Небо – моя обитель

На какое-то время это вдохнуло новую энергию в его жизнь и работу. Теперь он чаще смеялся, заводя беседы в поездах и гостиницах. Вечера он проводил в кинотеатрах, при малейшей возможности разражаясь громким смехом. Он стал бездумно расточителен. Вместо обеда за шестьдесят центов из овощей и сосисок он выбирал теперь обед с бифштексом за целый доллар.

Когда он добрался до Техаса, с его здоровьем стали происходить какие-то непонятные вещи, и в Троубридже, на востоке штата, он наконец обратился в больницу. Врачи сначала удивились, а потом забеспокоились. У Браша было всего понемножку. Легкие признаки амебной дизентерии и подозрение на свищ; симптомы ревматизма и намеки на подагру. В дыхательных органах нашли что-то вроде астмы, а в сердце обнаружили шумы. Весь организм расстроился, и с каждым днем положение ухудшалось. В больнице он неделями лежал, повернувшись к стене. Вслух он произносил только цитаты из «Короля Лира», переведенные на скверный немецкий. Он знал, что с ним, и однажды попытался даже объяснить врачу свою теорию болезней, но вскоре оставил эту попытку, бормоча: «Ich sterbe, du stirbst, er stirbt, sie und es stirbt, wir sterben, ihr sterbet, sie sterben»[27 - Парадигма спряжения немецкого глагола sterben («умирать»).].

При поступлении в больницу он заполнил карточку, где указал свое имя, возраст, адрес фирмы, и администрация больницы написала в «Колкинс энд компани» о состоянии его здоровья. Несколько писем от самой фирмы и полученные на его имя через фирму валялись нераспечатанными на его столике.

Браш ранее в больницах не лежал, да и посещал их крайне редко, но у него была теория о том, что медицинские сестры являются истинными жрицами нашего времени. На каждую медсестру он смотрел с любовью и восхищением. Мисс Коллокер, ухаживавшая за Брашем, казалась ему безупречной с профессиональной точки зрения, но, на его взгляд, не обладала высшими достоинствами своего призвания.

Однажды она выглянула из-за ширмы, отгораживавшей кровать Браша, и мягко спросила:

– Спим?

– Нет.

– К вам тут пришел замечательный, замечательный посетитель, – сказала она, расправляя простыню у него на груди. – Доктор Боуи. Мой духовник из методистской церкви. Вы ведь хотите с ним побеседовать?

Браш покачал головой.

– Конечно, хотите. Он очень, очень замечательный человек. Дайте-ка я вам красоту наведу, – сказала она, поправляя ему пробор в волосах. – Вот так! Вы прелесть. Умница. Входите, доктор Боуи.

Доктор Боуи оказался немолодым бородатым мужчиной в потертом сюртуке; ворот его синей фланелевой рубашки стягивался черным шнурком. Перед визитом он имел долгую беседу с директором больницы.

Браш обеими руками прижимал к своему лицу подушку. Чтобы взглянуть на посетителя, он на секунду опустил ее, а потом снова закрылся ею.

– Что такое? Что это с нами, сын мой? – спросил доктор Боуи, пододвигая стул к кровати Браша. Браш не отвечал. Доктор Боуи понизил голос: – Вы мне ничего не хотите сказать? – Браш по-прежнему молчал. Доктор Боуи был немного раздражен, но держал себя в руках. – Врач говорит, что вы очень больны, очень, сын мой. Нельзя забывать об этом, никак нельзя. – Он вынул из кармана вопросник, положил его незаметно на колени и взял в руки карандаш.

– Ваши родители живы, мистер Браш?

Подушка двинулась вверх и вниз.

– Нам, видимо, надо послать им телеграмму, что вы больны? Если кто-то из них приедет, вы, возможно, быстро начнете поправляться.

– Нет, – сказал Браш.

– Как их зовут и где они живут?

Браш назвал адрес, и доктор Боуи, лизнув карандаш, записал его. Выяснилось, что Браш к тому же еще и женат, поэтому священник записал адрес Роберты и дату бракосочетания.

