Найденная

Голос был не ее. Он с трудом продирался сквозь горло.

– Надо попить, полегчает, – уговаривала Маруська.

– Оставь. Потом выпью.

Она отставила чашку, продолжая заискивающе глядеть на хозяйку.

– Нездоровится мне. Уйди.

Когда дверь за Маруськой закрылась, Алена огляделась. Огромная спальня – с полдома теток. Красивая, и пахнет здесь хорошо: цветами и духами. И ваза, и пузырьки стоят на столе у окна. Алена понюхала каждый, а те, что особо понравились, испробовала на себе.

Дверь опять приоткрылась.

– Уйди, Маруся! – шикнула Алена, не оборачиваясь. – Сказала же.

– Это я, Оленька. Как ты?

Барин. Алена видела его всего несколько раз в жизни. Когда-то – она еще совсем девчонкой была – он лично навещал дом ведуний. Запомнились хорошо и глаза серебряные, и профиль четко очерченный: нос прямой, лоб высокий. Но сейчас на лбу у него морщины, на щеках тяжелые складки, а на темени и в негустой бороде седина. Довольно высок барин, но на плечах словно невзгоды прожитых лет лежат и гнут к земле – стал он сильно сутулиться. И ногами в мягких домашних башмаках шоркает – старик стариком.

Подошел он к Алене, встал близко-близко – руку протяни и коснешься. Вгляделся в ее лицо, чуть прищурившись – глубокие морщины сетью оплетали серебряные глаза. Но смотрел он так, как еще на Алену никто не смотрел: словно обнимал. Любовался?

Слегка улыбнувшись, барин отвел назад прядь белых волос барыни. Наклонился. Теплые сухие губы коснулись щеки Алены. Пожалуй, приятно, но странно. Непроизвольно она сделала шаг назад – к кровати.

Кровать! И как она не подумала прежде? Да неужто придется делить ложе со стариком?.. Алена давно мечтала открыть для себя удовольствия, которые так любила тетка Таисия. Однако, лежа в своей горнице по ночам, представляла она рядом широкого в плечах, ясноглазого молодца, но никак не сутулого и седого. Только не это! Нет, она не согласна!

Судя по тому, как помрачнел барин, прекрасное барынино лицо исказил поток Алениных мыслей.

– Ты принимала сегодня капли?

Не о Маруськином ли зелье речь? Алена кивнула.

– Славно. Оставлю тебя, Оленька. Поправляйся.

Морщась от досады и негодуя на теток, ввязавших в противное – все им мало денег, а ведь и не тратят толком! – Алена открыла серебряную шкатулку, стоявшую на столе у кровати. Украшения: синее бархатное дно почти не видать за слоями золота и жемчугов, и пестрят тут и там разноцветные камни. Вынув кольцо – большое, тяжелое, изумруд в нем глазом смотрел на чужачку – она надела его на барынин палец, покрутила рукой. Красиво! Надо их перепрятать. Но где зарыть – у дубов, как просили тетки, или в каком другом месте, Алена еще подумает.

А до чего необъятен барынин шкаф! Перебирая нежные шелка, мягкий бархат и легкие ситцы, Алена вдыхала те же ароматы, что у стола: они пропитали ткани. Барыня любит белый и синий, других цветов не встречалось. Приложив к себе одно из платьев, Алена подошла к зеркалу – и отшатнулась. Позабыла, что увидит там не свое лицо, а тонкое, белое. И прекрасное. Словно на картину глядела Алена, а вовсе не в зеркало.

Но как же померить платье? На спине – целый ряд крючков, и Алена начала расстегивать их, да бросила: как на себе-то их застегнуть?

Спальня чудна, а каковы другие комнаты? Любопытно на них поглядеть. Алена вышла за порог, но, не успев сделать и шага, столкнулась с черной – не то ведьмой, не то монахиней. Шелестевшее платье с глухим высоким воротником – узкое до пояса, которым перехвачено, расширялось к низу и падало на пол. Черные волосы разделены надвое прямым пробором и собраны по каждой стороне головы в два плоских блина. Кожа чуть светлее коровьего масла, бледных губ не видно почти, нет и румянца, брови – черные нитки. И глаза ее сперва показались черными, но посмотрев снова, Алена поняла – темно-серые. Подбородок узкий, щеки впалые, сама высока и худа как жердь. Она крутила в руке черные бусы.

