Воспоминания из неволи

Глава 9

После обеда ко мне подошёл кудрявый блондин и, улыбнувшись, протянул руку:

– Здорово! Мне сказали, что ты из Казахстана! Я Антон, давай знакомиться!

Русская речь? Мог ли я надеяться, попав в эти стены, что услышу её? Моей радости не было предела, как, впрочем, и его. Антон владел английским так же свободно, как и русским, но за три года, проведённые в четырёх разных тюрьмах штата, ни один из языков не был ему нужен. Он словно провёл эти годы в одиночестве, остро чувствуя недостаток общения: иммигрантов, владеющих английским, здесь было немного, а русскую речь он за всё это время услышал лишь однажды.

Антон обладал яркой внешностью и харизмой. Он принадлежал к числу тех людей, которым сама природа даровала гармоничную фигуру и врождённую грацию. Высокий, атлетического телосложения, с короткими кудрявыми волосами и разросшейся бородой, он напоминал Аполлона, сошедшего с Олимпа. Его борода, хотя и придавала лицу суровость, делала его образ ещё более романтичным. Даже тюремная одежда сидела на нём так, словно была сшита на заказ. А его речь, размеренная и глубокая, гармонировала с его внешним обликом, удивляя познаниями в самых разных, порой никак не связанных между собой сферах.

Ему было далеко за сорок. Антон был родом из Владивостока, но студенческие годы провёл в Австралии, где получил первый университетский диплом. В Америку он приехал пять лет назад после нескольких месяцев, проведённых в Сингапуре. Решение покинуть Россию было продиктовано обстоятельствами: высокопоставленные чиновники пытались отобрать его бизнес, и угроза возбуждения уголовного дела с обвинением в растрате четверти миллиарда долларов стала последней каплей. Не дожидаясь неизбежной кульминации, Антон и его партнёры решили покинуть страну, увезя с собой свои семьи.

Однако оставаться там было небезопасно: между Россией и Сингапуром существовало соглашение об экстрадиции, и, стоило бы российским властям завести дело, как их тут же выдали бы. Антон и его партнёры были словно под прицелом, и вскоре решили продолжить путь в США, надеясь на большую безопасность. Сперва они рассматривали эту страну как временное убежище, но вскоре поняли, что хотят остаться здесь навсегда.

Антон вспоминал с теплом свои первые дни в Америке. Преследование на родине, казалось, прекратилось, и он начал обустраивать свою жизнь на западном побережье. Купил уютную квартиру, устроил сына в престижную школу в Силиконовой долине, в самом центре Пало-Альто, округ Санта-Клара. Он искренне верил, что все беды остались позади, и жизнь, наконец, войдёт в спокойное, размеренное русло.

Однажды, словно гром среди ясного неба, вопреки всем его ожиданиям, на парковке у квартиры Антона появился тот самый чёрный фургон с тонированными стёклами. Ничего не подозревая, его супруга открыла дверь двум незнакомцам в гражданской одежде, и события развернулись по давно знакомому сценарию: задержание, наручники и путь в тюрьму.

– Хорошо хоть сын был в школе и не видел этого безобразия, – с горечью вспоминал Антон.

Та же участь постигла и его партнёров. К несчастью, международный розыск, отсутствие связи между ними, возбуждённые уголовные дела и давление со стороны российских властей привели к неизбежному расколу в отношениях. Каждый из бывших соратников начал давать разные показания в калифорнийском суде, стараясь спасти себя.

Никто из них не хотел возвращаться в Россию, где каждому грозило не менее восьми лет лишения свободы. Единственным выходом было подать ходатайство о предоставлении статуса беженца, но это оказалось куда сложнее, чем обещали адвокаты. Первый суд вынес решение, что, несмотря на некоторые погрешности в российском уголовном деле, речи о присвоении статуса беженца быть не может.

Антон не собирался сдаваться и подал апелляцию, надеясь на пересмотр дела. Во время наших бесед он не раз признавался, что много раз пожалел об этом шаге: апелляция затянулась на три долгих года, которые не будут зачтены в срок, к которому его могли приговорить в России.

Мы с Антоном быстро сдружились. У него была внушительная коллекция книг, которую он аккуратно хранил под своим матрацем и регулярно пополнял новыми экземплярами, высылаемыми ему по почте супругой. Мы часто обсуждали книги и их авторов, политику и религию, играли в шахматы, а порой беседовали втроём с Тави, нашим соседом из Эстонии.

Глава 10

Тави, голубоглазый шатен с открытым лбом, детским выражением лица, проницательным взглядом и тонкими губами, был на целую голову выше Антона. Большие тёмные круги под глазами придавали его облику болезненный вид, и от этого казалось, что его постоянно лихорадило. В отличие от стройного и подтянутого Антона, Тави казался горой мышц, и поначалу можно было подумать, что он неповоротлив. Однако это было обманчивым впечатлением – многолетние тренировки по тайскому боксу сделали его движения быстрыми и точными.

Тави был холериком с живым умом, неустанным читателем и обладателем редкой способности к изучению языков. Ему хватило нескольких месяцев, чтобы свободно говорить на испанском языке с латиноамериканскими заключёнными, что вызывало дружеские упрёки в адрес Антона, который за три года так и не смог овладеть этим языком.

Тави провёл в окружной тюрьме чуть больше шести месяцев, и за всё это время он вышел на прогулку на крышу лишь однажды – возможно, этим объяснялась его чрезмерная бледность. Всё своё время, за исключением обеда и ужина – завтраки он неизменно пропускал – Тави проводил лёжа на койке с раскрытой книгой или тетрадью. Лишь вечером, после ужина, когда по телевизору шли семичасовые новости, он на мгновение отрывался от своих занятий. Просмотрев новости, Тави оживлялся и втягивался в беседы на самые разные темы: от политики и религии до криптовалют, не забывая при этом сыпать юмором и делиться историями из своей жизни.

Тави был тем, кого можно назвать «рукастым» человеком. Ещё с юных лет, занимаясь изготовлением мебели, он благодаря удачным инвестициям и врождённому умению налаживать связи смог сколотить солидный капитал. Обосновавшись в престижном районе Таллина, он превратился в типичного кутилу и сибарита: тратил деньги на дорогие автомобили, употреблял кокаин и ухаживал за красивыми девушками. Позже, по совету друзей, он решил заняться ростовщичеством. Однако, столкнувшись с жёсткими требованиями к получению лицензии, Тави решил, что законы не для него, и продолжал работу нелегально. Его дерзость не осталась незамеченной: стремительный рост компании привлёк внимание государственных регуляторов, и за это ему пришлось расплачиваться.

Испугавшись последствий, Тави в одночасье обналичил около миллиона долларов клиентских средств со счетов своей компании. На большую часть этой суммы он приобрёл криптовалюту, а оставшиеся деньги вложил в покупку ворованных бриллиантов на чёрном рынке, которые, каким-то непостижимым образом, ему удалось переправить в США. По прибытии в Калифорнию, он быстро нашёл покупателей и продал бриллианты втрое дороже, чем заплатил за них.

Понимая, что рано или поздно эстонские правоохранительные органы до него доберутся, Тави продолжал вести беспорядочную, полную удовольствий жизнь в Сан-Франциско – лёгкие наркотики, вечеринки, случайные связи. Однако в какой-то момент он столкнулся с экзистенциальным кризисом, словно прозрел и резко изменил свою жизнь: отказался от алкоголя, курения и наркотиков. Он часто рассказывал нам о том, как его внезапно охватило непреодолимое желание вернуться к своим истокам – снова заняться строительным бизнесом. И удача вновь улыбнулась ему: едва он основал новую компанию, как дела сразу пошли в гору.

Однажды, во время одной из наших вечерних бесед втроём, напоминающих анекдоты из моего детства – «встретились как-то эстонец, русский и казах в тюрьме…» – Тави рассказал забавную историю, достойную научного труда по культурной антропологии. Он делился наблюдениями о различиях ведения бизнеса в постсоветских странах. В попытке получить подряд на строительство в одном из престижных районов Сан-Франциско, Тави предложил солидное вознаграждение своему знакомому, который возглавлял ассоциацию домовладельцев. Каково же было его удивление, когда знакомый отказался от денег, но, несмотря на это, выставил компанию Тави на голосование, уверив, что всё решат члены ассоциации.

Несмотря на сравнительно небольшой срок, который ему грозил в Эстонии, Тави часто признавался, что именно страх заставил его ходатайствовать в иммиграционном суде о предоставлении статуса беженца после задержания в США. Ведь однажды, в молодости, он уже успел побывать за решёткой в родной стране. Однако, всё обдумав, он решил отозвать своё ходатайство. Узнав его ближе, я убедился, что Тави был действительно необыкновенным человеком – у него всегда была внутренняя потребность испытать мир и свои способности. Я ни разу не замечал, чтобы он жалел о потерянных деньгах, времени или прежнем социальном статусе.

Глава 11

В американской окружной тюрьме Тави умудрялся менять сильнодействующие антидепрессанты на деньги и кофе. Каждый вечер, после ужина, тюремный санитар раздавал таблетки, которые были прописаны заключённым врачами. Каждый из арестантов должен был принять лекарства, запить их водой и показать охране, что всё проглочено. Среди этих «больных» был и Тави. Когда я его спрашивал, для чего он принимает таблетки и что ему прописали, он лишь хитро улыбался, не раскрывая своих тайн.

История раскрылась только накануне его депортации. Оказалось, что ему назначили сильные антидепрессанты после того, как он, прибыв в тюрьму, откровенно поделился своим подавленным состоянием с тюремным врачом во время обязательного осмотра. Тави прописали серию консультаций и эти самые таблетки. Но вместо улучшения, лекарства, как он говорил, сделали только хуже: его всё время тянуло в сон. Несмотря на побочные эффекты, он не спешил отказываться от приёма. Вскоре Тави заметил, что на такие таблетки был немалый спрос среди других заключённых, и решил обменивать их на кофе или деньги. Каждый раз, когда подходило время для приёма, он умудрялся прятать таблетки под языком, а позже совершал обмен.

«Но будь осторожен, если захочешь провернуть такое же дельце!» – с заговорщицкой улыбкой предупредил он меня. «Если запишешься на приём к врачу, говори, что у тебя просто нет настроения, что ты подавлен, в депрессии. Главное – не переигрывай! И ни в коем случае не упоминай слово "суицид". Иначе отправят тебя в изолятор, наденут смирительную рубашку и будут кормить через трубочку, как они сделали с Хесусом!» – засмеялся Тави, бросив взгляд в сторону усатого мексиканца с бакенбардами, сидящего за соседним столом. «Эй, Хесус, как тебе понравилось в прошлый раз, когда они над тобой поиздевались?» – добавил он, с хохотом обращаясь к тому, кто уже, похоже, стал местной легендой в блоке.

Хесус только недовольно поморщился, не поддержав шутку.

– Puta madre! Я тебя когда-нибудь заколю, эстонский ублюдок! Это всё из-за тебя! – не отвлекаясь от телевизора, огрызнулся грузный мексиканец. Его голос прозвучал так злобно, что даже телевизор не смог заглушить ярость в его словах. Он продолжал бурчать себе под нос, проклиная эстонца, но Тави, как всегда, отреагировал с иронией.

«Этот идиот просто не умеет следовать простым инструкциям! Как они вообще выживают в таком мире?» – язвительно смеялся Тави, размахивая руками, словно иллюстрируя абсурдность происходящего. «Хесусу надо было просто держать язык за зубами, когда у него спросили про его состояние. А он ляпнул про суицидальные мысли, вот и оказался в смирительной рубашке на две недели» – продолжал смеяться Тави, подливая масла в огонь. Он всегда находил повод для шуток в подобных ситуациях.

Эти моменты веселья и сарказма между нами были своего рода отдушиной. В тюремных условиях даже такие незначительные вещи, как обсуждение таблеток и нелепых ошибок Хесуса, превращались в остроумные эпизоды, разрушающие однообразие дней. Для Тави это был способ сбежать от давления реальности – он всегда умел направить разговор в сторону шутки или легкой иронии. Но за этой бравадой пряталась и его собственная борьба с системой, с внутренними страхами и неуверенностью в будущем.

Когда Тави был депортирован в Эстонию, это оставило в нашей компании пустоту. Его отсутствие заставляло меня чаще задумываться о будущем. Вместе с Антоном мы всё больше уходили в серьёзные обсуждения – о судах, иммиграционной политике, о том, что нас ждёт впереди.

Антон был в таком же раздумье, как и я. Его уверенность постепенно начала таять после отправки Тави. Мы вместе пересматривали документы, строили стратегии, но он всё чаще погружался в собственные сомнения – вернуться ли в Россию и попробовать урегулировать всё там или всё же продолжить борьбу в суде. Иногда я замечал, как его взгляд становился отсутствующим, словно он искал ответ где-то глубоко внутри себя.

С уходом Тави нам не хватало не только его шуток, но и той энергии, которую он привносил в наши посиделки. Наши разговоры теперь стали более тягучими, тревожными. Но, несмотря на это, у нас осталось одно общее – это наше прошлое. Иногда, в моменты сильного уныния, мы с Антоном вспоминали наши детские годы в постсоветских странах. Именно в эти минуты наше дружеское общение снова оживало, пусть и ненадолго.

Глава 12

Как и у Антона, моё детство в маленьком городке на юге моей необъятной родины было пропитано духом перемен, которые сопровождались трудностями. После распада Советского Союза моя страна обрела независимость, но вместе с этим пришли нестабильность и неопределённость. Наш регион, как и многие другие, ощутил это особенно остро. Постоянные отключения электричества и отсутствие горячей воды, пропановые баллоны и шкаф, полный свечей, – это были реалии нашего быта. Воспоминания о детстве связаны с этими трудностями, но они никогда не заслоняли теплоту и уют, который мои родители старались сохранять, несмотря на все сложности.

Оглядываясь назад, я понимаю, насколько трудно было моим родителям. Каждый день они возвращались с работы, не имея уверенности в завтрашнем дне, но нас, их детей, всегда ждала еда, забота и тепло. Это чувство защищённости и стабильности, которое они создавали, стало одной из самых ярких черт моих детских воспоминаний.

Однако 90-е годы были не только временем экономических и социальных трудностей, но и разгулом преступности. В моём городе в те годы действовало несколько организованных преступных группировок, и их влияние простиралось даже до школьных стен. Среди моих ровесников было модно делиться на "районные" группировки, устраивать драки и следовать криминальным "понятиям". Сбор денег для заключённых и подражание бандитам стало повседневностью для многих, но, к счастью, эта криминальная романтика меня не коснулась. Я не был уличным «пацаном», и понятия воровской идеологии не привлекали меня.

Моя жизнь шла своим чередом. Благодаря родительской поддержке, я был успешен в учёбе и с лёгкостью усваивал знания, особенно языки. В школе учителя ко мне относились с уважением, считая меня способным учеником. Но, как это бывает, в подростковом возрасте моя успеваемость немного ухудшилась – я, как и многие, начал отвлекаться на новые увлечения, интерес к противоположному полу, и это замедлило мой академический прогресс. Однако даже тогда я ощущал внутри стремление преуспеть, желание чего-то большего. Мне всегда казалось, что за пределами школьных стен и дворовых тусовок есть мир, который ждёт меня, и я жаждал найти своё место в этом мире.

Поворотным моментом стало моё участие в программе обмена школьников, благодаря которой в 16 лет я впервые оказался в Америке, в штате Луизиана. Целый год, который я провёл в этой стране, изменил мой взгляд на мир. Я жил в самой глубине американского Юга, среди людей, чья культура и образ жизни сильно отличались от того, что я знал. Я быстро освоил местный акцент, стал говорить на молодёжный манер, что раньше бы мне и в голову не пришло – учителя в моей стране не простили бы мне съедания окончаний слов. Но наряду с языком я познал и другую сторону жизни в Америке – жизнь простых американцев, с их повседневными заботами и проблемами, о которых редко говорят за пределами США.

Этот опыт стал для меня важным уроком – за фасадом успешной и благополучной жизни скрывались сложные социальные и экономические реалии. Многое в жизни среднестатистической американской семьи оказалось не таким, как мне представлялось.

