Холод южных морей

Андрей Петрович отослал вестового и сел за изучение документов, переданных ему Фаддеем Фаддеевичем. Быстро пробежав их глазами, он вернулся к Инструкции, подписанной императором, в которой в сжатой форме была сформулирована основная задача экспедиции:

«…Его Императорское Величество, вверив первую дивизию, назначенную для открытий, капитану 2-го ранга Беллинсгаузену, соизволил изъявить высочайшую волю касательно общего плана сей кампании нижеследующим:

Отправясь с Кронштадского рейда, до прибытия в Бразилию, он должен будет останавливаться в Англии и Тенерифе.

Коль скоро наступит удобное время в сем году, он отправится для обозрения острова Георгия, находящегося под 55 градусом южной широты, а оттуда к Земле Сандвичевой и, обошед ее с восточной стороны, спустится к югу и будет продолжать свои изыскания до отдаленнейшей широты, какой он только может достигнуть; употребить всевозможное старание и величайшее усилие для достижения сколь можно ближе к полюсу, отыскивая неизвестные земли, и не оставит сего предприятия иначе, как при непреодолимых препятствиях.

Ежели под первыми меридианами, под коими он спустится к югу, усилия его останутся бесплодными, то он должен возобновить свои покушения под другими, и не выпуская ни на минуту из виду главную и важную цель, для коей он отправлен будет, повторяя сии покушения ежечасно как для открытия Земель, так и для приближения к Южному полюсу…»

Еще и еще раз прочитав содержание инструкции, Андрей Петрович задумался.

«Фаддей, конечно, будет всеми силами пробиваться сквозь льды на юг, к полюсу, чтобы выполнить предписание государя. При этом будет, зная его характер, рисковать и не раз, и не два, ставя тем самым под угрозу гибели саму экспедицию. Это может в конце концов привести к конфликту с Лазаревым, мореплавателем, вне всякого сомнения, опытным и в меру осторожным и осмотрительным, много повидавшим на своем веку, несмотря на довольно молодые годы. А за плечами Фаддея только неуемная отвага и одно кругосветное плавание на «Надежде», да и то только в качестве вахтенного офицера, хотя Крузенштерн и выделял его среди остальных офицеров. Командование же фрегатом можно частично исключить из его мореплавательского стажа, так как Черное море – это лужа по сравнению с Мировым океаном. Вот здесь-то и могут сыграть положительное значение мои дружеские отношения с Фаддеем в качестве своего рода противовеса его беспримерной и бескомпромиссной неустрашимости. И какой же я все-таки молодец, что вызвал его на трудный для обоих разговор по поводу выяснения наших отношений! – похвалил он себя. – Зато, несмотря на возникшие при этом разговоре трения, теперь у меня руки развязаны…»

Затем взял в руки вторую Инструкцию от морского министра, содержащую подробные руководства по ученой и художественной части, касающиеся его непосредственной деятельности. Однако мысли его по-прежнему витали вокруг главной задачи экспедиции по отысканию земли у Южного полюса. Он откинулся на спинку кресла, продолжая свои размышления.

«Какие же признаки могут свидетельствовать о наличии земли значительных размеров, если судно находится от нее в нескольких десятках миль, отделенное сплошными ледяными полями? Ведь ответ на этот вопрос в конечном счете и должен определить успех экспедиции».

Но ответа не было, и Андрей Петрович углубился в изучение литературы по гляциологии[2 - Гляциология – наука о свойствах и развитии ледников.], описаниям ледяного панциря Гренландии и льдов Северного Ледовитого океана, которую успел приобрести в книжных лавках Петербурга сразу же после того, как стало очевидным его участие в экспедиции. Слава Богу, времени для этого было более, чем предостаточно, – до Антарктики было еще очень и очень далеко…

* * *

И уже гораздо позже, при подходе к датским проливам, ситуация с этим вопросом более или менее прояснилась. Во всяком случае, Андрей Петрович пришел к выводу, что по крайней мере два признака могут быть использованы для определения относительной близости земли больших размеров в ледовых условиях высоких южных широт.

