Власть меча

При мысли о том, что Аннализа проделывала этот странный и удивительный фокус с другими, Шаса почувствовал жаркий прилив ревности, который вскоре остыл под влиянием рассудка.

– Что ж, – сказал он, – если он знает обо всех остальных, ты вряд ли сможешь свалить вину на меня.

Аннализа попалась в собственную ловушку и испустила очередное душераздирающее рыдание; и когда они столкнулись с группой искавших их людей, шедших вдоль водовода, она продолжала театрально плакать.

Шаса и Аннализа сидели в противоположных концах гостиной бунгало, инстинктивно держась как можно дальше друг от друга. Когда они услышали, как снаружи остановился «даймлер» с горящими фарами, Аннализа снова заплакала, шмыгая носом и потирая глаза, чтобы добыть побольше слез.

Они услышали быструю легкую поступь Сантэн на веранде, и за ней звучали более неторопливые шаги Твентимен-Джонса.

Когда Сантэн появилась в двери гостиной, Шаса встал и сложил перед собой руки в жесте кающегося грешника. На ней были индийские бриджи, сапоги для верховой езды и твидовый жакет, на шее красовался желтый шарф. Сантэн пылала, она одновременно испытывала облегчение и пребывала в ярости, как мстительный ангел.

Аннализа, увидев ее лицо, испустила тоскливый вой, притворяясь лишь наполовину.

– Заткнись, девица! – тихо приказала ей Сантэн. – Или я обеспечу тебе настоящую причину рыдать. – Она повернулась к Шасе. – Кто-то из вас пострадал?

– Нет, мама.

Шаса повесил голову.

– Престер-Джон?

– О, он в прекрасном состоянии.

– Ладно, значит, все в порядке. – Она не стала ничего уточнять. – Доктор Твентимен-Джонс, не отведете ли вы эту юную леди к ее отцу? Я не сомневаюсь, он знает, как с ней обойтись.

Сантэн коротко переговорила с отцом Аннализы около часа назад – это был крупный лысый мужчина с татуировками на мускулистых руках, агрессивный, с красными глазами, вонявший дешевым бренди и сжимавший волосатые кулаки, когда высказывал свои намерения относительно своей единственной дочери.

Твентимен-Джонс взял девушку за запястье, поднял на ноги и повел ее, хнычущую, к двери. Когда он проходил мимо Сантэн, выражение ее лица смягчилось, и она коснулась его руки.

– Что бы я делала без вас, доктор Твентимен-Джонс? – тихо произнесла она.

– Подозреваю, что вы прекрасно справились бы самостоятельно, миссис Кортни, но я рад, что могу помочь.

Он выволок Аннализу из комнаты, и тут же загудел мотор «даймлера».

Лицо Сантэн снова стало жестким, когда она повернулась к Шасе. Он поежился под ее взглядом.

– Ты проявил непослушание, – сказала Сантэн. – Я тебя предупреждала, чтобы ты держался подальше от этой маленькой потаскушки.

– Да, мама.

– Она переспала с половиной мужчин на руднике. Нам придется показать тебя врачу, когда мы вернемся в Виндхук.

Шаса содрогнулся и невольно посмотрел на свои штаны при мысли о туче отвратительных микробов, ползающих по самым интимным его частям.

– Непослушание само по себе плохо, но что ты сделал по-настоящему непростительного? – резко спросила Сантэн.

Шаса мог бы назвать не меньше дюжины нарушений.

– Ты вел себя глупо, – продолжила Сантэн. – Ты оказался настолько глуп, чтобы попасться на удочку. А это худший из грехов. Ты выставил себя на посмешище перед всеми на руднике. Как ты теперь сможешь возглавлять людей и командовать ими, если настолько себя унижаешь?

– Я об этом не подумал, мама. Я вообще ни о чем особенном не думал. Это просто как-то само собой получилось.

– Так подумай об этом теперь, – приказала Сантэн. – Пока ты будешь долго принимать горячую ванну с половиной бутылки лизола, подумай обо всем этом как следует. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, мама… – Шаса подошел к ней, и, помедлив мгновение, она подставила ему щеку. – Прости, мама. – Он поцеловал ее. – Прости, что заставил стыдиться за меня.

Ей хотелось обнять его, прижать к груди его прекрасную любимую голову и сказать, что она никогда не будет его стыдиться.

Но…

– Спокойной ночи, Шаса, – повторила она, стоя неподвижно, пока сын выходил из гостиной.

Она услышала, как его шаги безутешно удаляются по коридору. Затем ее плечи поникли.

– О, мой милый… мое дитя… – прошептала она.

Внезапно, впервые за много лет, она ощутила нужду в успокоительном. Она быстро подошла к тяжелому застекленному шкафу, налила себе коньяка из графина и сделала глоток. Спиртное обожгло ей язык и вызвало слезы на глазах. Проглотив, она отставила стакан.

– Это не слишком поможет, – решила она и ушла к своему письменному столу.

Сев в кожаное кресло с высокой спинкой, Сантэн вдруг почувствовала себя маленькой, хрупкой и уязвимой. Для нее подобные чувства были чужды, и она испугалась.

– Это случилось, – шепнула она. – Он становится мужчиной. – И тут же она возненавидела ту девушку. – Маленькая грязная шлюха! Он еще не готов к этому. Слишком рано она выпустила демона, демона крови Тири.

Сантэн была прекрасно знакома с этим демоном, потому что он всю жизнь преследовал ее. Дикая страстность крови де Тири.

– О, мой дорогой…

Сейчас она теряет какую-то часть сына… уже потеряла, осознала она. Одиночество навалилось на нее, как голодный зверь, все эти годы подстерегавший ее в засаде.

Существовало лишь двое мужчин, способных смягчить это одиночество. Но отец Шасы погиб в своей хрупкой машине, слепленной из холста и дерева, а она беспомощно стояла и смотрела, как он сгорает… Другой мужчина отодвинул себя слишком далеко и навсегда, совершив один жестокий и бессмысленный поступок. Майкл Кортни и Лотар де ла Рей… оба теперь были мертвы для нее.

После них у нее были любовники, много любовников, краткие мимолетные связи, переживаемые исключительно на уровне плоти, простое противоядие от кипения крови. Ни одному из них не позволялось заглянуть в глубины ее души. Но вот теперь зверь одиночества вырвался сквозь охраняемые порталы и залег в ее потаенных местах.

– Если бы только был хоть кто-нибудь, – сокрушалась Сантэн.

Такое с ней случилось только раз в жизни, когда она лежала на постели, на которой дала жизнь золотоволосому бастарду Лотара де ла Рея.

– Если бы был хоть кто-то, кого я могла бы полюбить и кто мог бы полюбить меня…

Она наклонилась вперед и взяла со стола фотографию в серебряной рамке, фотографию, которую она возила с собой, куда бы ни поехала, и всмотрелась в лицо молодого человека, стоявшего в центре группы пилотов. Впервые она заметила, что снимок поблек и пожелтел, а черты Майкла Кортни, отца Шасы, размылись. Она смотрела на красивого молодого человека и отчаянно пыталась сделать изображение ярче и четче благодаря собственной памяти, но оно как будто уплывало все дальше от нее.

– О Майкл, – снова зашептала Сантэн. – Все это было так давно… Прости меня. Пожалуйста, прости меня. Я должна стараться быть сильной и храброй. Я должна стараться ради тебя и ради твоего сына, но…

Снова поставив снимок на стол, она подошла к окну и долго смотрела в темноту.

«Я теряю свое дитя, – думала она. – И потом я однажды останусь одна, старая и уродливая… и я боюсь…»