Трущобы во дворце

Гриша приосанился.

– Мужчина.

– Ох, ох!

– Так как?

– Что?

– Ну… я о Сашеньке.

– А, так ее Сашенькой зовут?

– Сашенькой. Можно и Шурочкой.

Старик прыснул со смеху.

– Аркадий Степанович! Я же от чистого сердца.

– Разумеется.

– Так… как?

– А никак. Вот, если мне так и не доведется жениться, тогда я твою Сашеньку или Шурочку удочерю. Ха-ха! – и старик двинулся к выходу.

– А горничная вашему хозяину не нужна?

– Увы, юноша. У нас полный штат.

– Черт! – прошептал Гриша, чувствуя себя полностью сконфуженным перед Сашей. – Что делать? – он развел руками.

– Старый идиот! – воскликнула девушка, вылезая из подсобки. Глаза ее горели, щеки казались бордовыми.

– Видишь… теперь тебе уж точно, придется довольствоваться мной…

– И ты идиот!

– Я же пытаюсь тебя взбодрить.

– А мне это надо?

– Но я то в чем виноват? – обиделся Гриша. – Что ты попросила, я сделал, а как настроен старик – тут уж я бессилен.

– Да, все вы, мужичье-дурачье! – в дикой ярости вскричала Саша, убегая со всех ног на улицу.

Ей не верилось, что все ее надежды рухнули разом. Такого она уж точно не ожидала. Старик должен был, просто обязан был, хотя бы пожелать посмотреть на предлагаемую невесту, а уж там Саша непременно бы его очаровала. А так что? Этот старый пень повел носом и был таков! Нет, так совсем не годится. Она не из тех сереньких, глупеньких мышек, которыми стоило бы пренебречь, на которых женятся лишь в крайнем случае, а потом стараются побыстрее избавиться. Каково оскорбление!

– Драный козел! – ругалась Саша себе под нос, бредя в бессильной злобе, едва разбирая дорогу.

Ей так не хотелось возвращаться домой, ко всей этой убогости, уже набившей оскомину и вымотавшей все нервы, что девушка шла кругами, максимально удлиняя путь, совсем не глядя по сторонам. В голове все мысли путались, в ушах гудело, в горле стоял ком, глаза жгли слезы, никак не желавшие прорваться наружу.

Что же теперь делать? Ведь этот старик был ее единственной надеждой. Лучшей партии все равно не найти, отец так или иначе выгонит Сашу, когда вернется или выдаст замуж, останется лишь уйти самой, но как осилить даже самую малюсенькую комнатенку при таком мизерном жаловании? Не идти же в бордель, в самом деле, а через несколько лет закончить жизнь, умирая в больнице от какой-нибудь заразы или спиться или того хуже – погибнуть от руки сумасшедшего клиента. Саша столько слышала о подобных случаях, что, вспомнив, затряслась. В ее родном Проточном переулке чего только не происходило. Это был один из самых жалких и неблагополучных кварталов города, кишевший ворами, сутенерами, бунтарями, убийцами и шлюхами. Любую маломальски симпатичную девушку тут пытались склонить к проституции или толкнуть на воровскую дорожку, по этому переулку даже ходить одной было опасно, особенно в темное время суток, и, не будь Саша с Надей дочерями уважаемого местного громилы, чей кулак весил десятки пудов и чей зычный голос способен был оглушить на километр вокруг, наверняка и по их души нашлись бы гиены, толкающие беззащитных девушек в омут. Уж сколько ее подружек детства вдруг исчезало из дому, а потом становилось известно, что одну арестовали за кражу, другую видели в компании дешевых проституток, третью вообще нашли в канаве с проломленной головой…

Не глядя под ноги, Саша вдруг оступилась, больно ударившись лодыжкой о бордюр. Это немного отвлекло ее от черных мыслей, она застонала и оперлась о деревце.

Вокруг не было ни души, сумерки совсем сгустились, вечер вступал в свои права.

Ей было больно ступить.

– Еще и это! – девушка чуть ли не плакала.

Ну, что за мерзкий денек! Все не так! Вот, сейчас из-за угла выйдет какой-нибудь пьяный амбал и, увидев «добычу», не упустит ее.

У Саши выступила испарина от страха. Она медленно ковыляла по тротуару, жалея, что забрела так далеко от дома.

За спиной послышались негромкие шаги, Саше показалось, что идущий нарочно наступает тихо, желая подкрасться и напасть на нее. Она в ужасе обернулась.

При слабом свете газового фонаря обозначилась мужская фигура среднего роста, укутанная в плащ. Человек что-то нес под мышкой и шел неторопливо, словно прогуливаясь.

Саше показалось, что уже очень поздно, хотя было не более семи часов. А людей на улице, как назло, ни души.

Нога болела сильно. Девушка чувствовала себя ланью, попавшей в капкан. Только, скоро ли придет волк?

Саша приготовилась обороняться. Сняла варежки, обнажив десяток остреньких ноготков, и приоткрыла рот, думая, чем воспользоваться раньше: ногтями или зубами.

Фигура мужчины потихоньку приближалась. Саша отвернулась, крепче оперевшись об очередное деревце и старалась не смотреть вокруг.

– Что-то случилось, барышня? – зазвучал пожилой голос, вдруг показавшийся Саше очень знакомым.

Она резко обернулась и не поверила своим глазам. Перед ней стоял тот, из-за кого она так расстроилась и на кого столько всего возлагала.

– Э… да… – выжала девушка из своего сдавленного комом горла. – Я оступилась и теперь…

– Позвольте, я помогу вам. Куда вас проводить?

– Тут, не очень далеко… если вас не затруднит, господин.

– Отчего же? Пожалуйста. Обопритесь о мою руку.

Капюшон накидки Саши скрывал ее лицо, но когда он упал, и при слабом свете фонаря ее голова обнажилась, мужчина воскликнул:

– Да вы мне, кажется, знакомы!

– Разве? – удивилась Саша.

– Конечно. Я видел вас у кондитера не очень давно. Вы… прошу прощения… так забавно ели пирожное, как будто это маленькое удовольствие представилось вам впервые.

– Ах, вы правы. Я тогда… не очень прилично себя повела. Припоминаю, на меня тогда люди пальцем показывали. Да, вы тоже мне знакомы.