После банкета

После банкета
Юкио Мисима

Большой роман (Аттикус)
Немолодая, роскошная, независимая и непосредственная Кадзу, хозяйка ресторана, куда ходят политики-консерваторы, влюбляется в стареющего бывшего дипломата Ногути, утонченного сторонника реформ, и становится его женой. Что может пойти не так? Если бывший дипломат возвращается в политику, вняв призывам не самой популярной партии, – примерно все. Неразборчивость в средствах против моральной чистоты, верность мужу против верности принципам – когда политическое оборачивается личным, семья превращается в поле битвы, жертвой рискует стать любовь, а угроза потери независимости может оказаться страшнее грядущего одиночества.

Юкио Мисима (1925–1970) – звезда литературы XX века, самый читаемый в мире японский автор, обладатель блистательного таланта, прославившийся как своими работами широчайшего диапазона и разнообразия жанров (романы, пьесы, рассказы, эссе), так и ошеломительной биографией (одержимость бодибилдингом, крайне правые политические взгляды, харакири после неудачной попытки монархического переворота). В «После банкета» (1960) Мисима хотел показать, как развивается, преображается, искажается и подрывается любовь под действием политики, и в японских политических и светских кругах публикация вызвала большой скандал. Бывший министр иностранных дел Хатиро Арита, узнавший в Ногути себя, подал на Мисиму в суд за нарушение права на частную жизнь, и этот процесс – первое в Японии дело о писательской свободе слова – Мисима проиграл, что, по мнению некоторых критиков, убило на корню злободневную японскую сатиру как жанр.

Впервые на русском!

Юкио Мисима

После банкета

Yukio Mishima

UTAGE NO ATO

Copyright © The Heirs of Yukio Mishima, 1960

All rights reserved

Издание подготовлено при участии издательства «Азбука».

© Е. В. Стругова, перевод, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2023

Издательство Иностранка®

* * *

Люблю умных людей. Ненавижу интеллектуалов. Мисима интеллектуалом не был… Мисима был гением и умным человеком.

    Генри Миллер

Мисима – необычайный талант, и не просто японский талант, но талант мирового уровня. Такие гении рождаются раз в триста лет.

    Ясунари Кавабата

Скрупулезностью психологического анализа Мисима подобен Стендалю, а глубиной исследования людской тяги к саморазрушению – Достоевскому.

    The Christian Science Monitor

Изысканная и сдержанная высокая комедия… классическая картина столкновения кипучего сентября с увядшим декабрем.

    Kirkus rewiews

Главная героиня «После банкета» – на сегодняшний день самое крупное и мощное достижение в весьма выдающейся картере Мисимы.

    The NewYorker

Глава первая

Место действия – «Сэцугоан»

«Сэцугоан» – поистине уединенная обитель – находилась на изрытом природой холме, неподалеку от реки Коисигавы, и счастливо избежала разрушений во время войны. Изукрашенные каменные ворота, перенесенные от какого-то известного храма Киото вместе со знаменитым садом Кобори Энсю[1 - Кобори Энсю (1579–1647) – мастер чайной церемонии, создавший собственный стиль чайного действа. – Здесь и далее примеч. перев.] площадью три тысячи цубо[2 - Цубо – традиционная мера площади, равная 3,3 кв. м.], и парадный вход, и зал для приема, которые переместили сюда в исконном виде из древнего храма в Наре[3 - Нара – древняя столица Японии (VIII век).], и построенный позже Большой зал – ничего не пострадало.

После войны, в разгар шума вокруг налога на имущество, обитель «Сэцугоан» из рук первоначального владельца, чудаковатого предпринимателя, перешла в руки энергичной, красивой хозяйки и мгновенно превратилась в модный ресторан.

Хозяйку звали Фукудзава Кадзу. Ее пышная, соблазнительная фигура таила в себе прелесть сельской природы, кипучую силу и страсть. Человек со сложными движениями души стеснялся показать Кадзу собственную сложность, человек со слабым темпераментом, глядя на эту женщину, не понимал: вдохновляет она его или же подавляет. Волей небес наделенная мужской решительностью и по-женски нерасчетливым темпераментом, она могла пойти значительно дальше мужчины.

При легком характере Кадзу ее несгибаемое «я» было облечено в простую, красивую форму. С юности она предпочитала любить сама, нежели быть любимой. Прелестная сельская наивность скрывала некие попытки навязать свое мнение, а всякие злостные намерения окружавших ее людей воспитали беспредельно открытую душу.

У Кадзу давно в друзьях ходили мужчины, с которыми она не состояла в любовных отношениях. Закулисный политик Консервативной партии Нагаяма Гэнки был скорее новым другом, он любил Кадзу, которая была моложе его на целых двадцать лет, как младшую сестру.

– Она редкая, потрясающая женщина, – всегда говорил он. – Она способна на великие свершения. Скажите ей: «Встряхни Японию!» – она и это сможет сделать. Черты, которые у мужчин считаются безрассудными, у женщин чаще называют проявлением кипучей деятельности. Если появится мужчина, который вызовет у нее подлинную страсть, – вот тогда эта женщина взорвется.

Кадзу, услышав от кого-то сказанные Гэнки слова, не огорчилась, но, встретившись с ним лицом к лицу, заметила:

– Вы, господин Нагаяма, не можете вызвать у меня страсть. Даже если самоуверенно пойдете в атаку, со мной у вас ничего не получится. Человека вы разглядеть способны, но ухаживать не умеете.

– Я и не собирался за тобой ухаживать. Начни я за тобой ухаживать, мне конец, – язвительно отозвался старый политик.

