Мне нельзя думать, нельзя чувствовать, иначе сойду с ума.
С этой установкой я проговариваю с Ари еще минут пять-десять и отправляюсь в душ, а затем провожу весь день в своей комнате. И с этой же установкой я проживаю все последующие дни до события Х.
Когда мне снова звонит Ари; когда Рита приносит мне еду; или когда ко мне приходит Денис узнать, как у меня дела, – я остаюсь немногословной и отстраненной. Будто погрузившейся в свой защитный кокон, что отгораживает меня от внешних раздражителей. Даже визитам организатора свадьбы не удается вывести меня на эмоции. Я отстраненно слушаю ее монологи про программу свадьбы, без споров позволяю мне сделать пробный макияж и прическу и без энтузиазма примеряю платье.
И возникает ощущение, что чем ближе подкрадывается день свадьбы, тем сильнее я замыкаюсь в себе, отстраняясь от всего мира. Иначе как еще объяснить, что даже в утро бракосочетания во мне не пробуждаются прежние гнев и желание бунтовать? Почему мне не хочется раскромсать чертово белоснежное платье, превратив произведение искусства знаменитого дизайнера в лохмотья? Почему я не бомблю свою спальню в надежде выплеснуть наружу ярость? Почему не ругаюсь с Владом и не пытаюсь сбежать?
Похоже, внутри меня что-то безвозвратно погасло, лишив всякого желания продолжать бороться с несправедливостью моего мира.
Зачем бороться, если заведомо знаешь, что ты проиграешь? Зачем сбегать, если тебя непременно догонят, поймают и накажут? И зачем я в принципе всю жизнь пыталась сопротивляться? Надеялась стать исключением из дебильных правил Золотых семей? Мечтала вырваться из этой веками существующей системы?
Смешная, наивная, глупая…
Выход из этого мира только один – смерть. А я никогда не пойду на подобное, какой бы ужасной моя жизнь ни была. Поэтому мне остается лишь смириться. Замкнуться в себе. Отгородиться. Спрятаться. И скрыть все свои чувства, которые не нужны ни мне, ни кому-либо еще.
И я ведь смогу, не так ли? Минувшие несколько дней дали понять, что я способна пребывать в состоянии безэмоциональной амебы. И это прекрасное состояние. Оно позволило мне оставаться равнодушной, пока мастера делали мне маникюр и педикюр, избавляли от лишних волос на теле, придавали форму бровям, укладывали мои волосы крупными, блестящими волнами и наносили искусный макияж, тщательно замазывая пожелтевший синяк на скуле. И даже сексуальный белый комплект белья, который мне принес стилист, явно рассчитывая своим выбором впечатлить жениха в первую брачную ночь, не смог выбить меня из анабиоза.
Однако… Моя жизнь никогда не может оставаться простой слишком долго. В тот момент, когда я начинаю искренне верить, что смогу всегда оставаться в таком безжизненном состоянии, в мою комнату входит Он…
Я не вижу этого, так как стою спиной к двери, но сердце… Черт! Оно вмиг выбирается из комы и срывается с положенного места, а тело покрывается мурашками с головы до ног. И дело не в том, что я стою в одном нижнем белье и мне резко становится холодно. Дело во взгляде моего будущего мужа.
Чувствую его пристальное внимание каждой клеточкой тела, каждой фиброй души и прилагаю немалые усилия, чтобы повернуться к нему передом.
Пара секунд, плавный поворот, прямое столкновение взгляда с ледяными глазами.
Взрыв неминуем.
Внутри меня будто лопается стеклянный шар, в котором я все это время хранила свои эмоции. Вот так просто. Вот так быстро. Неконтролируемо. Безжалостно. Невозвратимо.
Непроизвольно хватаюсь пальцами за спинку кресла, чтобы суметь удержаться на ногах от захлестнувшего меня цунами злости, агрессии, ненависти и… чего-то такого раздражающего, чему я не могу и не хочу давать сейчас определение.
Сжав губы, бегло оцениваю монстра и возгораюсь еще больше. Элегантный костюм графитового цвета идеально сидит на его внушительной фигуре. Черные волосы аккуратно уложены, на лице ни намека на щетину. Вот кого можно смело назвать женихом года. Статный. Шикарный. Уверенный в себе. Красивый. Но для меня эта красота уродлива, противна, ведь мне доподлинно известно, какая мерзость и безжалостность скрыты за этим привлекательным фасадом.
– Господин Титов, вам нельзя здесь быть! – охает стилист, помогая мне оторвать взгляд от Димы. – Нельзя видеть невесту до свадьбы. Это плохая примета.