В первую очередь это касается айсбергов, что объясняется природой их происхождения. Дело в том, что они являются огромными обломками ледяного панциря, медленно сползающего с суши в океан. Постепенно нависая над прибрежными глубинами, край панциря толщиной в несколько сотен футов (около ста или более метров) под действием силы тяжести обламывается и уходит под воду, а затем всплывает над ее поверхностью в виде ледяной горы, то есть айсберга. Но ледяной панцирь такой толщины может образоваться только над сушей значительных размеров, постепенно приобретая форму ледяного купола. И чем больше айсбергов в высоких широтах, тем, следовательно, больше размеры земли, скованной ледяным панцирем. Кроме того, край ледяного панциря такой толщины должен будет представлять собой форму ледяного барьера, видимого с довольно большого расстояния. Следовательно, зоркие впередсмотрящие, находящиеся на салинге, должны будут при хорошей атмосферной видимости увидеть ледяной барьер минимум за два десятка миль, а то и более.

Андрей Петрович торжествовал. Ведь это было его теоретическим открытием, хотя теория происхождения айсбергов была уже известна, но она никоим образом не была связана с признаком возможного нахождения в районе их плавания земли значительных размеров. «Итак, первый шаг сделан, – удовлетворенно отметил ученый, – на очереди – второй».

Теперь речь пойдет о паковых, то есть многолетних льдах. Они характерны для Северного Ледовитого океана, где нет земли больших размеров. Огромные ледяные поля, возможно, и дрейфуют, но очень медленно, что способствует наращиванию их толщины в течение нескольких лет. Поэтому-то толщина паковых льдов и достигает десятка футов (трех метров) и более, являясь непреодолимой преградой для кораблей с деревянной обшивкой их корпусов.

Что же касается Антарктики, то там, при непременном условии наличия земли значительных размеров, должны были бы отсутствовать условия для образования больших полей паковых льдов. И действительно, в отчетах капитана Кука о его попытках проникновения в высокие южные широты нет упоминания о толстых паковых льдах. Хотя эти льды и могли бы находиться гораздо южнее кромки годичных, не очень толстых льдов, что, однако, маловероятно, так как в Северном Ледовитом океане мореплаватели почти сразу же сталкивались с мощными полярными льдами. Кроме того, огромные поля паковых льдов препятствовали бы проникновению к чистой воде айсбергов после их образования, несмотря на их исполинские размеры. А капитан Кук эти айсберги видел и в довольно большом количестве.

Таким образом, все взаимосвязано – большое количество айсбергов есть верный признак наличия в высоких широтах земли значительных размеров, что, в свою очередь, предполагает отсутствие там мощных паковых льдов. И, соответственно, наоборот.

Однако оставался не проработанным еще один немаловажный вопрос. А именно: какие морские животные и птицы и их поведение могут быть признаком, пусть и косвенным, наличия земли в районе их обитания в условиях ледовой обстановки и сурового климата Антарктики? Но это вопрос сугубо специальный, и Андрей Петрович, поразмыслив, решил поручить его изучение одному из двух немецких натуралистов, приглашенных Петербургской академией наук для участия в двух экспедициях (Беллинсгаузена и Васильева), которые должны были ожидать их прихода в Копенгагене.

* * *

Друзья наконец-то смогли уединиться в каюте Андрея Петровича, которая становилась традиционным местом их встреч, чтобы обсудить содержание государственных документов, носивших инструктивный характер.

– Ну и каково же твое мнение? – заинтересованно спросил Фаддей Фаддеевич, поудобнее устраиваясь в кресле, которое вестовые принесли из его каюты, находившейся рядом за толстой дубовой переборкой.

– Инструкции, подписанные государем, а это главные из этих документов, сформулированы кратко, но достаточно четко, и, с моей точки зрения, вполне реальны и выполнимы, – капитан при этих словах удовлетворенно задвигался в кресле. – Время пребывания шлюпов экспедиции за Южным полярным кругом выбрано удачно и, как видно, хорошо продуманно. Но для успешного выполнения поставленных перед ней задач, как мне представляется, необходимо располагать некими ориентирами, если так можно выразиться, или вехами. Искать что-либо вслепую, конечно, можно, но, безусловно, не рационально. Поэтому я все время после нашего с тобой последнего разговора посвятил отысканию и обоснованию неких признаков, которые бы прямо или косвенно указывали нам на возможность наличия в обследуемом районе земли значительных размеров.

