Солнечный луч. Между сердцем и мечтой

– Что?

Я порывисто села, распахнула глаза и уставилась с непониманием на Амберли, трясшую меня за плечо. Сестрица забралась ко мне на кровать, села, скрестив ноги, и удовлетворенно произнесла:

– Наконец-то ты проснулась.

– Ты очень старалась, – проворчала я и упала обратно на подушку.

– Не спи, – тут же заявила едва повзрослевшая нахалка.

– Отстань, – буркнула я и повернулась на бок.

– Ша-анни, – протянула Амбер и дернула с меня одеяло. – Ты не можешь оставить меня в такую тяжелую для меня минуту. Я боюсь.

Вновь сев, я внимательно посмотрела на нее. Сестрица вздохнула и отвела глаза.

– Ну? – строго вопросила я.

– Мне страшно, – сказала она, не глядя на меня.

– Подробностей.

– Мне страшно смотреть, что мне прислали и прислали ли вообще, – призналась Амбер.

– Ты боишься подношений? – уточнила я.

– А вдруг их нет? Ни одного цветочка, представляешь? Как же я буду жить после этого? Вдруг я совсем не произвела впечатления? Я умру, сестрица, я точно умру от стыда и огорчения… Ай! – вскрикнула она, когда я швырнула в нее подушку. – Шанриз! – возмутилась Амберли. – Как тебе не совестно?! Я ведь душу тебе изливаю, открываю затаенные страхи, а ты… Ай! Шанни! – Ее милость сдула с прядку, упавшую на глаза после атаки подушек, воинственно схватила одну из них и, злорадно ухмыльнувшись, запустила ее в меня.

– Это война, ваша милость, – сузив глаза, отчеканила я.

– Как есть, ваша милость, – решительно ответила баронесса Мадести. – До последнего пера.

– Ну, держись, Погубительница сладких снов!

Я вскочила на ноги, вновь перехватив свое мягкое оружие, Амберли последовала моему примеру, и бой закипел…

– Девочки!

Возмущенный возглас старшей баронессы Тенерис застал нас в момент моего триумфа, точней, в момент, когда я шла к своему триумфу. Навалившись на сестрицу, сбитую с ног, я привычно запустила пальцы ей под ребра, и Амберли заходилась от хохота, повизгивая и похрюкивая время от времени. Однако голос моей матери оборвал наше щенячье веселье на самом его пике.

Мы воззрились на ее милость: сестрица вывернула голову, чтобы выглянуть из-под меня, я просто подняла взгляд. После откатилась в сторону, освободив Амбер, и мы обе поспешили встать с кровати. Красные от нашей возни и от смеха, взмокшие и лохматые, с перьями в волосах – вряд ли мы были похожи на придворную даму и девицу на выданье. И если сестрица повинно опустила глаза, то я широко улыбнулась и подошла к матушке, чтобы получить свой утренний поцелуй.

– Доброго утра, матушка. Вы чудесно выглядите, – сказала я.

– Невероятно, – поцеловав меня, произнесла старшая баронесса. – Уму непостижимо! Возмутительно! – она заломила руки и добавила в голос патетики: – Мое бедное сердце! Почему оно не разбилось еще вчера, отчего мои глаза не ослепли, зачем мой слух так хорош, что не исчез даже от всех этих возмутительных звуков?! Кого я вижу перед собой? – я ответила любопытством во взоре. – Эти ли девицы называются взрослыми? Это ли достойное их звания поведение? Ответьте же мне! Кто вы? Девицы благородного воспитания или же поросята в хлеву?

– Простите, ваша милость, – пролепетала Амберли, чье лицо уже пылало.

– Ах, дорогая матушка, – вздохнула я. – Разумеется, мы девицы благородного воспитания, но дайте же последний глоток свободы двум страждущим душам. Завтра мы вновь разлучимся, и кто знает, быть может, свидимся, когда наступит день свадьбы Амбер.

– А может, вы не станете отставать от вашей сестрицы, возьметесь за ум и наконец выберите себе жениха? – закончив свой спектакль, едко вопросила ее милость.

– Время покажет, – ответила я таинственно и поклонилась. – Простите, матушка, мне нужно привести себя в порядок, думаю, Амберли это тоже необходимо.

Я поспешила схватить колокольчик, тряхнула его, и в спальню вошли горничные, возглавляемые Тальмой.

– Доброго утра, ваши милости, – приветствовала она всех баронесс разом, поклонилась и приблизилась ко мне.

– Идем, – велела я, – поможешь мне.

