Держи это в тайне

– Я шпион, с маленькой лупой, что-то начинается на букву «E».

– Einsatzgruppen.

Мы пока живы, подумала Галя. И я жива. И я все еще могу смеяться.

Наблюдая за этой многотысячной толпой, Галя размышляла о том, что эти люди, всего лишь год назад, жили своей беззаботной семейной жизнью, вместе веселились, вместе молились, играли в карты или шахматы или ели мороженое. Эти мужчины, она знала наверняка, в той своей жизни, работали сантехниками, пекарями, стоматологами, почтальонами, бизнесменами. Преподаватели литературу или трудились на заводах. Но, теперь, все эти полезные, с точки зрения человеческого прагматизма, их социальной ценности и целесообразности, навыки, их незатейливый шарм повседневной рутины – были цинично стерты и уничтожены. Простой, но этим и прекрасный, жизненный уклад огромного множества людей по всей Европе был безжалостно разрушен. Уничтожен. Выжжен. Растоптан. Унесен бушующим кровавым потоком ненависти.

По рваным лохмотьям Галиного одеяния уже сложно было распознать солдатский мундир, но, все же, несколько человек подошли к ней, заметив жалкие остатки ее красных петлиц на воротнике. Они все жаждали услышать ее советы и инструкции, получить ее указания. Но, что она могла сказать им, сама не зная ничего? Галя чувствовала что устала, она до смерти устала, замученная

пытками, изнемогающая от разлуки со своим любимым мужчиной и сыном. Собрав в кулак остатки своего духа, она старалась приободрить людей, которые так нуждались в ее поддержке.

– Товарищ комиссар. Что будет с нами? Куда они нас ведут? Немцы взяли Сталинград? А, правда, что их армию окружили и вынудили сдаться? А что это за раскаты грома, на востоке?

Галя рассказала им все, что слышала и знала сама.

– Что нам делать?

– Я тоже слышал, ходят слухи, что фашисты потерпели поражения под Сталинградом, – вставил свои несколько слов пожилой мужчина.

– Но у нас нет никакой возможности узнать, правда ли это, – сказал еще кто-то.

– Говорят, что Красная Армия наступает на всех фронтах.

– И, что Америка тоже вступила в войну.

– О, да, – улыбнулась Галя, – а еще говорят, что специально обученные английские десантные подразделения, каждое со своим комиссаром, а также, со своим специально обученным раввином, с минуты на минуту высадятся здесь, что бы остановить наш отъезд из этого лагеря. И забрать нас всех в санаторий на французской Ривьере, который был забронирован нашим чудесным СС, в порыве их мудрости и милосердия, для всех пленных советских граждан, военных и гражданских, евреев и не евреев.

Договорив эти слова, Галя лихо щелкнула каблуками и по-военному, отдав честь рукой.

– Это официальная позиция партии. Сам товарищ Сталин рассказал мне об этом во сне прошлой ночью, поэтому это правда.

Все громко засмеялись.

– Но товарищ комиссар…

Галя скорчила смешную гримасу.

– Я для вас не комиссар. Я просто Галя.

Женщина улыбнулась.

– Но товарищ Галя, что нам делать?

– Жить. Радоваться. Радоваться и жить, это и есть, залог нашей победы.

– Но Галя…

– Оглянитесь вокруг. Природа просыпается от зимней спячки, и это не зависит от воли и желаний этих фашистских ублюдков. Победа и возмездие непременно будут за нами.

Лица небольшой группы людей, которые собралась вокруг Гали, выражали твердую решимость и несгибаемую волю к любым вызовам их туманной судьбы.

– Давайте споем Интернационал, – предложила одна из женщин, на вид, несколько моложе Гали.

– Нет, оставим это на потом, если ситуация ухудшится, – ответила Галя. – Давайте просто будем громко смеяться, чтобы показать им, что мы все еще живы. Она секунду помолчала. – И когда британские десантники прибудут, я настаиваю, на правах вашего комиссара, немедленно доставить ко мне их командира для координации нашей антифашистской операции.

Услышав шутку, все громко рассмеялись, наблюдая, с широкими улыбками на лицах, как Галя комично им козыряет.

– Мои дорогие товарищи, мои любимые сограждане, я бы подмигнула вам но, эсесовцы, наверное, запретили большевикам подмигивать.

Эта шутка еще больше развеселила людей.

Становилось все хуже.

После ночи чуткого, прерывистого сна на поляне, ярко освещенной прожекторами, и патрулируемой охранниками со злыми, сердито рычащими собаками, в восемь утра прибыл поезд.