По мере того как ресторан «Сэцугоан» становился модным заведением, росли и расходы на содержание огромного сада. Прямо на юг от кабинетов банкетного зала находился пруд Тацуми – в застольях, связанных с любованием луной, он становился важным элементом садового пейзажа. Двор окружали старые величественные деревья, какие редко увидишь в Токио. Торжественно возносили свои вершины сосны, каштаны, железное дерево, каштанник, меж ними проглядывало голубое небо, не испорченное ликами городской архитектуры. На широко раскинувшихся ветвях сосен надолго поселилась пара коршунов. Множество разных птиц порой навещало этот сад, и в сезон расставаний и перелетов тут стоял ни с чем не сравнимый, невообразимый гомон пернатых, слетавшихся на обширные газоны клевать букашек и плоды павловнии.

Каждое утро Кадзу обходила сад и делала садовнику замечания по поводу ухода. Одни были нужными, другие – бесполезными. Просто давать эти советы стало частью планов на день и составляющей прекрасного настроения. Потому опытный садовник не противился и не возражал.

Вот Кадзу обходит сад. Это своего рода абсолютное наслаждение полным одиночеством, случай погрузиться в размышления. Целый день она, почти не переставая, разговаривает, поет, не остается одна, и, хотя она и привыкла принимать гостей, это утомляет. А утренняя прогулка свидетельствует о спокойствии души, в которой уже не возникает желания отдаться страсти.

«Любовь больше не нарушит мою жизнь». Кадзу упивалась убежденностью в этом, глядя, как торжествующий солнечный свет струится меж окутанными дымкой деревьями, заставляет ч?дно сверкать зеленый мох на дорожке. Прошло немало времени с тех пор, как она рассталась со страстями. И последняя любовь теперь – далекое воспоминание, и сама она обрела твердую уверенность в том, что ей не грозят опасные чувства.

Эти утренние прогулки наполняла поэзия, лиричность. Кадзу разменяла шестой десяток, но, наблюдая картину, где ухоженная женщина, сохранившая прекрасную кожу и сияющий взгляд, бесцельно бродит утром по огромному саду, любой, несомненно, будет поражен в самое сердце и станет ждать некоего повествования. Однако сама Кадзу лучше других знала, что история закончена, поэзия мертва. Конечно, она чувствовала в себе недюжинную силу. И в то же время понимала, что теперь эта сила сгибает, управляет ею и что путы ее не сбросить и не убежать.

Великолепный сад и недвижимость, банковские вклады и ценные бумаги, всесильные и великодушные клиенты из политических и финансовых кругов и их деятельность обеспечивали ее старость. Достигнув такого положения, можно не беспокоиться о том, что тебя ненавидят или о тебе судачат за спиной. Прочно укоренившись в этом обществе, всеми уважаемая, она, полностью посвятив себя утонченным хобби, постепенно подготовит преемника, сможет комфортно провести остаток жизни в путешествиях и отовсюду станет рассылать поздравления и подарки знакомым.

С такими мыслями Кадзу, находившись, села на скамью из тех, что располагались вблизи садовых ворот, и устремила взгляд на зеленый мох в глубине сада, у чайного домика. Она смотрела на поток лучей утреннего солнца и спустившуюся на землю птицу.

Тут совсем не слышно автомобильных клаксонов и грохота электричек. Мир застывает картиной на свитке.

Почему некогда ярко полыхавшие чувства бесследно исчезают? Кадзу не понимала причин. Не понимала, куда уходит то, что наполняло все существо. Общепринятое мнение, что человек достигает зрелости, обретая разнообразный опыт, не находило отклика в ее душе. По ее мнению, человек – подземная сточная канава, куда просто стекает все; он лишь мощенная булыжником мостовая на перекрестке, где машины оставили следы колес. Гниют отбросы в сточных канавах, стираются камни мостовой. Но ведь и тут шумел однажды праздничный перекресток.

Кадзу давно перестала совершать безрассудные поступки. Все в ней, как вид этого утреннего сада, было прозрачно, все имело ясные контуры, в ее мире не существовало неопределенностей. Казалось, она проникает в любые тайные помыслы. И что странно, это не все. Услышав, что человек ради выгоды обманул друга, Кадзу полагала это естественным. Узнав, что кто-то, увлекшись женщиной, потерпел неудачу в делах, считала это вполне обычным. Она была уверена, что подобное ее не коснется.

Если люди обращались к ней за советом по поводу любовной интрижки или отношений, Кадзу сразу давала ценные указания. Психологию человека она аккуратно распределяла по десяткам ячеек, ответ на любой трудный вопрос исходил из совокупности чувств. Ничего сложнее в человеческой жизни не было. Все это – ограниченное число правил, ходов, сохраняющих баланс в начале шахматной партии, и Кадзу, как знаменитый шахматист на покое, могла любому дать дельное доброе наставление. Поэтому, само собой разумеется, она презирала понятие «время». Сколько бы человек ни гнался за модой, разве может он избежать издавна существующих законов чувств?

– Что делают сейчас молодые люди? – часто говорила Кадзу. – Они всего лишь носят другую одежду, но внутренне совсем не изменились по сравнению с прежними поколениями. И по ошибке считают опыт, новый для себя, новым для всех. Каким бы безрассудным такой опыт ни был, он такой же, как прежде. Изменился просто оценивающий взгляд общества, да и безрассудство стало шире и заметнее.

По существу прозаичная и банальная, эта точка зрения в устах Кадзу звучала внушительно.