Прощание с «Императрицей»

– Ну, о Чингизидах – это я сама предположила, – созналась Кира. – Но Алексей Иванович сказал, что вы меня привезли из экспедиции, откуда-то из Центральной Азии. И Варя подтверждает…

– Разве это секрет? – поморщился, как от кислятины, профессор. – Да, привёз – не бросать же сиротой в глуши и дичи. Что, только сейчас решила разобраться в генеалогии? Кстати, твоя природная мама – отнюдь не монгольских корней. Хотя и сам Темучин, по ряду свидетельств, то ли не совсем монгол был, то ли совсем не монгол.

– А она, то есть мама, жива?..

– Увы. Эпидемии там всё ещё не редкость.

– Так у вас был с нею р-роман?

Иван Иванович бросил на неё взгляд – из тех, которыми он усмирял мздоимство даже в мыслях чиновников, призванных обеспечить прохождение экспедиций, и более того: напрочь усмирял буйных студиозусов, вздумавших затеять на его лекции вредную политическую дискуссию.

– Не надо оскорблять память Елизаветы Константиновны. Я ей даже в помыслах не смел…

Карий взгляд Киры как-то странно остекленел.

В кабинете С.Д. Сазонова

– Что известно об эвакуации союзных войск с того злосчастного полуострова? – спросил Сергей Дмитриевич, едва статский советник Иванов притворил за собою двустворчатые двери министерского кабинета.

Алексей Иванович ответил с некоторым удивлением:

– Я же вчера подавал вам сводку донесений с Лемноса и Мальты. За истекшие сутки ничего существенного не поступало. Разве что сообщение нашего конфидента, капитана греческого пассажирского парохода, нанятого британцами для скорейшей эвакуации, что не было никакого противодействия со стороны турок. Никакого.

– Вот именно. Вот именно! – Сазонов будто бы даже слегка обрадовался подтверждению каких-то своих мыслей. – А ведь знают, что выведенные отряды союзников сразу же направляются в Месопотамию, то есть против них, и на Балканы – теснить австрийцев… Их союзников.

– Полагаю, турок больше воодушевляет, что можно перебросить свои хорошо подготовленные и обстрелянные дивизии на Кавказский фронт. Но сам факт провала Галлиполийской операции вас не слишком удивляет?

– Не слишком. Ещё когда их доблестное командование их доблестным флотом отказалось сделать последнее усилие и, хоть ценой потерь, прорвать турецкие укрепления в узости пролива, у Нэрроуза, выйти в Мраморное море и к Константинополю, и выиграть тем самым войну, я сказал Бьюкенену, что теперь будет много крови, а победа придёт не скоро.

– Эту вашу фразу британский посол процитировал. В несколько измененном виде её упомянула и «Таймс». Но позже, когда потери английских войск на полуострове достигли удручающих сотен тысяч…

– Мне сразу стало понятно, что союзники, начиная подступ к Константинополю с узкого Дарданелльского полуострова, не добьются никаких результатов. – Было заметно, что в очередной раз подтвердившаяся способность к предвидению совсем не радует министра Сазонова. – Укрепления проливов, Галлиполийского полуострова и самой столицы, находившиеся давно в ведении немцев, за время войны приведены в состояние полной исправности и значительно усилены. Но как у человека невоенного, у меня на этот предмет не могло быть авторитетного мнения. Одни впечатления…

Алексей Иванович счёл возможным вставить реплику:

– Не впечатления, а весьма разумные опасения. И как на это отреагировали послы?

– Впечатления или опасения, как угодно… Не на что было реагировать: я не сказал ни Бьюкенену, ни Палеологу ни слова, да и вообще никому своих опасений не навязывал. И что бы это изменило? И кстати, хотя Галлипольская экспедиция не разрешила своей главной задачи, она тем не менее оттянула немалую часть турецких сил от нашей границы и этим способствовала беспрерывным военным успехам, подчинившим нам всю северо-восточную часть Малой Азии.

Статский советник Иванов чрезвычайно редко позволял себе выказывать своё отношение к словам министра иностранных дел, если вопросы не касались непосредственно разведывательной работы. Но здесь он не выдержал:

– Турки не смогли бы вовремя перебросить большие силы из европейской части – с их-то транспортными возможностями. Так что прямая польза для нас от провала флотской и десантной операций союзников сомнительна. Хоть и ожидаема: большой десант при отсутствии базы, которая позволила бы союзникам развернуть свои силы, – почти безнадежная затея.

– Увы, всё так, – согласился Сергей Дмитриевич. – Для России неудача Галлипольской экспедиции стала в целом большим бедствием. Последствий этой неудачи мы, полагаю, не в состоянии исправить собственными силами.

– Вы о транспортном обеспечении?

– И о нём тоже. Помимо этого Главная квартира требует отправлять на наш Западный фронт все военные части, кроме настоятельно необходимых для удержания наших завоеваний в Малой Азии и для дальнейшего продвижения в пределах Азиатской Турции.