Доктор Боуи прочитал про себя следующий вопрос и неуверенно произнес:

– Детей, конечно, нет?..

– Двое, – ответил Браш. – Одна живая, а другой умер. Живую зовут Элизабет Марвин Браш. Ей четыре года. А покойного звали... – Он посмотрел в потолок, а потом добавил решительно: – Звали... Давид.

Брови мистера Боуи поползли вверх. Он записал все сведения.

– Вы не хотите, чтобы я отправил вашей семье какое-нибудь послание, мистер Браш?

– Нет.

Доктор Боуи отложил свои бумаги.

– Сын мой, я хочу, чтобы вы серьезно подумали. Я надеюсь, Бог возродит вас вскоре к христианской жизни, но Божья воля не всегда совпадает с нашей. Господь призывает нас к себе по своему разумению. Могу я спросить, к какой церкви вы принадлежите?

Браш убрал подушку с лица.

– Ни к какой, – сказал он отчетливо.

Доктор Боуи втянул в себя подбородок и откашлялся.

– Многие, очень многие люди находят утешение – и какое утешение! – в том, чтобы в присутствии Его служителя попросить прощения у Бога за все дурное, содеянное в жизни. Это снимает груз с души, брат мой.

Браш сжал губы.

– Я нарушил все десять заповедей, кроме двух, – сказал он. – Я никого не убивал и не делал изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в водах ниже земли. Множество раз я был на грани самоубийства. Я никогда не делал себе кумира, но думаю, что и это вскоре произойдет. Я вам говорю это не ради покаяния, а просто потому, что мне не нравится ваш голос. Я рад, что грешил, и жалею, что не грешил еще больше. Я всю жизнь заблуждался, думая, что человек может становиться все лучше и лучше, пока не станет совершенным.

Последовало долгое молчание. Доктор Боуи несколько раз сглотнул, затем сказал слабым голосом:

– Несмотря на это, мистер Браш, у постели больного, находящегося... в критическом состоянии... я всегда стараюсь... произнести несколько слов... молитвы.

Браш приподнял на миг голову и свирепо глянул на него.

– Не надо! – сказал он.

– Сын мой, сын мой! – запричитал священник, воздев руки.

– Если бы Бог был, ему бы это не понравилось, – закричал Браш с неожиданной силой. – Разве вы не знаете, что вам нельзя выспрашивать на исповеди... факты?

– Мистер Браш!

– Вам надлежит спрашивать только о добродетели, о вере и всем таком подобном.

– Очень хорошо... вот оно что!..

– Но это все равно вас никуда не приведет. Посмотрите на меня. Чем больше я задавал вопросов, тем хуже становилось. Я все делал неверно. Все мои знакомые в конце концов начинали ненавидеть меня... Вот вам и доказательство... Когда вы были молодым, то наверняка хотели быть хорошим, а посмотрите на себя, вы же глупый, черствый, наверняка ведь и в войну верите.

Доктор Боуи в ужасе поднялся на ноги и стал лихорадочно собирать вопросник, шляпу, плащ, трость и Библию. Браш продолжал:

– Второе доказательство, что Бога нет, – это как раз то, что Он позволяет становиться священниками таким глупым людям, как вы. Я уже давно это придумал, а теперь рад возможности высказать это вслух. Все священники глупцы... вы меня слышите? Все... Я хочу сказать: все, кроме одного.

Гнев доктора Боуи пересилил его страх. Он наклонился над Брашем.

– Молодой человек, – произнес он отчетливо, – неужели вы собираетесь умереть с такими мыслями и словами?

Они не отрывали глаз друг от друга. Браш, совершенно обессиленный своей выходкой, наконец закрыл глаза.

– Нет, – сказал он, – прошу прощения.

– Я понимаю, что вы больны. Надеюсь, вы обдумаете ваши глупые, полные гордыни слова. Я еще раз зайду к вам. – Он постоял, глядя на закрытые глаза Браша. Потом сказал: – Тут для вас много почты лежит. Может, хотите, чтобы я почитал ее вам?