С моих губ срывается недобрая усмешка. Она звучит в унисон с коротким смешком Димы.
– Не волнуйся, Лена. Нашему браку никакие приметы не страшны, – с иронией выдает Титов, и я сильнее впиваюсь пальцами в мягкую обивку кресла.
Лена…
Надо же. Он уже успел с ней познакомиться. Шустрый какой. Может, и член в нее успел засунуть. Вообще не удивлюсь.
– Оставьте нас, – приказывает Титов, и сердце подпрыгивает к горлу.
Я впиваюсь взглядом в ту самую Лену, чтобы она считала по моим глазам просьбу не уходить. Не оставлять меня наедине с этим монстром. Но… Разве она посмеет ослушаться господина? Ответ как на ладони.
Лена вместе с визажистом послушно кивают и быстро ретируются, оставляя меня один на один с ненавистным мне женихом. Дверь за женщинами защелкивается, и в комнате повисает гнетущее молчание, стены будто сужаются и давят на сознание. В груди разбитый шар режет осколками органы, призывая меня согнуться пополам и взвыть от боли, но я лучше перережу себе глотку, чем предстану перед Титовым сломленной.
Он не увидит. Никогда. Ни за что. Даю слово!
Приказав себе забыть о том факте, что стою перед убийцей практически голая, я расправляю плечи и снова встречаюсь с ним взглядом.
Огонь и лед врезаются друг в друга, вязкое напряжение заполняет пространство, утяжеляет и накаляет воздух под прямыми лучами полуденного солнца, врывающегося из огромных окон.
– Зачем пришел? – прочистив горло, нарушаю затянувшееся молчание. – Проверить, что я не вырядилась на свадьбу как клоун? – добавляю жесткому голосу насмешку, но Титов никак не реагирует.
Просто окидывает меня сверху-донизу и обратно спокойным взглядом, своим изучающим прицелом сжигая каждый миллиметр моей кожи, а равнодушием – все жизненно важные органы. Он словно не на свою невесту смотрит и даже не на женщину, а на пластиковый манекен. В его льдинах ноль интереса, ноль эмоций. Сплошное безразличие.
– Мне плевать, во что ты будешь одета. Ты и в шикарном платье можешь выставить себя клоуном, – с раздражающей уверенностью высекает он, напоминая, что знает меня как свои пять пальцев.
Ублюдок. Ненавижу! Боже, как же сильно я его ненавижу. И в то же время преисполняюсь удовлетворением. Наконец все маски спали, и я могу видеть его истинное лицо. Притворяться передо мной больше нет смысла. Это радует и подпитывает злость, придающую мне сил выдержать эту встречу.
– Тогда зачем явился? – цежу я, чувствуя, как голос начинает дрожать от сгустка негативных эмоций.
– Не напрягайся так, Каролина. Силы тебе еще сегодня понадобятся. Впереди нас ждет долгий изнурительный день, – расслабленно сообщает мне то, что я и так знаю, и совершает несколько шагов, сокращая между нами расстояние до метра.
Не передать, чего мне стоит не отступить назад. Не сбежать. Не спрятаться от его пристальных холодных глаз и знакомого до всех полутонов парфюма.
– Я пришел по трем причинам.
– Говори и вали.
– Повежливее, Каролина, – с нотами угрозы произносит он, проявляя во взгляде неодобрение, на которое мне что? Правильно. По хер!
– Может, мне еще член тебе перед церемонией пососать? – дерзко выплевываю я и тут же покрываюсь мурашками.
Взгляд Титова становится тверже, холоднее, острее, а вот уголки губ слегка приподнимаются, проявляя жалкое подобие улыбки.
– Не волнуйся за мой член. Его уже пососали. В твоих услугах не нуждаюсь.
Мне будто под дых залепили с ноги. Чтобы не закашляться от острой боли, задерживаю дыхание на несколько секунд, призывая себя не терять контроль.
– Как мило с твоей стороны. Спасибо, что облегчил мне супружескую жизнь.
От едкого сарказма в моем голосе можно отравиться и, кажется, я же им и травлюсь.
– Сразу после свадьбы мы улетаем на Корт, – резко меняет тему он, и мой мир сотрясается.
– Нет.
– Я не спрашивал.
– А я все равно говорю: нет.
– Ты можешь отказываться, сколько угодно. Мое решение от этого не изменится. Во время свадьбы прислуга соберет твои вещи и отвезет в аэропорт. Мы же отправимся туда сразу после банкета, – размеренно сообщает он, выбешивая меня еще сильнее.
– Я думала, мы с тобой обойдемся без медового месяца, – недовольно изрекаю я.