– Ага, давай-давай! По-стахановски, как Иваныч велел. Из-за тебя, урода, погорели! Иваныч бы ни за что…
– Я горел. Вы нет.
– Слабо было насвистеть, что мы не при делах? Так, мол, и так, в хлеборезку залез по своей дури, а пацаны меня отговаривали, не пускали!
– Он не про хлеборезку. Он про морду свою паленую, – не оборачиваясь, поясняет Чимба,
– В хлеборезке пожара не было, – Горел, не выпуская молотка из рук, пристально смотрит на Вована. – Ты сам про пожар насвистел. Я вспомнил.
– Заложишь? Кто тебе поверит – ты же огня боишься! Даром, что ли, Иваныч у нас спички отобрал?
– Ты кричал: там люди. Людям гореть нельзя. Люди не немцы. Немцев здесь нет.
– Сказанул! У немцев три глаза, хвост и рога с копытами, да?
– Немцы не люди. Немцев не жалко.
Вован пытается что-то сказать, но его перебивает Чимба:
– Оп-паньки! Вован, чё я нашел! – и показывает Вовану пачку «Казбека». — Почти целая. Блин, а Иваныч спички отнял! Щас бы закури-и-ли…
– Хренушки! – Вован выхватывает у Чимбы папиросы и прячет в карман. – Это Комару. Комар вот-вот с кичи откинется. А мы ему папиросочки!
– А Иваныч не хватился?
– А хватится, скажем: Горел нашел. Горел у нас немножко дурачок, и любой в туфту поверит, будто он папиросы растоптал, пачку – на мелкие кусочки и в окно… Слышь, ты? К тебе, между прочим, обращаются! Иванычу про папиросы настучать западло. Понял, да?
– А он не слышит. Он занят. Ему некогда. Сам говорил: дурачок, а дураков работа любит. Так ведь, Горел? Чего молчишь?
– Молчание – знак согласия! – смеется Вован.
– Я не дурачок, – говорит бесцветным и лишенным каких бы то ни было эмоций голосом Горел, продолжая стучать молотком.
– Да ладно, не обижайся! – Вован якобы по-дружески бьет Горела по плечу, отчего тот промахивается и очередной гвоздь улетает под стол. – Мы же понимаем: когда тебе огнем фотокарточку так подпортило, немудрено было шарикам за ролики заехать!
Горел вздрагивает.
– Чего остановился? Работай! Пока ты по гвоздикам молоточком тюкаешь, никто и не догадается, что у тебя – шарики за роликами.
– Не надо про огонь, Вован.
– Чё?
– Не надо про огонь.
– А то чё будет?
– Лучше молчи. Я не хочу с тобой разговаривать.
– Зато я хочу! Огонь, огонь, огонь!!! Ну?! Чё ты мне сделаешь? Убьешь?
– Ты хочешь, чтобы я тебя убил? Ты немец?
– Чё ты сказал?! За базаром следи! Какой я тебе немец?! Еще раз меня немцем назовешь, моментом бестолковку отремонтирую!
– Не кричи. Я понял. Ты не немец.
Горел наклоняется, поднимает из-под верстака уроненный гвоздик и вновь принимается за работу.
Но Вована уже понесло:
– Нет, ты теперь за понт свой ответь!
Он так явно провоцирует Горела, что даже Чимба не выдерживает:
– Хорош, Вован! Отвянь от него. Ты его от работы отвлекаешь!
– А чё он нарывается? Напугал, блин! У него мелкие в столовой из-под носа пайку выхватывают, а он только носом шмыгает! Все девчонки над ним смеются – слабак! Ну, давай, морда паленая, рискни здоровьем – еще раз меня напугай! Но так, чтобы я от смеха не обоссался!
– Когда убивают, не смешно. Никому. Ты хочешь, чтобы тебя убили?
– Всё, завязали! – Чимба становится между ними. – Харэ, Вован! И ты, Горел, успокойся, Вовчик пошутил. На шутки не обижаются. И смотри: гвоздиков еще много осталось, а Иваныч вот-вот придет.
– Вован пошутил? – переспрашивает Горел.
– Да скажи ты ему, а то не видишь: совсем распсиховался. Того и гляди на пол в припадке шмякнется и изо рта у него пена пойдет. Помнишь, как в тот раз…
– Успокойся, Горел, я пошутил, – нехотя говорит Вован.
– Я помню: на шутки не обижаются. Я не буду больше с вами разговаривать.
Горел берет из ящика новый гвоздь и правит его молотком.
– Ну и мы тебе мешать не будем, – Вован с задумчивым видом глядит на окно под потолком. – Чимба?
– Ну?
– Подсоби малёхо.
Чимба становится спиной к стене и помогает Вовану забраться с ногами на свои плечи.
– Как там? – кряхтит он от напряжения.
– Щас открою, – кряхтит в ответ Вован. – Давно не трогали, разбухло все…
– Не надо, – говорит Горел.
– Тебя не спросили! Или забыл, что Иванычу говорил? – отвечает Вован, рывком приоткрывая окно.