После банкета

Этот случай занимал мысли Кадзу и в парикмахерской, где ей долго и старательно делали прическу. Всегда оживленная и разговорчивая во время стрижки, сегодня она по большей части молчала. В зеркале отражалось благородное и красивое лицо, но извечные похвалы парикмахера звучали фальшиво. Лицо определенно не было молодым.

Церемония прощания с покойным в храме Хонгандзи в Цукидзи выглядела внушительно. Очередь прощавшихся тянулась вдоль венков. Кадзу на приеме передала конверт с подношением в сто тысяч иен для семьи покойного и присоединилась к очереди. Почтительно поприветствовала знакомых из числа гостей «Сэцугоан». Плывущий в солнечном свете начала зимы свежий аромат благовоний бодрил, большинство прощавшихся составляли старики; один, стоявший прямо перед Кадзу, издавал странные звуки, постоянно двигая вставной челюстью.

Кадзу представила, что по мере движения очереди близится миг, когда она увидит Ногути, и сердце сразу всполошилось, все прочие мысли выветрились из головы. Вскоре показалась вдова Тамаки. Глаза ее были скорее суровы, чем печальны, взгляд, который она поднимала в перерывах между глубокими, почтительными поклонами, словно был привязан нитью к какой-то одной точке в пространстве.

Наконец появился Ногути – затянутый в тесную, сшитую на заказ визитку, с черной повязкой на руке. Подбородок слегка вздернут, лицо бесстрастное.

Кадзу зажгла ароматические палочки и посмотрела Ногути прямо в глаза. Он, не дрогнув, равнодушно воззрился на нее и почтительно склонил голову.

Не произошло ничего неожиданного. Просто по какой-то несуразной причине именно тогда, встретив этот бесстрастный взгляд, Кадзу ясно осознала, что любит Ногути.

Вернувшись в «Сэцугоан», она, не медля ни минуты, написала ему кистью длинное письмо на тонкой бумаге:

Милейший господин Ногути!

Сегодня я была счастлива, пусть и на краткое мгновение, увидеть Вас в добром здравии и расположении духа. Невозможно забыть нашу недавнюю встречу. Вы так порадовали меня любезным приглашением на обед и прогулкой у пруда. Не могу припомнить, когда бы еще я так наслаждалась возможностью быть гостьей. Вероятно, Вы спишете мой восторг на то, что для человека, обычно развлекающего гостей, вполне естественно радоваться, оказавшись для разнообразия в положении, когда развлекают его самого. Но уверяю Вас: Вы осчастливили меня своей заботой.

Однако мне есть в чем Вас упрекнуть. Прочитав в газете о кончине господина Тамаки, я была потрясена. И одновременно в замешательстве. Почему за все это время Вы не сочли возможным хотя бы позвонить мне? Позвольте мне быть с Вами откровенной.

Вряд ли Вы можете представить, с каким нетерпением я ждала возможности услышать Ваш голос. Если бы Вы удостоили меня хотя бы кратким сообщением о случившемся, для меня это стало бы свидетельством Вашего неравнодушия. Не могу передать, как я огорчена Вашим молчанием.

Я не намерена утомлять Вас докучливыми претензиями и надеюсь, что Вы отнесетесь к сему письму как к излиянию моей нетерпеливой души, столь сильно привязанной к Вам. Живу надеждой на скорую встречу с Вами.

Кадзу

На следующий день, во время танцевальной репетиции, которую Кадзу посещала из чувства долга, на словах вступительной части к танцу Ясуны[19 - Ясуна – Абэ-но Ясуна, персонаж пьесы театра кабуки. По легенде, влюбился в кицунэ Кудзуноху и женился на ней. Впоследствии они стали родителями великого заклинателя Абэ-но Сэймэя.] из репертуара театра кабуки: «Любовь! Любовь, в сердце пусто – такая вот любовь» – у нее полились слезы.

А еще через день, около полудня, позвонил Ногути. Он разговаривал как ни в чем не бывало, а о письме и вовсе не упомянул.

Голос по телефону звучал серьезно, даже торжественно, беседа, прерываемая паузами, продолжалась довольно долго. Они договорились о встрече.

В конце разговора Кадзу потеряла терпение и напористо высказала свои претензии:

– Так почему же вы лично не сообщили мне о смерти господина Тамаки?

На другом конце телефонной линии Ногути с неприятным смешком, словно желая выиграть время, неопределенно произнес:

– По правде говоря, особых причин не было, просто лишняя возня.

Смысл ответа от Кадзу ускользнул. «Лишняя возня». Это явно из лексикона стариков.

Глава шестая

В ожидании поездки

После этого звонка они часто встречались. Кадзу побывала у Ногути в гостях. Он жил один в старом доме в районе Сиинамати, заботилась о нем невзрачная служанка средних лет, и это успокоило Кадзу. Она вдруг загорелась желанием окружить его всяческим вниманием; блюда для новогодней трапезы по ее распоряжению доставили из ресторана «Сэцугоан».