Василий Иванов

«Кинжал и роза»

Гоголем в гулких коридорах Дерябинских казарм Ваське-Варягу (тут чаще, чем где-нибудь, звучала его кличка) походить как-то не довелось. Класс его выпустили досрочно, хоть и на малое время, но как раз, чтобы кольнула иголкой «Георгиевской звезды» сердце Василия какая-то бессмысленная обида: «Эх, как бы ироничен был мой взгляд на блестящие кортики однокашников, мичманов свежей выпечки. С моей-то боевой наградой, самой что ни на есть солдатской, какое сравнение? Тут же суровая окопная правда…»

Он до такой степени измучил старшую сестрицу Варвару, что как-то, клюя носом в пустую («кажется, десятую уже?») чайную чашку за очередным полуночным рассказом героя об этой самой («чтоб её прах побрал!») окопной правде, вдруг подумала Варя: «Надо ему невесту найти, пусть её мучает. Прямо хоть ему легендарную Нелидову из Севастополя выписывай…»

И тут на вручение мичманского кортика прибыла…

Вручение, увы, прошло без особой помпы, но зато не на плацу училища, а в собственном кабинете генерал-квартирмейстера Кронштадта. Наслышан был «чёрный» генерал – знамо от кого! – о геройстве этакого «морского пехотинца» и, как морской чиновник первого класса, право имел.

Нет, прибыла Нелидова не собственно на вручение, что было бы невозможно в морской крепости первого класса и генеральском кабинете, а прямо на Дворцовую набережную, куда, бороздя серую невскую рябь, прибежал паровой катерок с Андреевским флагом. Пришла сама, хоть и не в одиночку, а с Варварой Ивановой. И теперь нервно как-то поглаживала белой кружевной перчаткой красный гранит парапета.

Сама Нина Нелидова! Та самая соседка по даче, к которой, когда та была ещё гимназисткой младших классов, они – Васька и Мишка – поклялись не приближаться и не отзываться, даже если позовёт (протокол героико-спасательных исключений прилагался), дабы не разрушать суровой мужской дружбы и товарищества.

Каким чудом Васька не свалился за борт катерка – он сам не понял, но вполне взял себя в руки, пока сошёл на берег, и сказал, чётко бросив двуперстие к козырьку:

– А меня в ногу ранили…

– Боже! – уставилась на его ногу Нелидова из-под чёрной вуалетки.

Впрочем, не на ту.

– И в руку, – тотчас подсказала находчивая Варя.

– И в руку, – как-то не сразу подтвердил мичман Василий Иванов (младший), утирая двуперстием обильный пот под козырьком…

И даже простил Нелидовой вечером, когда уже они вместе пошли в «Крео» на фильму «Кинжал и роза», то, что «кинжал» (суть, морской кортик) Нелидова находила куда более романтичным, чем его невзрачную «розу». А «роза» – то – петличный знак георгиевского кавалера!

Времени, чтобы прояснить девушке сиё простодушное заблуждение, у мичмана было немного. Согласно предписанию его ждали Севастополь и Черноморский флот, служба в Минном отряде. Как бы не под началом старшего брата.

Перевод был как раз в компетенции генерала, Кронштадтского знакомца дядюшки Алексея Ивановича, но Васька об этой «странности» счастливо не знал.

А вот с переездом всё оказалось не так просто и не так скоро…

Как-то раз, и весьма некстати, пожаловал мичман Василий Иванович Иванов на Сенатскую, в кабинет дядюшки, Алексея Ивановича, статского советника.

А там проходило небольшое совещание несколько не по профилю дипломатической разведки, но, впрочем, кто может точно сказать, что нужно, а что нет разведчику, озабоченному судьбами отечества?

И услыхал вдруг Василий Иванов, новорождённый мичман, нечто для его оттопыренных ушей не предназначенное, хотя в принципе и не должен был услышать, и напротив, должен был «глухой тетерей» прикинуться. Тем более что и дядя Алексей Иванович, статский советник и, как Ваське мечталось (и небезосновательно), «серый кардинал» русской дипломатической разведки, выставил, как положено, племянника за дверь с приходом фельдъегеря из «Морского технического комитета».

Трудно сказать, не был ли завербован здешний кот британской разведкой, что было бы даже понятно, исходя из самого его имени Уинстон. Точными сведениями никто в министерстве не располагал, хоть и видели неоднократно, как предательски он трётся о ноги посла Его Величества мистера Бьюкенена, нередкого гостя в МИДе. Но за фотосъёмкой секретных документов никто его (раскормленного чёрного кота) никогда не заставал. Лежит себе, бывало, на самых что ни есть «top secret» и ухом не ведёт, только жмурится хитро зелёным глазом.

Так что наверняка без всяких таких иудиных побуждений отворил министерский котище тяжёлую дубовую дверь дворцовой высоты – а что ему, откормленному на довоенных деликатесах, та дверь?

Открыл и прошествовал в кабинет, задрав хвост паровозной трубой, что твой литерный, невзирая на все предубеждения военной поры и всякую там конфиденциальность.

А Васька подле образовавшейся щели воленс-ноленс услышал: