Воспоминания из неволи

Нехотя приоткрываю глаза, взглянув на часы, понимаю – надо спешить, впереди долгий путь. Вскочив с постели и спотыкаясь, иду в душ – только вода способна вернуть мне ясность мысли. Накинув одежду наспех, спускаюсь вниз и открываю дверь в гараж. Слышится голос матери, зовущей к столу, но задерживаться некогда, да и аппетит меня покинул. Я сажусь в машину, и мы выезжаем, направляясь к шоссе № 17, сделав короткую остановку у кофейни. «Большой американо с собой, пожалуйста!» – мой ритуал перед дорогой, почти священный.

Чтобы поскорее добраться до здания Иммиграционной службы в Сан-Франциско, нам нужно проехать по извилистому шоссе № 17, которое петляет среди живописных пейзажей зелёных холмов и лесов. Проезжаем через уютный городок Лос-Гатос, где располагается легендарная «Netflix». Затем наш путь лежит через Сан-Хосе – город с белыми зданиями, напоминающими секретные базы. На них видны узнаваемые названия: «Google», «Tesla», «Facebook», словно напоминание о том, что мы в самом сердце Силиконовой долины. Дальше шоссе № 17 сменяется на 101-ое, и, скользя вдоль Залива Сан-Франциско, мы наконец-то приближаемся к деловому центру города.

Глава 4

От муниципальной парковки, где мы оставили машину, до здания Иммиграционной службы оставалось всего несколько сотен метров. Мы были здесь уже во второй раз за это лето – на прошлой встрече у нас было собеседование. Сегодня у входа нас встретил высокий афроамериканец в униформе, который с сдержанной учтивостью попросил сдать телефоны перед тем, как пройти через металлоискатель. Сопроводив нас на лифте до восьмого этажа, он не смог устоять перед проказами нашей дочери и, с искренней улыбкой, указал на знакомое окошко, за которым сидела полная латиноамериканка средних лет – та самая, которая в прошлый раз выдавала нам талоны.

Мы уселись неподалеку от детской площадки – дочь сразу же захотела туда пойти. Я с волнением стал наблюдать за происходящим вокруг. Остальные посетители в зале, казалось, находились в ожидании важного решения: продлят ли им право на законное пребывание в стране или откажут?

На большом экране по очереди загорались номера, и люди один за другим подходили к окошку. Латиноамериканка, с почти механическими, отточенными движениями, находила нужный конверт и передавала его в руки заявителей, одновременно отвечая на вопросы на английском и испанском языках. Её работа напоминала бесстрастный ритуал, почти не оставляющий места для эмоций.

В конце этой формальной процедуры, она задавала последний вопрос: «Всё ли вам понятно? Есть ли ещё вопросы?» – её слова звучали, как контрольный выстрел, возвращая растерянных людей в реальность. Вопрос этот, казалось, окончательно закреплял факт завершения их короткой аудиенции.

Мой номер прозвучал, когда зал уже почти опустел. Напряжение росло, и моя жена не выдержала, прошептав: «А зачем она унесла твой паспорт? Разве не должна была просто выдать конверт с решением?» Я сам начал нервничать, когда женщина с моим паспортом ушла через заднюю дверь кабинета с зелёной надписью “Exit”. Я старался не придавать этому значения, убеждая себя, что всё в порядке. Но как я мог тогда знать, что всего через несколько минут моя жизнь изменится навсегда? Что впереди меня ждёт разлука с семьёй на долгие годы, а эта дверь окажется началом кошмара, который невозможно было предсказать.

Она вернулась не одна – рядом с ней стояла миловидная американка преклонных лет в очках с прозрачной оправой. Её тёплая улыбка, обнажившая ровные, неестественно белые зубы, вселила в нас надежду. «Ваша супруга и дочь могут подождать вас здесь», – сказала она, кивая в сторону дочери, беззаботно играющей на детской площадке, и уже более спокойной, хотя всё ещё встревоженной жены. «А вы, пожалуйста, следуйте за мной», – добавила она, помахав мне рукой, прежде чем скрыться за дверью.

