Оттепель 60-х

Тушью сделал уличные зарисовки, карандашом – портретные наброски отчима.

Все армейские работы, а также репродукции развесил по стенам. Полкомнаты «отнял» для своей мастерской. Накупил кистей разных калибров. Атаковал книжные магазины, приобрёл восемь книг по живописи. Масляные краски пока не беру – нет условий писать.

Фиксировать свои впечатления в связи с переменой жизни воздержусь, пока не съезжу в Москву, куда на днях собираюсь: передам Иринке (сестре Сёмина) пакет с рукописями Мефодия. Надеюсь, она будет моим гидом в Москве, если время позволит.

Понимаешь, твои глаза в моих (перед отъездом он рисовал мои глаза) до сих пор «торчат» и, кажется, смотрю я через твои глаза, как через очки. Не иначе, ты гипнотезёр.

Привет ребятам. Юре Травкину передай много-много благодарностей – душа человек. И пусть не обижается, что пока не пишу».

Постскриптум.

Лебедев поступил в Ярославское художественное училище. А как только я демобилизовался, то, в первую же весну, пригласил его на лето поработать в нашей геологической партии. Он приехал и ходил со мной в маршруты. В одном из них мы выявили молибдено-висмутовое рудопроявление. Об этом я поведал в своей книжке «Житейские фрагменты из полевой жизни геолога». Тогда он много сделал акварельных этюдов. И на следующий год снова приехал к нам уже с товарищем-студентом. В тот раз я снова убедился, что каждый художник изображает мир по-своему, даже если рисуют они одновременно одно и то же. Так делали часто Валера и его сокурсник Слава.

Рисунки В. Лебедева

Автопортрет

Бабушкины сказки

Автопортрет

Лебедев в промежутке между маршрутами и работами над этюдами соорудил с помощью плотницкого топорика на берегу реки Каратал десятиметровую вышку, наверху читал вслух философские трактаты Монтеня, восхищаясь им. Оказывается, Валера вообще книги читает только вслух.

Участвовал Лебедев и в инженерно-геологических изысканиях в горах Заилийского Алатау, где маршруты совершались верхом на лошадях. Однажды, чтоб удивить меня и мою семью, он заявился с друзьями в триконях и на лошадях прямо во двор, где мы снимали квартиру, проехав верхом через весь город. Хозяйка пришла в ужас от того, что её двор превратился в конюшню.

Во второй свой приезд, когда мы лагерем стояли в Тургеньском ущелье и познакомились с соседями – ихтиологами, разводившими там форель, Лебедев охотно навещал их и часами слушал органную музыку Баха, записанную на пластинке. У него тогда была депрессия. Ему вдруг показалось, что писать этюды вовсе не надо. Можно легко обходиться без них.

Помню, он сидел на походном стульчике, держа в правой руке небольшую (1,5 х 1,5см) рамку. На коленях находилась палитра со следами многоцветных красок. Лебедев увлечённо передвигал рамку по палитре и внимательно разглядывал изображения внутри рамки. «Эврика! – воскликнул он, привлекая моё внимание. – Смотри, вот она картина, а вот и другая. Чем не этюды, чем не варианты готовых картин? Бери кисть и пиши!» Внутри рамки по мере передвижения её по палитре, действительно, в кадрах появлялись и сменяли друг друга разные изображения картин. Осмысление увиденного постоянно работало внутри его сознания. В этом было отличие Лебедева от других.

…Песчаные степи и особенно горы с белоснежными вершинами произвели на Лебедева такое неизгладимое впечатление, что ему захотелось пожить на юге Казахстана.

Мои коллеги-геологи через знакомых помогли ему перевестись из Ярославля в Алма-Атинское художественное училище, которое он успешно окончил и был направлен в Караганду в драматический театр художником-декоратором. Но затосковал вдруг по родине и уехал в Россию, где растворился в необъятных её просторах, будучи уже профессиональным художником.

