Созвездие для Шелл

Когда мы выходим в холл, Саманта тихо шепчет мне:

– Ты при них прямо как зажатый кролик. Пойдём-ка отсюда.

Прежде, чем я успеваю ответить, Сэм замечает следующего за нами Айдена. Фыркнув, она легонько подталкивает меня локтем и подмигивает:

– А это тот самый твой телохранитель? Я наслышана.

Я теряюсь с ответом и выдавливаю что-то совсем не к месту:

– Ты хорошо общаешься с моим отцом, раз всё знаешь.

Несмотря на мои опасения, Сэм мягко смеётся и кивает:

– Да, мы давно знакомы. Он классный. – Сэм замечает мою задумчивость и, пока мы поднимаемся по лестнице, вдруг протягивает: – О, только не говори, что ты обижаешься, что тебя так поздно с нами познакомили. У твоего папы особо вариантов не было, ты знаешь.

– Знаю. – Вздохнув, я открываю дверь в свою комнату и пропускаю Сэм. – Просто… вы все друг друга знаете, хорошо общаетесь. А я как инвалид, двух слов связать не могу, на дыхании спотыкаюсь. Ощущение такое, будто бы я максимально инородное звено.

Сэм резко разворачивается ко мне, отчего я едва не сталкиваюсь с ней и с трудом удерживаю тарелки в руках. В светлых глазах девушки полыхает праведный гнев.

– Ещё чего! Чтобы я больше такого от тебя не слышала, Шелл, – отчеканивает она и почти сразу смягчается, похлопывает меня по плечу, а после проходит к дивану.

Пока я в растерянности застываю около двери, Сэм опускает наши запасы на журнальный столик и надкусывает тарталетку с икрой.

– Между прочим, твой папа постоянно говорит о тебе, – бурчит она с набитым ртом. – Все уши нам с мамой прожужжал, даже когда ты ещё жила с матерью.

Почему-то я улыбаюсь. В груди трепетно бьётся согревающая надежда, и, когда я сажусь напротив Сэм, всё же решаюсь спросить:

– Что он рассказывал обо мне?

– Да всякое. Он сам мало что о тебе знал, поэтому для нас с мамой ты была как какой-то мифический зверь, – Сэм смеётся, и я невольно улыбаюсь в ответ. – Постоянно приплетал тебя. «Шелл бы это понравилось», «жаль, что Шелл с нами нет», «видела бы это Шелл».

Я в удивлении застываю.

– Но он ведь почти не знает меня, – осторожно замечаю я. – Как он может догадываться, что мне нравится, а что нет?

– Он помнит тебя совсем ребёнком. Тем, что он знал о тебе тогда, он и апеллировал. К слову, к этим знаниям он относился очень, очень ревностно. Я иногда начинала с ним спорить, например однажды доказывала, что девчонкам не нравятся выставки «Трансформеров». Но он был непреклонен, постоянно повторял, что в твоём детстве вы с ним засматривали первые два фильма до дыр.

Я опускаю взгляд, стараясь унять колотящееся сердце. Мои скудные представления об отце в момент пополнились такими неожиданными и тёплыми деталями, что я совершенно не понимала, что с ними делать. Я как художник, застывший возле чёрно-серого полотна с яркими, живыми красками.

– Ты, может, нас совсем не знаешь, – с улыбкой говорит Сэм. – Но вот мы будто бы всё время жили с тобой вчетвером.

Глупая пелена возникает перед глазами. Я принимаюсь выбирать кусочек нарезанного кубиками сыра, чтобы сконцентрироваться на чём-то кроме сдерживания слёз.

Но Сэм без труда замечает моё состояние.

– Эй-эй, ну ты чего? – от мягкости её голоса я не выдерживаю, откладываю несчастный кусочек сыра и закрываю лицо руками.

Будто сорванная платина, накопленные эмоции вырываются из меня слезами. Я давлю рыдания, чтобы не напугать Сэм ещё сильнее, однако она сама подсаживается ближе и заставляет меня выпить холодной колы.

– Прости, – сконфуженно произношу я сквозь слёзы. – Это… само собой, я не могу…

– Брось, – отмахивается Сэм и настойчиво пропихивает мне маленькую тарталетку. – А ну ешь.

Я начинаю смеяться с глупости ситуации. Сидя на диване в слезах и с покрасневшими глазами, я набиваю рот тарталеткой с икрой и давлюсь рыданиями. Смешно, но так похоже на меня.

– Что с тобой такое вообще? – осторожно спрашивает Сэм, наблюдая за мной долгие несколько минут. – Я имею в виду, в целом. Ты выглядишь очень забитой.

Я могла бы рассказать ей о том, что произошло. Рассказать, почему я попала в клинику, почему теперь живу с отцом и почему потеряла все навыки коммуникации с людьми. Но первая встреча – явно не лучший момент, чтобы грузить человека такими мрачными подробностями.

А может, я просто снова сбегаю от прошлого, рассказать о котором едва ли не страшнее, чем снова пережить его. Поэтому я решаю поделиться только крохой правды.