Моя первая принимающая семья жила в городе Шривпорт, третьем по численности городе штата Луизиана. Здесь я оказался в семье, к которой с первых дней привык. Однако судьба вскоре внесла свои коррективы. Моя американская мать потеряла работу, и это событие стало переломным для всей семьи. Я видел, как постепенно менялся её настрой, как в доме воцарилась тревога и неопределенность. Финансовые трудности, которые последовали за увольнением, стали тем грузом, что лег на плечи всех нас. Вскоре встал вопрос о моём переезде: содержать меня дальше стало невозможно.

Не могу скрыть, что меня это огорчило. Я привязался к своим новым "родителям", к беззаботной атмосфере в компании младшей сестры и её друзей. Особенно мне не хотелось уезжать из-за одной из её подруг, чье внимание ко мне пробуждало во мне первые юношеские чувства и эротические фантазии. Но всему этому не суждено было сбыться. Решение было принято: я должен был покинуть этот дом и переехать к другой семье.

Новым моим домом стал маленький городок Ойл Сити, расположенный в четырёх часах езды от Шривпорта. Меня приняли пожилые супруги – Джек и Джойс. Джек страдал сахарным диабетом, что практически приковало его к дому; большую часть своего времени он проводил перед телевизором, бесконечно просматривая ток-шоу. Джойс же, несмотря на свою травму, всё ещё сохраняла тепло и жизненную энергию. Когда-то, в прошлом, она была водителем школьного автобуса, но однажды её настигла беда – в ходе драки двух подростков она получила травму, что заставило покинуть работу и погрузиться в жизнь домохозяйки. Она обожала своих четырёх чихуахуа, любила их как родных детей, но с моим появлением уделяла внимание и мне. Её дети давно покинули отчий дом, а внуки, ровесники мне, ходили в ту же школу.

Жизнь в этом маленьком городке, где основное население состояло из пожилых людей, на первый взгляд могла бы показаться скучной. Но Джек и Джойс, видя мою молодость и жажду к жизни, предоставили мне полную свободу. Я был на вечеринках, пробовал алкоголь, курил сигареты Джойс, и, порой, даже ездил на её машине – всё это было запрещено, но они закрывали глаза. В их доме я чувствовал себя вольной птицей, хотя прекрасно понимал, что любой из моих поступков мог закончиться исключением из программы.

Учеба, увы, осталась на втором плане. В обеих школах, как в Шривпорте, так и в новом городе, я не прилагал особых усилий к занятиям. Моё внимание приковывали шумные вечеринки, атмосфера которых напоминала мне юношеские фильмы, популярные в моей родной стране в нулевые годы. Там я легко находил своё место, привлекая к себе внимание как "экзотическая редкость" – «не то японец, не то мексиканец», говорящий на русском языке. Со временем моя популярность среди школьников возросла: я стал постоянным гостем всех тусовок.

Под конец учебного года я всё же решился сделать шаг к будущему и разослал заявки в несколько американских и европейских университетов. Признаюсь, к тестам я готовился плохо, надеясь на удачу. Но фортуна отвернулась от меня: я провалил вступительные экзамены и, не поступив никуда, был вынужден вернуться на родину с чувством поражения и сожаления.

Глава 13

Участие в программе, а также поддержка семьи, сыграли свою важную роль в моём будущем. Я поступил в хороший университет, где получил степень бакалавра. Это стало отправной точкой для продолжения моего образования: я отправился в Европу, где получил степень магистра. По окончании магистратуры я вернулся в Казахстан, ещё теша слабую надежду на продолжение академической карьеры и возможность попробовать себя на докторской программе. Но, как это часто бывает, жизнь внесла свои коррективы – поработав некоторое время, я понял, что мой энтузиазм угас, и мысль о социальных науках постепенно исчезла на задворках сознания.

Я не стал исключением среди молодёжи, полной амбиций и желания материального успеха. Как и многие в моём возрасте, я начал стремиться к вполне земным вещам – своему жилью, автомобилю и стабильному высокому доходу. В 22 года я уже работал в крупной международной корпорации, получая достойную зарплату и полный социальный пакет, но и этого казалось мало. Внутренний голос, движимый юношеским максимализмом, продолжал подстегивать меня, и мечта о быстром обогащении не давала покоя.