– Ой, похоже, мы поедем пятым классом, – иронично прокомментировал средних лет мужчина, который стоял возле Гали.

Галя кивнула ему в ответ. Она пересчитала проезжающие мимо вагоны. Сто пятьдесят. Вагоны-скотовозы. В течении двух сумасшедших часов невероятной суматохи, после того как был отдан приказ на погрузку, пленных заталкивали в эти вагоны. Суровый приказ не подлежал обсуждению, поэтому всех, кто жаловался, или выказывал даже малейшее нежелание, расстреливали просто на месте.

Ситуация все больше ухудшалась.

Одна женщина, лет тридцати, своим резкий громким голосом, контрастно выделявшимся на фоне гомона толпы, потребовала у охранника разрешения поговорить с командиром. У ее дочерей-близнецов была крайняя степень истощения мозга, и им было необходимо, прилечь в дальней поездке.

Девочек тут же расстреляли. Женщину раздели и привязали к капоту эсесовской машины. Но даже после этого та не прекращала громко возмущаться, что веревки на ее запястьях и лодыжках были слишком туго затянуты.

Немецкий солдат взял штык и сделал два косых глубоких надреза на ее бедрах. Потом, он резким рывком вспорол ей живот, закончив экзекуцию двумя большими надрезами на ее груди. Затем, на нее спустили собак.

Галя все видела и внутри себя она еле сдерживала рыдания.

На дворе стоял жаркий, невообразимо душный день. Ни кто из них не ел и не пил со вчерашнего вечера.

Когда один молодой парень просил воды для своей беременной жены, ему пришлось наблюдать, как эсесовцы закололи ее штыками в живот. Парень дико захохотал. Он бросил жену на пол. Больше не было ни тени эмоций на его лице. Он просто стоял и смотрел, как собаки наедаются досыта, кромсая плоть его, так и нерождённого, ребенка.

Поспрашивав людей вокруг себя, Гале удалось раздобыть у семьи, недавно вывезенной из киевского гетто, клочок бумаги и карандаш. Она чувствовала, что должна хоть что-то написать Никите. Она надеялась, что это письмо, в один прекрасный день, все же попадет к нему. Минут десять она увлеченно писала, потом сложив свою записку, сунула ее в руку машинисту. Он был русским, и обещал, что сделает все от него зависящее, чтобы передать ее письмо лично Никите, если ему представиться такая возможность по возвращению на восток. Теперь, когда у нее оставался один глаз, ее ориентация в пространстве значительно усложнилась, поэтому она писала медленно и местами практически неразборчиво, но старалась изо всех своих сил. Она обязана была написать. И она продолжала надеяться, что пускай с задержкой, не смотря на ужасную неразбериху войны, ее письмо все равно доставят ее родителям в тот далекий восточный край. Ей приходилось писать очень быстро: продержав людей на поляне, так долго, без еды и без воды, фашисты теперь пытались максимально быстро загрузить поезд.

Становилось все хуже. На воротах вагонов-скотовозов было четко указано, что каждый их них предназначался для перевозки шестидесяти коров. Галя подсчитала, что в ее вагон фашисты затолкали примерно двести человек.

Ее насильно загнали, с сотнями других людей, в вагон, где ехать можно было только стоя, в невыносимой жаре, без грамма води и кусочка пищи, и Галя серьезно задумалась, смогут ли эти люди, вокруг нее, достойно сохранить свое человеческое подобие в таких условиях. Она представила то большое количество времени, что пройдет, прежде чем они достигнут цели своего путешествия. Людям захочется в туалет, но придется это делать там, где они сейчас стоят. Некоторые умрут от обезвоживания или просто от истощения. А другие умрут из-за отсутствия надежды. Некоторые станет невыносимо тяжело оставаться в этом мире. Но мы живы, подумала про себя Галя. Мы должны выжить. Кто если не мы?

Галя знала, что любить другого человека – значило любить его запах. А отказать в любви своим попутчикам, означало бы отвергнуть саму суть этого большого чувства, которое она пытала к ним, несмотря на попытки фашистов привить ей острую неприязнь ко всем и всему. Кал и моча еще раз доказывали, что мы живы и мы здесь. Размышляя, Галя улыбалась своей новой неожиданной мысли: я хожу в туалет, значит – я живу.

Она громко и четко произнесла:

– Товарищи, мы должны научиться ладить друг с другом в этих условиях. Мы должны общаться друг с другом. Мы должны поддерживать друг друга. Давайте споем. Я начну петь первую строчку, и вы будете повторять ее. Пожалуйста, если у вас остались еще силы и энергия.

Галя запела:

Не считай свой путь последним никогда!