Заговорила. Низкий голос, грудной. С таким бы петь в хоре. Это он звучал за спиной Алены в кухне. Ключница. Но разобрать речь никакой возможности нет. И как барыня ее понимала?

Управляющий не сказал, как ее зовут.

– Кто ты? – спросила Алена.

В ответ она снова застрекотала. Ухо смогло отделить одно из слов, и, ухватившись за него, Алена повторила:

– Брайс.

И тут что-то произошло. Мысли словно заволокло, а в голову будто чужая рука вторглась и ударила – таким ощущение было сильным и осязаемым.

Алена видела себя в незнакомом месте, каменном и бурлящем. В шаге пронеслась повозка, запряженная двумя лошадьми. Рядом забор с пиками, а за ним огромный дом. У его входа красные цветы окружены каменными кругами, точно узники. Розы.

В руках у Алены бумага, а на ней буквы. Хотя тетки научили ее читать, а большую часть букв она даже не узнавала. Но отчего-то вдруг смогла их прочесть – «рекомендация».

– Анна? – Алена ощутила, как говорит, и подняла взгляд над бумагой. На дорожке стояла женщина во всем черном. Не с непокрытой головой, как сейчас, а в большой шляпе с лентами, которые трепал ветер, в накидке и перчатках.

– Брайс, мэм. Энн Брайс.

– Я буду звать тебя по имени, Нюта. Ты же понимаешь по-русски? Тут сказано – да.

Наваждение прошло: мысли прояснились.

– Нюта, – сказала Алена.

Черная ключница закивала.

Выходит, Алене удалось то, чего тетки просили не делать: заглянуть в воспоминания барыни? Но как это получилось? Очень бы хотелось понять.

Оставив ключницу, Алена направилась, куда глаза глядят. А глядели они на лестницу, ведущую на чердак – точь-в-точь такую же, как в доме теток: те же трещины на ступенях-перекладинах, те же кусачие зазубрины на перильцах, так и норовящие укусить, занозить, ухватить за подол. И шатается так же, но Алене не привыкать. Поднявшись, она по привычке отвела голову, чтобы не попасть лицом в паутину и не чихать после еще с полчаса. Но на просторном барском чердаке чисто убрано и светло: свет проходит в узкие длинные окна. Помещение поделено на три отдельных: два больших и маленькое.

Алена заглянула в первое. Стол, стул, узкая, будто детская, кровать под стеганым одеялом, шкаф, комод. Ясно: на чердаке комнаты дворни. Алена подошла к столу. Лампа, книги, письма. Листая книгу, она, как и в своем видении, не разбирала большинство букв. При этом другие знакомы: вот «аз», а это точно «он». Да только не складываются вместе. Лишь пару раз попали на глаза сочетания, которые удалось прочитать. Алена произнесла их вслух, хотя тетки с детства предупреждали с незнакомыми словами так не делать. «Орас», «саке»… Заклинания?

Заглянув в следующую комнату, Алена нашла Маруську. Та стояла на коленях перед распахнутым сундуком.

– Ой, матушка! – распахнула глаза и вскочила, держа руки за спиной. Что-то прятала.

– Покажи руки, – потребовала Алена, помня про подмененное зелье.

– Да я так… Не надо.

Алена приблизилась.

– А ну показывай, что украла!

Маруська помотала головой, но потом все же вытянула руки. А в них… Куски удочки? Кузнечные обрезки? Длинное, тонкое, узкое. На вид – совершенно бесполезное.

– И что это? – скривила барынины губы Алена.

– От ключницыной балалайки. У ней под кроватью лежит, и она по ночам пиликает. Житья никакого нет, ей-богу! Спать невмочь.

И точно: балалайка. Это не удочка, а струны.

Алена растерянно запустила пальцы в непривычные волосы. Как бы поступила барыня? Наказывала ли дворовых за то, что друг у друга таскали безделицы? И как?

Маруська напряженно ждала решения, но Алена так и не смогла его найти. И наконец сказала не слишком уверенно: