Сцены из нашего прошлого

Князь Алексей разорвал конверт и прочел следующее: «Так и быть, Леопольд. Я готова стать вашей навеки. Приходите просить моей руки у дяди. Я буду дома. И я вас люблю, только не будьте таким робким. О деньгах не беспокойтесь, у меня их много. UnserFreund (нем. «наш друг») Филимон сказал, что обо всем позаботится. Жду встречи с нетерпением. Ужасно вас люблю. Ваша А».

Прочтя его, князь Алексей воскликнул:

– Все кончено! Мое сердце навеки принадлежит Анастасии… Постой, однако же, она пишет тут, чтобы я шел к Бергу и просил ее руки. Как это возможно? Не ты ли уверял меня, что он стережет ее как коршун и при малейшей опасности способен на самое страшное?!

Филимон склонился в поклоне

– Пусть ваша милость не волнуется, а целиком положится на меня.

– Да я готов, любезный друг, только скажи, что делать? Неужели идти свататься?

– Так точно. Вам следует одеться победнее, в засаленный сюртук и стоптанные башмаки. Если на нем будет несколько прорех – тем лучше! Однако, же еще вам стоит прихватить кошелек полный денег и спрятать поглубже в карман. Кошелек вы передадите тому лицу, которое явится в дом, пока вы там будете. Когда встретитесь со мной у Берга, не подавайте виду, я проведу вас к нему, а там вы попросите у него руки Настасьи Павловны.

– Он пошлет меня к черту и будет прав! Не лучше ли явиться при полном параде и, потрясая шпагой, припугнуть его?

– Он позовет квартального и вашу милость упекут под следствие. Здесь нужно действовать тоньше. Итак, сударь, войдя к Бергу, вы скажете о своем намерении жениться на его воспитаннице, а если он будет возражать, то сообщите ему следующее…

Здесь Филимон изложил бегло сведения, почерпнутые им из бесед с Малле Пукка. В результате князь Алексей уверился, что дело может и выгорит.

На следующий день, поборов неизвестно откуда взявшуюся робость, Абашев отправился к Бергу.

Он позвонил в дверной колокольчик, Филимон открыл дверь, впустил как ни в чем не бывало, доложил о госте, не подавая вида, что знает его давно, после чего проводил в кабинет хозяина.

Берг сидел за столом и от нечего делать водил машинально карандашом по бумаге. Рисовать он не умел, поэтому чертил аляповатые штрихи и каракули.

– Что вам угодно? – спросил он ласково князя Алексея, кивая на кресло.

– У меня к вам дело, господин Берг, – сказал князь садясь и неизвестно для чего застегивая пуговицу на сюртуке. – Дело частное, не служебное. Прошу у вас руки племянницы вашей Анастасии Павловны.

Берг медленно повернул к Абашеву лицо, карандаш выпал у него из рук, он пристально взглянул на князя Алексея.

Губы его задвигались:

– Вы того? Часом не рехнулись? С ума вы спятили? Да как вы смеете..! – заревел он, белея от злости. – Молокосос! Кто вы такой?! Как у вас язык поворачивается говорить мне такое! Вы осмеливаетесь шутить со мной? Не позволю!

И, стукнув кулаком по столу так, что задребезжала посуда в буфете, Берг крикнул:

– Вон отсюда! – Встать! Я вам не позволю так со мной разговаривать! Потрудитесь встать и выйти вон-с! Потрудитесь, я вам говорю! Идите-с отсюда прочь!

– Но я люблю вашу племянницу и хочу жениться на ней, сударь!

– Можете любить кого угодно и жениться в другом месте, но не в моем доме. Моя племянница вам не чета! Поглядите на кого вы похожи. Ни ваше положение, ни состояние, которого у вас нет, не дают вам право делать мне предложение… Как вы изволили осмелиться? Что за бесцеремонность?! Но я готов простить вам эту дерзость, если вы немедленно уберетесь с глаз моих. Попрошу больше меня не беспокоить!

– Гм… Какой свирепый нрав, право слово, зачем же устраивать скандал? Спровадить меня вам все равно не удастся.

– Как я должен это понимать? – пробормотал Берг. – За насмешку?

– Никакой насмешки над вами тут нет-с, – заметил князь Алексей, – я к вам от всей души. А вы бранитесь и кулаками в ход. Или, может, вам приятно будет слушать, как лакеи ваши и кухарки в своих показаниях будут вас честить греховодником и прелюбодеем?

– Что-а? – воскликнул Берг и осекся, – Повтори, что ты сейчас сказал?!