«Знаковые» дни

«Знаковые» дни – это дни календаря, но не те, которые обозначают официальные праздники, и даже не субботы и воскресения, когда гражданские люди отдыхают. Каждый солдат под «праздником» понимает что-то своё. Мои же «знаковые» дни были связаны только со встречей с любимой мной женщиной, ставшей перед самым призывом в армию законной женой. И всё, что отныне связывало меня с ней, было отмечено в календаре красным цветом. «Красными» были дни получения от неё писем. А их я получал с удивительной точностью – каждую неделю по письму. В общей сложности чуть более 150 писем. Эти дни у меня в календаре обрамлены красным окоёмом. Это были незабываемые дни. Дни, наполненные трепетным ожиданием и замиранием сердца, когда почтальон – рядовой Лезный – вынимал из своей корреспондентской сумки проштампованные прямоугольники писем и раздавал их лично в руки адресатам. Почти выхватываешь из его рук этот прямоугольный конверт и поскорее удаляешься в укромное место, чтобы остаться наедине с весточкой от любимой, чтобы увидеть правильный, почти ученический почерк, в котором знакома каждая буковка. За долгое время разлуки с любимой эти буковки стали родными. Ведь сколько раз ты достанешь это письмецо и прочтёшь, и поцелуешь, пока не получишь через неделю следующее, а это припрячешь вместе с другими, полученными прежде. И неважно, что слова в каждом письме почти одни и те же, лишь разбавлены какими-то суетными событиями, тебе дороги слова, которые заключают в себе желание видеть тебя, тоску по тебе. И то, что ты очень нужен и любим человеком, который тебе тоже нужен и тоже тобой любим. А то, что слова одни и те же, так это здорово! Это значит, что любовь не остыла, и она постоянна, как эти постоянно употребляемые слова. Так что 150 дней «красных» из общих 1095 дней армейских, благодаря только письмам, полученным от любимой – это уже прекрасно! Ведь это одна седьмая всей службы! А фотография, которая у тебя находится рядом с сердцем – не есть ли праздник, хотя и наводящий на грустные мысли о разлуке и о том, что твоя любимая далеко, хотя образ её у тебя под сердцем. Она всё равно с тобой. И сколько раз ты при первой возможности окидываешь взором её, не говоря о тех моментах, когда ты, находясь в уединении, внимательно разглядываешь, шепчешь тёплые слова и целуешь образ любимой, запечатленный на фотке.

Прошло немногим более года службы и первые, уже по-настоящему «красные» дни, наступили для меня. Это когда моя любимая приехала ко мне в часть. Я очень этого ждал и по-своему готовился к предстоящей встрече.

Я заранее выписал время прибытия всех поездов из Москвы в Дзержинск. Ежедневно их проезжало через город пять. Наиболее подходящими были рейсы: «Москва – Пермь», прибывающий в 18.43 час, и «Ленинград – Горький», прибывающий в 19.57. Но не это было главным. Главное заключалось в другом. Обычно солдатам, к которым приезжают близкие родственники, на встречу выделяют трое суток. Меня это не устраивало. Ведь моя жена приезжала из далёкого Казахстана из Алма-Аты. И не проездом, а специально ко мне. Она взяла отпуск именно для того, чтобы побыть со мной, а не просто навестить. Это меня и радовало, и озадачивало. Как преодолеть армейские препоны? Насколько мне было известно, трое суток дают на встречу с родственниками даже людям, заключённым под стражу, а я как-никак выполняю почётный долг перед Родиной. Поэтому я мысленно представлял диалог с моим непосредственным шефом в разных вариантах:

– Товарищ майор, ко мне собирается жена.

– Совсем?

– В отпуск, товарищ майор.

– Когда?

– К празднику. Я хочу узнать, насколько меня отпустят?

– Она надолго собирается?

– Дней десять пробудет.

– Дня четыре получишь, хотя всё зависит от нас.

– Товарищ майор, она за четыре тысячи километров сюда приедет.

– Хоть за десять.

Второй вариант начинался так же, а ответ его представлялся таким:

– На десять суток не получится, а всё-таки что-нибудь можно сделать, хотя бы отпускать тебя на ночь.

– Спасибо, товарищ майор, я знаю, что от вас многое зависит.

Третий вариант, по моим предположениям, мог пойти и по более «душевному» руслу:

– Откуда она приедет?

– Из Алма-Аты.

– Далеко… далеко… Попутно что ли заедет?

– Нет, специально ко мне.

– Соскучилась, значит? И всё-таки лучше бы тебе самому поехать в отпуск. Расходы у неё большие будут.

– Так ведь отпуск-то мне не объявлен?

Майор: – Подожди немного, вот подготовимся к Новому году, тогда что-нибудь придумаем.

…От такого варианта я мысленно подскочил до потолка.

Помимо майора, я обратился к капитану:

– Товарищ капитан, ставьте, пожалуйста, в эти дни меня через день в наряды.

– Почему так?

– Скоро ко мне приедут гости.

– Если ты хороший солдат, тебя и так потом отпустят.

– Я – плохой.

– Тогда обязательно тебя надо потом поставить в наряд. Я всегда так делаю.