Переодевшись, мы спустились вниз в ресторан. Женщина уже сидела за нашим прежним столиком.
Странная женщина
При гостинице, где мы поселились, был ресторан, который назывался «Восточный». Для нас это было удобно: проживающим в гостинице можно появляться в спортивной одежде. Чем я и пользовался, будучи военным, не желающим себя афишировать. Туда мы с Раидой спускались обычно по субботам и воскресеньям. Частенько там появлялись и офицеры нашего полка. Особенным завсегдатаем ресторана был лейтенант Ломов. Он демонстративно изображал из себя сильно пьющего человека. Это нужно было ему, чтобы «вырваться» из армии. Ещё год назад он был старлеем, подающим надежды на дальнейший рост по службе. Но вдруг разочаровался в «милитаризме», и настойчиво стал «косить» от армии. А это было только за редким исключением возможно. Иногда люди по-настоящему «спивались», прежде чем вырваться на гражданскую свободу.
Мы сидели с Раидой за столиком и тихо беседовали «ни о чём», попивая: я – пиво, а она – светлое венгерское вино «Мил». Увидев какую-то сцену за одним из столов, я произнёс: «Это что-то похожее на «ремарковщину», правда, Раид?» И тут мы услышали от сидевшей за нашим столиком клиентки:
– А вам нравится Ремарк? – оживилась она.
– Кое в чём очень, но мне не хочется сейчас думать о нём, – отреагировал я…
Так началось знакомство с женщиной, которая стала нашей почти постоянной собеседницей. Ей, наверное, было около сорока лет, хотя выглядела она моложе. Чувствовалось, что ещё недавно восхищала мужской взгляд здоровой свежестью и правильностью линий. Она не была лишена некоторой полноты, но была ещё хороша собой. Резкость суждений, видно, недавно стало присуще ей. За этим скрывалась какая-то личная драма, до которой нам в данное время было ни к чему. Но так случилось, что она оказывалась почти всегда нашей собеседницей, хотя нам и самим было о чём поговорить и даже помолчать.
– Какие у Ремарка всё-таки замечательные герои, – настоятельно продолжила она.
– По-моему, не стоит о его героях так думать, – сказал я. – Ремарк с болью о них пишет, а мы, кажется, готовы им подражать и даже внешне копировать их жизнь.
– Ну, подражать не надо, а восхищаться стоит, – не уступала она.
– Чем восхищаться? Уж не тем ли, что его славные герои духовно опустошились от войны и разуверились в людях? Этим восхищаться нельзя. Над этим надо думать, – разошёлся я, хотя несколько минут назад мне не хотелось об этом вести разговор. – Ремарка я ценю за его любовь к женщине и за верность товариществу. В этом герои его великолепны и честны. Ещё для меня интересны его некоторые литературные приёмы, о которых неуместно сейчас говорить. Но преклоняться перед его героями? – Боже упаси! Это значит, сесть и плакать над их искалеченными судьбами. Верить в жизнь, так или иначе, надо – это вне сомнений. Без веры не может жить человек. Если её нет, надо её искать, – не унимался я.
– Где вы будете встречать Новый год? – неожиданно спросила женщина.
– Может быть, здесь в «Вечернем», да, Раида? – спросил я у любимой.
– Надо бы заказать столик, – ответила она.
– А может, и у себя в номере. Мы ещё не решили, – ответил я.
– Мне бы хотелось ещё с вами посидеть, – выразила своё желание женщина.
Мы чувствовали, что она оторвана от людей, ушла в себя и даже озлоблена. Она закурила и пригубила пива. Мы тоже подняли бокалы. Я отрезал кусочек мяса и поднёс ко рту любимой. Она немного смутилась, но не отказалась от моего участия. Я чувствовал, что ей приятно моё внимание. А также понял, что ей интересна и наша беседа с соседкой.
В следующую нашу встречу, женщина перевела почти весь разговор на себя.
– Иногда бывает настроение, – говорила она, распаляясь, – не только работать, смотреть на мир не хочется, а на службу – выходи. Меня это возмущает, всё равно с меня там толку в такой день не будет, зачем я должна сидеть и делать вид, что работаю? Я готова за этот день и зарплату не получать.
– О! Вы слишком индивидуальной свободы желаете. Такой свободы пока ещё нигде нет, – перебил её я. – Возьмите Запад – предприниматель вас мигом уволит, если вы будете работать «по настроению». Иногда бывает надо работать, не зависимо от того, хотим мы этого или нет.
– А я не хочу так! – воскликнула свободолюбивая женщина.
– Иногда бывает и несколько иначе, – попытался смягчить я её протестный пафос. – С утра вы не хотите работать, а к вечеру получаете уже удовольствие от неё.
– Так не бывает, – категорично заявила она.
– Тогда вы, наверное, лишены чувства долга и благодарности за то, что вам предоставлена возможность содержать себя и свою семью через труд, который оплачивается. Жить-то надо. Значит надо и работать, хотите вы этого или нет. Ведь жить-то вы хотите?
– Трудно сказать, хочу я жить или нет, – произнесла она исступлённо, тяжело навалившись на руки.
Мы засобирались в кинотеатр и до конца не выслушали отчаявшуюся женщину. Хотя чувствовали, что она была готова исповедаться перед нами.
В другой раз после наших обычных разговоров «ни о чём», сопровождаемых нежными объятьями, где-то ближе к вечеру Раида, как и раньше, напомнила мне, что пора спускаться вниз, где поджидает нас «странная женщина».
– Ну, знаешь, это никуда не годится. Моя самая «странная» и самая любимая женщина – это ты, – целуя жёнушку, ответствовал я.
Когда мы вошли в зал ресторана, женщина уже находилась на обычном месте.
– Вы слишком многому верите, молодой человек, – с ходу атаковала меня она.
– Не так уж во многое я верю, – парировал я.
– Любопытно, любопытно, – побуждала к разговору наша теперь уже «хроническая» собеседница.
– Я верю больше всего в надежду, именно она определяет суть жизни.
– Ну и надейтесь, – иронично подзадорила меня она.
– И «надеюсь». Впрочем, сейчас мне ничего и не остаётся.
– Почему «сейчас»?
– Я солдат, переодетый в гражданскую одежду. А солдат живёт или прошлым, или будущим. Я живу будущим.
– А в политику вы верите? – переметнулась в другую крайность она.
– Я пытаюсь разобраться в ней.
– Я тоже, – сказала женщина.
– Вообще-то, мне надо бы вникнуть в неё поглубже, и пошире, – рассудил я.
– Зачем вам вникать? Вы надейтесь. И всё получится. А я посмеюсь.
– Смейтесь. Это полезно.
– Начинаю, – проговорила она, пронзая меня, как показалось, не совсем добрым взглядом. И продолжила: – Догнали вы Америку за два-три года по мясу, молоку и маслу?
– У нас больше мяса, чем в Америке, – сказал я то, что знал.
– Больше? Да только едите вы его меньше. Я спрашиваю: на душу населения догнали вы Америку, молодой человек?
– Нет.
– То-то и оно, что нет. Только зачем вы говорили, что потребуется всего три года? Чтобы создать себе престиж? Иначе я всё это не воспринимаю. Зачем писать плакаты, поднимать весь этот бум?
– Ну что ж, – почему-то ответил я, будто сам принимал решение, – мы несколько переоценили свои силы.
– Да вы их вовсе не «оценяли». Вы просто решили отнять за два-три года всех коров у частников. Собственно, вы это и сделали, а потом… мясо поели, а коровок-то надо тоже кормить и кормить, прежде чем начинать их кушать. Разве это политика? – распалялась женщина.