– Я сказал вам, любезный господин Берг, что вам от меня не отделаться. Это, во-первых, а, во-вторых, я хотел дать вам честное благородное слово, что женившись на Анастасии Павловне, я не потребую от вас ни копейки из тех денег, которые вы растратили, пока были ее опекуном. А еще я не скажу, что вы сами, вопреки морали и истине, хотели жениться на своей воспитаннице. Да вы так вопили, что я не успел рассказать вам мое во-вторых.

Берг стоял с каким-то неестественным растерянным видом, сопровождаемым несмысленным сопением. Он вскинул руку, словно раненая птица, безвольно уронил ее и трескучим голосом проговорил:

– Повтори, повтори, мерзавец!

Абашев повторил все слово в слово. Бывший гоф-медик побледнел и рухнул в кресло.

– Этого еще недоставало! – заскулил он, роняя голову на грудь. – Недоставало еще, чтобы всякие проходимцы оскорбляли меня страшными несмываемыми речами прямо у меня в доме! Боже мой, куда катиться мир! Мне… дурно! Филимон, воды!

На зов никто не явился. Берг почувствовал себя обманутым. Абашев продолжал интригу.

– Заверяю вас, сударь, не только не потребую отчета обо всем присвоенном, не единым словом никому и никогда не намекну, что вы по злому умыслу растратили деньги Розовой. И Анастасии Павловне прикажу молчать. Клянусь вам! Чего же вам еще, за сердце хватаетесь? Не отдам под суд!

– Какой-то щенок, нищий… сопляк… дерзает говорить прямо в лицо такие гнусности! Уходите, сударь, сделайте милость, и помните, я никогда ничего не забываю! Вы втоптали меня в грязь! Впрочем… я на вас зла не держу! Все это вы сказали по глупости, от скудоумия… Прошу вас, не трогайте меня своими пальцами, черт побери! Не трогайте парик! Подите прочь, мне некогда тут с вами!

– Что вы выдумываете, ничего я не трогаю. Я вам даю честное слово, клянусь, можно сказать! Сохраню тайну и niece вашей под страхом смерти запрещу требовать с вас. Что же вы еще хотите? Ей-Богу, от такого предложения отказываетесь… Ну, ладно, извольте, и на исповеди не скажу, что вы домогались Анастасии Павловны, ну уж сверх того, ждать меня вы не можете. А израсходованные деньги, ну что деньги… шестнадцать тысяч, оставленные ее отцом… Невелика беда, деньги можно и простить…

– Я ничего не расходовал… Почему вы не хотите понимать! Я вам сейчас докажу. Докажу вам, стойте!

Берг встал с кресла, на нетвердых ногах подошел к секретеру, выдвинул ящик, вытащил из него стопку каких-то бумаг и, потемнев от натуги, начал листать. Листал он долго, сосредоточенно и беспредметно. Пальцы у него дрожали, вид был сконфуженный. Как раз в этот момент в кабинет вошел Филимон и доложил, что приехал Блюм.

– А! – воскликнул Берг. – Как нельзя кстати. Хорошо, я вам докажу, – продолжал он, пряча бумаги обратно в секретер, – Сейчас переговорю с моим товарищем и докажу вам. Раз и навсегда… Не сметь трепать мое честное имя! Дайте только переговорить с Блюмом и увидите! Всякий, прости Господи, проходимец, недоносок… Сидите тут! Я сейчас вернусь…

– Не тот ли это господин Блюм, что служит в городской управе? – спросил Абашев.

Берг застыл на месте.

– Он самый. А вам-то он откуда известен?

– Господина Блюма всякий знает. Странно, что он к вам приехал, ведь со вчерашнего дня он болеет.

– Как болеет?

– Да так, с постели не встает. За доктором уж посылали… Кажется, скоро и за священником пора.

– Опять ваши шуточки?! – воскликнул Берг. – Что это за лежачий больной, который разъезжает по гостям. Да и откуда такому оборванцу знать про Блюма? Вот уж ни за что не поверю. Сидите тут, вам сказано…

Берг собирался выйти, но тут в комнату вошел сам Блюм в сопровождении Филимона. Гоф-медик хотел было дружески поприветствовать статского советника, но его неожиданно опередил этот несносный молокосос.

Абашев бросился к Блюму, натуральным образом обнял его и затараторил, не давая слова вставить:

– А, господин Блюм, друг мой, с выздоровлением вас! Что за благодетельный доктор вас пользовал? Дайте поглядеть на вас, повернитесь-ка. А говорили, так болен, так болен что того и гляди помрет. А он здоров! Скажите пожалуйста!

Блюм в недоумении оглядел собравшихся:

– Говорили, что я болен?…