– Шанриз! – возмутилась моим своеволием родительница. – Немедленно…

И мы с Тальмой скрылись за дверью умывальни. Здесь я выдохнула и, отправив служанку сторожить дверь, занялась собой. Брошенная на произвол судьбы Амберли осталась наедине с нашим деспотом, и, признаться, стыдно мне не было. Нужно быть находчивей и расторопней, если желаешь сбежать от родительского негодования и новой порции нравоучений. Может, они и нагонят, но после.

Когда я вернулась в спальню, ни сестрицы, ни матушки там уже не было. Спокойно одевшись и причесавшись, я отправила Тальму узнать, что поделывает моя родительница, и лишь после этого высунула нос из своих комнат. Баронесса Тенерис успела спуститься вниз, о чем мне доложила верная служанка, и к Амберли я входила, уже не опасаясь получить разгневанную отповедь.

Амбер, метнув в меня короткий взгляд, обиженно упрекнула:

– Ты меня бросила.

– Это было тактическое отступление, – возразила я. – И тебе следовало поступить так же. К тому же без меня тебя отчитывают меньше.

– Мне погрозили пальцем, – пытаясь скрыть улыбку, ответила сестрица, но не преуспела. – Ее милость велела спускаться в гостиную.

– Выходит, там есть на что посмотреть, – заметила я. – Ты же вломилась ко мне и разбудила, страдая из-за несуразных опасений. А между тем мне завтра возвращаться во дворец, и там я спать так сладко уже не буду.

Амберли фыркнула, затем поднялась со стула, на котором сидела, пока горничная делала ей прическу, и мы направились в гостиную. И если сестрица была в волнении, что вполне понятно, то я испытывала простое любопытство. Неугомонная сестрица вцепилась мне в руку, вновь потребовав не оставлять ее одну ни на минуту. Пожалев, что под рукой больше нет подушки, чтобы вразумить ее милость, я заверила, что она еще сама будет просить меня оставить ее наедине с посланиями, но, вырвав у меня клятву, этого уже не добьется.

– Тебе бы всё подшучивать надо мной, – надулась Амбер, – а меж тем я будто в огне. Это же так невероятно!

– Что именно? – с улыбкой спросила я. – То, что твоей красоте воздают должное?

– Во-первых, я еще не знаю, воздают ли, – возразила сестрица. – А во-вторых, для меня всё это впервые. Вспомни, как сама мчалась в гостиную.

Я мчалась, ожидая одно-единственное послание, которого так тогда и не получила, а в остальном меня терзало не волнение, а вот такое же любопытство. Правда, было оно более оживленным, чем сейчас, когда я сопровождала Амберли, но особого трепета не испытывала. И разница в наших чувствах была совершенно понятна. Баронесса Мадести ожидала ухаживаний и предложения руки, а я возможности сойтись с королем. И если бы не дядюшка с его неверной трактовкой моих устремлений, то уж и не знаю, удалось ли бы мне это когда-нибудь… Если бы только вышла замуж за сановника и так смогла сблизиться с государем, но тогда мне бы ужасно мешал супруг, который уж точно не поддерживал бы моих взглядов. Их и сейчас никто не поддерживал, кроме меня и, пожалуй, магистра Элькоса, для которого женщина на службе Отечеству была привычна… если, конечно, она – маг. Но не будем о печальном…

Итак, мы с сестрицей явились в гостиную, заставленную цветами. Матушка уже была здесь, и она стояла, задрав подбородок, так демонстрируя свою обиду. Пожав руку Амбер, я отпустила ее и устремилась к родительнице. Обняла ее за талию и, уложив голову на плечо, умиротворенно вздохнула:

– Как же хорошо, милая моя матушка, – сказала я. – Наша Амберли произвела впечатление на гостей, это так восхитительно!

– Не могу с этим не согласиться, – чуть ворчливо ответила старшая баронесса Тенерис. – Отойдите, Шанни, я всё еще сержусь на вас.

– За что? – изумилась я.

– Вы закрыли дверь перед моим носом! – воскликнула родительница. – Это совершеннейшее неуважение…

– Как жаль, – я отошла от нее и опустила голову. – А я так старалась угодить вам. Вы ведь не любите ждать, матушка, и я старалась не заставлять вас делать этого. Простите, что пыталась быть расторопной. – После вернулась к опешившей от моей наглости баронессе, вновь обняла ее и уместила голову на плече: – Мне искренне жаль, что расстроила вас. Очень жаль, – и я протяжно вздохнула и призналась: – Я люблю вас, дорогая моя.

– Шанни! – всплеснула одной рукой родительница. – Ну как же так можно? Только я намереваюсь не разговаривать с вами, и вот мое сердце уже трепещет от ваших слов, и у меня нет сил и дальше сердиться на вас.