Фаддей Фаддеевич привстал, а затем вновь опустился в кресло, выказывая тем самым живейший интерес к высказываниям своего друга. И Андрей Петрович стал не спеша излагать результаты своих сугубо теоретических исследований и по айсбергам, и по паковым льдам, давая при этом необходимые пояснения и делая ссылки на мнения авторитетов. При этом не утаил, что может существовать еще и третий признак, определение которого он намеревался возложить на иноземного натуралиста, который, по его мнению, должен быть более подготовленным в этой области научных знаний.

Фаддей Фаддеевич, лично отвечавший за результаты экспедиции, широко открытыми глазами смотрел на своего друга-ученого.

– Да ты, Андрюша, сам-то хоть понимаешь, что сотворил?! Теперь я, начальник экспедиции, вооружен научной теорией поиска неведомых земель в царстве льдов! Ты мне как будто сорвал повязку незнания с моих глаз! Ты гений, ты воистину гений, ученый с большой буквы! А этого иноземца напрягай, пусть хлеб отрабатывает, хотя и не уверен, что он это сделают лучше тебя. Дай я тебя, дорогой, облобызаю!

И Фаддей Фаддеевич сжал его в своих могучих объятиях, нашептывая на ухо: «И что бы я делал без тебя, без твоей светлой головушки, Андрюша?!»

Тут Андрей Петрович не выдержал и откровенно рассмеялся. Капитан же ревниво отстранился:

– Ты что, опять вспомнил про своего ненаглядного Кускова?

Андрей Петрович, продолжая смеяться, утвердительно закивал головой.

– Неужто ты и в самом деле так незаменим, ежели два человека и, я полагаю, не глупых, так ценят тебя?!

– Это, конечно, навряд ли, но что-то рациональное в этом, безусловно, есть… – подавив приступ смеха, с игривым подтекстом ответил Андрей Петрович. – А как же теперь быть с чертом, к которому ты меня послал как ученого? – не унимался он.

– То было упомянуто к месту! – сказал, как отрезал, Фаддей Фаддеевич. – И не провоцируй меня более на подобные высказывания! Тоже мне друг, называется! – негодующе глянул он на Андрея Петровича и вдруг резко переменил тему разговора. – Меня, честно говоря, очень интересует, как все-таки отреагирует на твои научные изыскания Михаил Петрович? – уже серьезно, с долей озабоченности произнес Фаддей Фаддеевич.

– А ты, Фаддей, вроде как ревнуешь Лазарева? – высказал предположение Андрей Петрович.

– Да какая там ревность? – без обиды сказал капитан. – Конечно, у Михаила Петровича большой опыт дальних плаваний. Он не только «отмотал» кругосветку, но и много наплавал в английском флоте, так как британские корабли, как ты знаешь не хуже меня, в гаванях подолгу не задерживаются. А посмотри, как он держит строй кильватера! Я иду на «Востоке» свободно и комфортно, а он на своем тихоходном «Мирном» гонится за мной изо всех сил под всеми лиселями, и даже невооруженным глазом видно, как прямо-таки гнется от натуги его рангоут. Еще хорошо, что он успел до моего прибытия в Кронштадт укоротить мачты на несколько футов, а то мог бы, не приведи господи, и потерять их при свежем ветре.

И до чего же бестолков наш морской министр де-Траверсе. Ведь можно же было, когда одновременно формировались к дальним плаваниям обе дивизии, в 1-ю, мою, включить быстроходные «Восток» и «Открытие», а 2-ю дивизию под командой капитан-лейтенанта Васильева, предназначенную для отыскания северо-западного прохода из Тихого океана в Атлантический, сформировать из более тихоходных «Мирного» и «Благонамеренного». Да где там, заладил, как попугай: «Так было у Крузенштерна, так было у Крузенштерна…» А что было у Крузенштерна, когда Александр I чуть ли ни пинками подгонял и Адмиралтейств-коллегию, и Ивана Федоровича, а заодно и камергера Резанова, к быстрейшему выходу экспедиции в первое кругосветное плавание? Эти суда, «Надежду» водоизмещением в четыреста пятьдесят тонн и «Неву» – в триста пятьдесят тонн, предназначенные для этого кругосветного плавания, Юрий Федорович Лисянский купил в Лондоне за двадцать две тысячи фунтов стерлингов, что составляло почти столько же в золотых рублях по курсу того времени. И он просто не мог потратить большую сумму денег для покупки равноценных судов.

