У черты заката

– Нет, сеньор комиссарио, мои родители умерли. Я живу одна… То есть, я хочу сказать, – с подругой.

– У вас есть состояние?

– Нет, сеньор комиссарио…

– В таком случае, почему вы не работаете? Вы были на пляже не в воскресенье. На какие средства вы живете?

– Я работаю натурщицей, сеньор комиссарио… Позирую для художников.

– А-а… позируете?

Комиссар оглядел ее и усмехнулся, Беба под его взглядом покраснела.

– Да, позирую! – запальчиво отпарировала она. – А что такого?

Он успокаивающим жестом выставил перед собой ладони:

– Тише, тише! Я тебе что-нибудь сказал? Вот и не волнуйся…

Положив перед собой лист бумаги, комиссар развинтил вечное перо и попробовал его на ногте. С минуту он писал, не обращая больше на Бебу никакого внимания, потом в дверь стукнули, и вошел полицейский с пляжной сумкой. Комиссар жестом велел положить ее на стол.

– Твоя? – спросил он у Бебы, откладывая бумагу.

– Моя, сеньор комиссарио…

– Глянь, Лопес, что там у нее.

Полицейский развязал сумку и вытащил скомканный купальник, полотенце, флакон туалетного масла и портмоне.

– Над столом хоть не труси! – Комиссар взял папку и ребром ее смахнул на пол насыпавшийся из сумки песок. – Больше ничего? Клади обратно… – Флакон с маслом он развинтил зачем-то, понюхал и отдал Бебе вместе с сумкой. – Ладно, забирай и катись отсюда. Но учти! – Он хлопнул ладонью по столу и угрожающе повысил голос. – Влипнешь еще в одну такую историю – посажу на шесть месяцев. Ясно? Так или иначе, досье на тебя уже заведено, поэтому сиди тихо. Лопес, проводи ее на выход. Да, минутку – тут еще надо расписаться…

Беба, не читая, подмахнула какую-то бумагу и выскочила за дверь, пока комиссар не передумал.

– Куда спешишь? – сказал вышедший следом за нею Лопес. – Сейчас еще пропуск будем оформлять…

Когда она наконец вышла на свободу, уже стемнело. Подкатил автобус, в довершение ко всему еще и полупустой; заняв место у окна, она с наслаждением смотрела на мелькающие мимо дома предместья и все еще не совсем верила свободе. Скоро узкие улочки сменились широкими, ярко освещенными авеню. На одной из остановок Беба увидела телефонную будку и, расталкивая пассажиров, бросилась к выходу.

Она звонила долго, то и дело вешая трубку и снова бросая в щель двадцатицентовую монету. Телефон на другом конце провода был занят. «Странно, с кем это он так долго говорит? – подумала Беба, выходя из будки. – Позвоню еще раз, позже».

Линда встретила ее без удивления – спокойно отложила книгу и улыбнулась:

– Ну, здравствуй. Понравилось в тюрьме?

Беба опешила:

– А ты откуда знаешь?

Из газет, откуда же еще, – лениво ответила Линда, потягиваясь. – Я в тот же день, когда ты поехала на пляж, вечером была у парикмахера и начала просматривать вечерние газеты… Как раз только что принесли, часов в семь это было… Читаю – какие-то студенческие беспорядки, и вдруг в списке задержанных твоя фамилия. Представляешь, какой шок? Чего ради ты туда полезла?

– Подожди, все расскажу. Бюиссонье не звонил?

– Никто не звонил, насколько я знаю. Знаешь, а у меня новость: уезжаю с Линаресом, и, наверное, очень скоро.

– Серьезно? Ну, смотри… Он все-таки жулик. Впрочем, ты его знаешь лучше.

– Конечно. Ну а ты как – благополучно отделалась?

– Да, но только я сейчас прежде всего должна искупаться… Ты не можешь себе представить, я три дня не мылась. Там жуткие клопы – вот такие, меня всю искусали. Боюсь, еще с собой принесла. Слушай, достань мне белье и полотенца, я даже не хочу лезть в шкаф… Ты умрешь со смеху, когда я тебе все расскажу…

7

На следующий день, с утра, Линда отправилась начинать хлопоты о паспорте. Беба еще несколько раз пыталась позвонить Бюиссонье, но опять безуспешно. Телефон был, очевидно, испорчен, так как все время слышались те же отрывистые сердитые гудки.

Наспех позавтракав, она оделась с особой тщательностью и вышла из дому раньше обыкновенного. Не было еще десяти часов, когда она позвонила у двери своего нового патрона. Долго никто не отзывался, и Беба уже подумала было, что Бюиссонье вообще исчез, когда за дверью послышались непривычно шаркающие шаги.

– А, это вы, – равнодушно сказал Жерар, отворив дверь. – Заходите.

Свет в передней был выключен, и Беба не разглядела его лица, но ей почему-то показался странным весь его вид.

– Добрый день, Херардо, – весело заговорила она, не успев даже сообразить, что именно ее поразило, – воображаю, как вы меня ругаете. Вы знаете, со мной случилась такая история…

– Истории случаются… с каждым, – каким-то спотыкающимся и в то же время равнодушным голосом отозвался Жерар, входя вместе с ней в залитый утренним солнцем ливинг. Закрывая дверь, он пошатнулся – и только тут Беба увидела, что он совершенно пьян. В такое время?..

– Что с вами, Херардо? – удивленно спросила она, останавливаясь перед ним. – Вы выпили лишнего? Странно, я не думала… Да и кто же пьет с утра?

– Кому нужно… тот пьет, – подмигнул Жерар, беря у нее из рук сумочку. – Будьте как дома, прошу вас. Стаканчик коньяку? Или вы предпочитаете это, как его… в-виски? Вы же американка…

– Спасибо, я ничего не хочу, – уже встревоженно сказала Беба, не сводя с него глаз. – Послушайте, Херардо, у вас какая-то неприятность?

Жерар покачал головой, скривив губы, и отмахнул свисающие на лоб волосы.

– Что вы… мадемуазель Монтеро… – пробормотал он, свалившись в кресло рядом с уставленным бутылками столиком. – Впрочем, мы же перешли на «ты», у меня совсем вылетело… Не обращай внимания.

Он неторопливо вытянул полстакана золотистой жидкости и, поморщившись, принялся задумчиво жевать ломтик лимона.

– Ты говоришь – неприятность, – усмехнулся он, выплюнув корочку. – Что ты, моя кошечка… У меня огромная удача! И я ее праздную… уже второй день. Или третий?

Беба натянуто рассмеялась и присела на край дивана.

– Я за тебя рада, Херардо… если у тебя и в самом деле удача. Но только мне кажется… Херардо, может быть, тебе хватит? – робко спросила она, когда он опять взялся за бутылку.

– Чеп-пуха… нонсенс, как говорит Аллан. Сейчас мы выпьем вместе – за мою колоссальную удачу… Рекомендую, Беба, – настоящий «кордон блё»… лучший из французских коньяков. Пр-рошу!

– Нет, Херардо, я же сказала…

– Мадемуазель… – Жерар прикрыл глаза и поклонился, едва не свалившись с кресла. – Не смею настаивать. Ваше драгоценное здоровье…

– Спасибо, – прошептала Беба, глядя на него уже со страхом.