– Как это возражать?
– Молча и больно. Скалкой по голове.
– Кого? Тебя?
– Зачем меня?! Я тут не при делах!
– Тогда кого? Королеву? Скалкой? И ты промолчишь?
– А что может сказать бедный еврей, изнасилованный царской особой? У него же дети…
Чай был ароматным, пряники свежие, разговор лёгким. Приятное время окончилось, когда Витюша задался вопросом «Что делать?», и пустился в рассуждения:
– Почему вор сидит в тюрьме? Потому, что его городовой спендикрючил! Как он умыслил его словить? А? Фридман, от чего городовой вора поймал?
– Не знаю. По службе положено.
– По службе-то, правильно. Однако сыскари не хватают первого попавшего, а метят точнёхонько в лихого человека. От чего?
– Так они, как охотники, добычу по следу находят.
– Молодец, Фридман! Золотая голова! Вора находят по тем следам, которые он оставляет. В полиции даже должность такая есть – следователь. Ты вслушайся, как звучит тот, который желает нас поймать: СЛЕД-О-ВАТЕЛЬ…, идущий по следу. Охотник от государства за тобой и за мной…
Фридмана аж передёрнуло.
– Ну, знаете ли, Виталий Игнатьевич, зачем к ночи такие страсти рассказывать?!
– Затем, «золотая моя голова», чтобы карась не дремал, когда щука в озере. Эти, как ты говоришь «страсти», должны стать нашей ежедневной молитвой. Мы, уважаемый, не пирожки на базаре тырим, а воровские деньги чеканим. Нам за это государевой рукой могут в глотку расплав залить…. И останутся твои детки сиротками.
– Но мундир-то корнета ты, же сжёг? Или нет?
– Конечно, сжёг, и пепел в Неве распылил.
Фридман облегчённо вздохнул, а Грехов продолжил:
– Паспортами новыми обзавелись. На держи. – Витюша протянул Фридману документ. – Отныне, ты грек…
Ёсик возмутился:
– Почему сразу «грек»?! Если Бог дал мне счастье родиться бедным евреем, то это не значит, что меня можно записывать в какие-то греки.
– Ёсик! С твоим носом трудно стать рязанским помещиком. Скажи спасибо, что не сделали арапом. Пришлось бы тогда каждое утро морду ваксить вместо сапог. Тебе это нужно?
– Нет, конечно. Да и вакса ныне дурного качества. Нет настоящей черноты…. Одна серость…
– Значит договорились. Будешь Дмитрос Попуглади…
– С именем понятно, а дальше, Виталий Игнатьевич, что-то совсем неприличное звучит.
– Что есть, то есть. «Попуглади» не самая княжеская фамилия, но, Ёсик, зато она греческая, настоящего уроженца Тавриды, чьи предки жили у подножия Олимпа и служили своему Зевсу. Тебе придётся, на всякий случай, заучить с десяток расхожих греческих фраз. На полгода хватит, а после, новые паспорта выправим.
– Старые тоже нужно пожечь в пепел, чтобы концы в воду.
– Не угадал. Я уговорился со сторожем мертвецкой подкинуть наши старые паспорта к безродным покойникам. Захоронят нас с тобой, Фридман, за счёт казны, как запойных бродяг, мол, ещё двоих раздавили радости жизни…
– Умно придумал! Я начинаю подозревать, Виталий Игнатьевич, что ты из секты тайных семитов.
– Не льсти, ещё наплачешься! Лучше слушай дальше. Серебро твоей чеканки замечательное, но пользоваться этими монетами здесь в двух шагах от сыскного отделения полиции, опасно и неразумно. Кругом слишком людей, могущих распознать наши воровские деньги. У меня детей нет, но поправить здоровье на Нерчинских рудниках я тоже не желаю. Поэтому, предлагаю на фальшивые деньги закупить у крестьян, к примеру, Тамбовской или Воронежской губернии, зерно, домотканое полотно, рухлядь[14 - рухлядь – мех], для перепродажи. Во-первых, мы с этого получим на руки настоящие, казённые деньги и, во-вторых, навар с продаж.
– Отлично! – воскликнул Фридман. – Лучше не мог бы придумать даже мой дед Соломон!
– Организуем «Полное товарищество. Русско-Французский Торговый Дом «Версаль»
– Не торопи любовь, Виталий Игнатьевич! Не спеши, когда глаза в глаза. Кто его организует?
– Ты, купец из Тавриды, грек российского разлива Димитриос Попуглади и я, негоциант из французского Лиона, месьё Жан Жак де Монти.
– На какие шиши, господин француз, собираетесь торговый дом сгондобить? В этом случае нешуточный капиталец в казну придётся отстёгивать. Стыдно втюхивать государю императору фальшивые деньги. Он и обидеться может…
– Ты прав. Нехорошо обманывать царствующих особ. Они нас могут, когда и как хотят, а мы их можем, только матом. В связи с этим, я решил жениться.
Фридман захохотал.
– Чтобы показать царствующим особам, что ты хочешь с ними сделать, если б смог?
– Дурень ты, Ёсик! Грязнее политики могут быть только сами политики, и, чем дальше от них, тем чище воздух. Я женюсь на внучке банкиров Унгертов.
– Извините, Виталий Игнатьевич! Вы мне сейчас напомнили муху, что села на жопу слона и подумала: «Мне повезло. Наконец я его поймала! А сколько мяса!»
– Не понял.
– Что тут не понятного? Я допускаю, вы охмурили внучку и она даже согласна стать твоей женой, но согласие на брак с ней вы в банке Унгертов получили? Родительское благословение у вас на руках? Нужно ли ваше нищебродие в их калашном ряду?
На удивление, вопросы Фридмана Витюшу не смутили.
– Твои сомнения имеют право на жизнь, в случае традиционного хода предсвадебной суеты, а её не будет.
– Кого не будет?
– Суеты не будет. Обойдёмся без знакомства с родителями и без их благословления.
– По-собачьи, что ли? Снюхались, потом разбежались? Право не знал, что на этом деле можно зарабатывать капиталы.
– Не ёрничай! Всё сладится по закону. Будет и священник, и церковь, и венчание, но тайное.
– А Бирюкова? Она согласна?
Витюша молча, протянул Фридману лист бумаги. На нём красивым, чётким почерком чернела фраза: «Боюсь страшно, но согласна стать твоей женой. Любящая тебя, Марина».