Полки в кабинете Ногути заполняли европейские издания; Кадзу прониклась уважением к текстам, к словам, которые не могла прочесть.

– И вы все это читали?

– А-а, почти.

– Среди них, наверное, есть книги о разных тайнах.

– Таких – ни одной.

Это решительное утверждение удивило Кадзу. Мир, созданный интеллектом и состоящий из одних интеллектуальных вещей, лежал вне ее понимания. Разве нет во всем обратной стороны? Глубокое впечатление, которое производил на нее Ногути, похоже, возникло оттого, что лишь у него не было никакой обратной стороны – всегда одно, обращенное к тебе лицо. Конечно, Кадзу принципиально не верила в существование таких людей. Не верила, но почти идеальная личность, которую она старательно искала, постепенно приобрела черты Ногути. Само его чопорное обращение казалось ей чрезвычайно таинственным и привлекательным.

Общаясь с Ногути, она открыла для себя, что общество почти забыло о его существовании, и удивлялась, что его это нисколько не трогает. Ее не интересовали захватившие сейчас Ногути политические идеи, связанные с реформами. Она полагала, что между новизной этих идей и общественным забвением существует некое искажение, которое рано или поздно непременно исчезнет. Почему уживаются мертвое существование и фонтанирующие идеи? Даже после того, как Ногути не переизбрали в палату представителей парламента, его имя сохранилось в списке консультантов Партии новаторов. Однако, приглашая его на заседания, устроители ни разу не прислали машину. Ему приходилось, цепляясь за висячие поручни, ехать электричкой, – узнав об этом, Кадзу справедливо негодовала.

Каждый раз, посещая дом Ногути, она, как прежде, когда ее обеспокоила грязь на его рубашке и заношенные обшлага пальто, с неудовольствием взирала на покосившиеся створки ворот, облупившуюся, в пятнах пыли краску на деревянном доме, лишайник во дворе, сломанный звонок при входе. Пока еще Кадзу не имела возможности привести все в порядок по своему усмотрению, а по виду Ногути было понятно, что вряд ли он воспользуется ее любезностью сверх меры. Он это не выпячивал, что для нее служило стимулом для большего сближения.

В Новый год они по предложению Кадзу пошли на представление в театр кабуки, и на печальных поворотах сюжета она неизменно заливалась слезами. Ногути весь спектакль держался равнодушно.

В коридоре во время антракта он поинтересовался:

– Почему вы плачете, ведь это всего лишь нелепый спектакль?

– Безо всякой причины, слезы льются естественно, сами по себе.

– Меня эта «естественность» очень занимает. Объясните, пожалуйста, как следует.

Ногути строгим тоном поддразнивал Кадзу, словно издевался над девчонкой. Волк не собирался рядиться в овечью шкуру, но Кадзу вдруг поняла, что Ногути всерьез с ней заигрывает, и по-настоящему испугалась.

В театре Ногути где-то уронил зажигалку «Данхилл». Его растерянность от этой потери удивляла: куда исчезли величавость и холодность? Он обнаружил пропажу во время второй интермедии кёгэн[20 - Кёгэн – средневековый фарс, юмористические сценки из жизни простолюдинов, которые в Средние века чередовались на одной сцене с пьесами классического театра но.], обшарил все карманы. На его лице читалось: «Нет, здесь нет», и он совсем не походил на привычного себя.

– В чем дело? – спросила Кадзу, но он не ответил.

В конце концов, согнувшись, Ногути сунул голову под сиденье. И довольно громко произнес:

– Да. В коридоре. Точно в коридоре.

Зрители оборачивались, недовольно хмурились, шикали. Кадзу первой поднялась с места, Ногути последовал за ней. Выйдя в коридор, Кадзу холодно спросила:

– Да что же такое вы потеряли?

– Зажигалку «Данхилл». Сейчас в Японии такую при всем желании не купишь.

– В предыдущем антракте мы ведь разговаривали вон там?

– Да, там.

Ногути почти задыхался, и Кадзу стало жаль его. Они отправились к предполагаемому месту пропажи, но на ярко-красном ковре ничего не лежало. К ним приблизилась женщина средних лет в форменной одежде – у нее, видимо, было свободное время, пока шло действие, – и спросила:

– Вы это ищете? – В руке она держала зажигалку Ногути.

Ногути, узнав свою вещь, просиял от радости, и много позже, вспоминая этот случай, Кадзу дразнила его: «Не только зажигалке, людям тоже стоит показывать такое лицо». Однако случившееся не разочаровало Кадзу. Она умела смотреть на события с разных сторон и увидела лишь наивную детскую любовь Ногути к личным вещам.