– Прости, – снова извиняюсь я будто бы за всё сразу и виновато улыбаюсь. – Наверное, я просто не привыкла к окружению, где люди так искренны и добры. Ты и Шарлотта… оказались такими хорошими. – Сквозь смех я признаюсь: – Я ожидала суровую мачеху и её дочь-бунтарку, которая устроит мне шоу на выживание. А вы… вы совсем другие. Это прозвучит глупо, но когда всё идёт хорошо, мне всегда кажется, что где-то есть подвох, что что-то пойдёт не так. Особенно из-за меня…

Сэм возмущённо фыркает и перебивает меня:

– Не знаю, что у тебя там такое случилось, но не все люди в мире созданы для того, чтобы портить тебе жизнь. Тебе стоит это запомнить, чтобы… ну, хотя бы не сталкиваться с трудностями в общении.

Как ловко она скрыла под этими словами «чтобы не просрать ещё больше, чем ты уже успела». Я киваю и протираю лицо ладонями, слишком поздно вспомнив о макияже. В ответ на мой растерянный взгляд на тёмные следы на пальцах, Сэм отмахивается и бросает: «да забей».

Пока я успокаиваюсь окончательно, она подходит к ноутбуку и включает его. Когда Сэм спрашивает пароль, я без раздумий называю комбинацию цифр и поворачиваюсь, гадая, что она задумала. Издалека я различаю открытое приложение Spotify и улыбаюсь, когда в колонках начинает играть «Maneskin – Close to the Top».

На первых же нотах песни Сэм делает погромче и начинает отплясывать что-то абсолютно импровизированное, двигаясь в такт бодрой музыки. Пока я думаю, что мне удастся отсидеться на диване, Сэм протягивает ко мне руки и недвусмысленно намекает на то, что мне необходимо поднять свою задницу и встряхнуть костями. Помедлив всего мгновение, я поддаюсь её очаровательной беззаботности и энергии, поднимаюсь и хватаюсь за руки Сэм. Вместе мы начинаем танцевать так, как только умеем – в моём случае, крайне топорно и глупо, но именно это заставляет меня смеяться и улыбаться.

В какой-то момент Сэм начинает подпевать громко и уверенно, и такую свободу, с которой она поёт свою любимую песню, такую энергию, которая делает Сэм по-настоящему живой, я не видела ещё никогда.

Как же хорошо, что сегодня не сбылось ни одно из моих ожиданий.

Глава 8: Набег

Ночные кошмары – мои старые верные друзья. Они и раньше с завидной регулярностью навещали меня под утро, когда глубокий сон прерывался первой рассветной дымкой и вечным шумом машин за окном. Теперь, когда моя жизнь буквально вывернулась наизнанку, ни одна моя ночь не проходит без их настойчивого визита, даже когда за окном круглосуточно гремит лишь тишина леса.

У кошмаров скверный, садистский характер. Проще говоря, они те ещё паскуды. Будто верные проводники, они раз за разом окунают меня в события прошлого, как в чан с ледяной водой. Почти всегда они демонстрируют смазанные обрывки воспоминаний со всевозможными извращениями, за одним единственным исключением: все они показывают события задом наперёд. От итога, который впоследствии привёл меня в настоящее, к началу, откуда берёт корни вся эта отвратительная история.

Так происходит и этой ночью. Моё сознание, охваченное агонией сменяющихся образов и ощущений, не подозревает о ловушке простого кошмарного сна и уверено в достоверности происходящего так, будто бы я всерьёз заново проживаю мгновения прошлого. Как бы не было забавно, но при этом я отчётливо осознаю, что всё это происходит не впервые.

Мама с перекошенным от ярости лицом. Её заплаканные глаза с разводом дешёвой туши, комками свалявшейся на щеках, метают молнии нечеловеческого гнева. Её рука до побеления костяшек сжимает простой кухонный нож, но при этом трясётся так сильно, будто бы она боится его сама.

А ведь какая-то часть её сознания наверняка вопила о том, что она творит непоправимое. Я никогда не поверю, что в тот момент в ней не осталось ничего от той женщины, которую я знала в детстве. Какая-то крупица, капелька, щепотка… но была. Именно она сотрясала всё тело мамы в этой испуганной, отчаянной дрожи.

Какой-то посторонний звук нарушает ужасную картину ночного кошмара. Этот тихий скрип паркетного пола звучит в моих ушах настолько неестественной, неправильной деталью, что меня охватывает паника ещё большая, нежели была до этого.

Я резко открываю глаза, наконец осознав, что всё это время метаюсь по кровати. Поначалу окружающая меня комната кажется до ужаса незнакомой и чужой, отчего я едва не поддаюсь настоящей истерике. Резко сажусь в постели, зажигаю прикроватную бра и судорожно восстанавливаю в памяти события последних недель. Когда я поднимаю взгляд, становится наконец понятно, откуда доносился этот тихий скрип паркета.

Айден застывает посреди комнаты, не решаясь приближаться. На нём только наспех застёгнутые брюки и белая облегающая майка, нет даже обуви – будто бы он сам только вскочил с кровати. На поясе виднеется почти не закреплённая портупея с кобурой для пистолета. Руки телохранителя слегка приподняты, будто бы он лишний раз демонстрирует, что не собирается им воспользоваться. Как будто это должно меня успокоить, с учётом того, что он посреди ночи какого-то чёрта делает в моей комнате!

Заметив гнев, смешанный с испугом на моём лице, Айден тихо произносит:

– Полагаю, тебе снился кошмар. Я услышал крик, обязан был проверить.