Да и Крузенштерн с Лисянским прошли вместе только от Кронштадта до мыса Горн, где, как ты, конечно, помнишь, – Андрей Петрович утвердительно кивнул головой, – во время бури «Надежда» и «Нева» потеряли друг друга из вида, а затем соединились вместе только на Нукагиве и почти сразу же разошлись на год у Гавайских островов. Правда, затем они вместе пересекли Индийский океан от Макао в Китае до Капштадта у мыса Доброй Надежды на юге Африки, но оттуда до Кронштадта добирались уже опять порознь, потеряв во время шторма друг друга из вида. К тому же Лисянский пошел из Атлантики в Кронштадт не кратчайшим путем через пролив Ла-Манш между северным берегом Западной Европы и островом Великобритания, а вокруг Британских островов, установив тем самым рекорд продолжительности плавания без захода в порты. Лично у меня сложилось впечатление, что Лисянский по каким-то причинам принципиально не желал идти в паре с Крузенштерном и при первой же возможности предпочитал продолжать плавание самостоятельно. Так было и у мыса Горн, так было и после выхода шлюпов из Капштадта. Одним словом, их так называемое совместное плавание можно назвать совместным только относительно. А нам, флотским офицерам, это преподносилось как образец совместного дальнего плавания.

И вот теперь мы, капитаны как первой дивизии, так, наверное, и второй, мучаемся, чтобы, не дай бог, не потерять друг друга из вида, периодически обозначая свое место в темное время суток фальшфейерами. Дикость какая-то, да и только! – и Фаддей Фаддеевич в сердцах бухнул кулаком по столу.

А затем, несколько успокоившись, уже деловым тоном продолжил:

– Думаю после датских проливов до Портсмута в Англии идти с «Мирным» порознь. Пусть Михаил Петрович хоть недельку отдохнет от погони за мной.

– А ты, Фаддей, оказывается, бываешь и справедлив?

– Бываешь, – усмехнулся тот. – Когда ты впервые самостоятельно делал повороты на «Надежде», меняя галсы, то, честно говоря, смотреть было тошно. А я хоть раз упрекнул тебя?

– Нет, Фаддей, ты был на высоте, – благодарно вспомнил прошлое Андрей Петрович.

– То-то! – удовлетворенно хмыкнул капитан и уже убежденно продолжил. – Командир всегда должен проявлять заботу о подчиненных. Но не сюсюкать, как добренькая нянечка. Каждый в команде должен знать свое место и отвечать за свои дела и поступки.

Андрей Петрович утвердительно кивнул головой. «Сразу видно, что Фаддей прошел хорошую школу флотского офицера за эти годы. Да и командовать фрегатом не так-то просто…» – рассудил он. И в этом вопросе друзья были, как всегда, единодушны.

* * *

При подходе ранним утром к фарватеру гавани Копенгагена на «Востоке» заранее подняли сигнал для вызова лоцмана при пушечном выстреле и убавили парусов. Однако шлюпки с лоцманами не было видно. Когда же показался входной буй, капитан не выдержал:

– Что они, спят, что ли, как сурки?!

И еще убавив парусов, решил сам пройти фарватер, особенности которого изучил по лоции заранее. Шлюп медленно продвигался вперед, оставляя буй по правому борту. Вдруг толчок, и моряки по инерции подались вперед – «Восток» приткнулся к мели…

– Приехали! – процедил сквозь зубы капитан и тут же громко отдал команду: – Убрать паруса!

Заверещали боцманские дудки, и матросы вахтенной смены рассыпались по мачтам.