Мы пересекали лабиринт бесконечных коридоров с множеством дверей, пока, наконец, не оказались в том самом кабинете, где меня уже ждал рыжеволосый мужчина. Женщина беззвучно присела рядом с ним, аккуратно поправив очки и раскрыла папку. Её голос был мягок, но слова звучали с неумолимой точностью, как по сценарию: «Мистер Н., вам отказано… Вы имеете право подать апелляцию в течение тридцати дней с даты…»

Я знал этот текст наизусть – месяцы подготовки с адвокатами научили меня всем юридическим формулировкам, которые теперь она озвучивала. Мне оставалось лишь молча слушать, как она, строго следуя протоколу, повторяла знакомые слова. Спустя несколько минут, выждав паузу, чтобы дать мне осознать услышанное, она задала вопрос, который казался завершающим: «Всё ли вам понятно? Если у вас нет дополнительных вопросов, пожалуйста, распишитесь в местах, отмеченных галочками. Ваша подпись подтвердит, что вы были официально уведомлены о решении…»

Я взял ручку, мысли метались: «Счета арестованы, денег нет… ещё и отказ. Как же быть дальше?» Механически поставив подпись в отмеченных местах, я поднял голову. И в этот момент, словно по заранее написанному сценарию, последовал арест.

Глава 5

Чёрный тонированный фургон остановился у выдвижных боллардов перед металлическими воротами. На въезде в парковку многоэтажного здания крупными белыми буквами было написано: «Посторонним транспортным средствам въезд запрещён». Прошло несколько секунд, ворота медленно раздвинулись, и машина, как хищник, юркнула вниз, растворяясь в темноте подземной парковки.

Внутри помещения, где стояли компьютер, фотоаппарат и стол, заваленный бумагами, агенты с профессиональным любопытством задавали вопросы, фиксируя мои данные. Затем меня отвели в так называемый распределительный пункт – небольшую камеру с металлическими скамейками, рукомойником и туалетом в углу. Там уже сидели около двадцати латиноамериканцев, которые не обратили ни малейшего внимания на моё появление. Некоторые из них были в застиранной форме красного цвета с белой надписью «арестант» на спине – их привезли из тюрьмы. Остальные, как и я, были в гражданской одежде, задержанные в тот же день, и теперь ждали отправки в одну из тюрем штата.

От накопившегося шока и монотонного гула испанской речи меня стало клонить в сон. Но не успел я закрыть глаза, как дверь распахнулась, и человек в униформе скомандовал построиться в ряд. Нам надели наручники, прикрепив их к цепи вокруг поясницы, а на ноги – стальные браслеты, стягивающие так, что ни пошевелиться, ни дотянуться до колен было невозможно. Маленькими, короткими шагами нас вывели на улицу, где ждал большой автобус. Этот транспорт должен был отвезти нас в окружную тюрьму города Юба. На руки каждому выдали брошюры, но никто не удосужился их даже открыть.

Дорога из Сан-Франциско в Юбу, что к северу от столицы штата, Сакраменто, составляет около 200 километров. Калифорния – штат, созданный для неспешных автомобильных поездок: ветерок в открытое окно, по радио джаз или мексиканская фольклорная музыка, за окном сменяются бескрайние природные пейзажи.

Но это путешествие было другим. Сидеть закованным в наручники, прикованным к цепи, казалось сущим наказанием. Спать не хотелось, на душе скребли кошки, а в голове роились тревожные мысли. Единственным отвлечением оказалась брошюра, которую мне выдали при посадке. «Вы едете в окружную тюрьму города Юба – права и обязанности задержанного иммигранта», – гласила она на двух языках: испанском и английском.

Эта крошечная книжечка содержала целый тюремный альманах: информация о правах и обязанностях, количество калорий в еде, различия в цветах формы и что они означают, сколько раз в неделю будет стирка, а также бесплатные номера телефонов организаций, куда можно обратиться с жалобами или за помощью.

Глава 6

Спустя четыре долгих часа мы стали приближаться к небольшому захолустному городку, чьё спокойствие резко контрастировало с напряжением, которое я ощущал внутри. Здание окружной тюрьмы было видно издалека: высокие бетонированные заборы, маленькие окна, лишённые признаков жизни. За несколько лет в Америке я привык к другому – здесь заборы обычно носили чисто декоративный характер, символизируя больше уют и дружелюбие, чем угрозу.

Автоматические ворота у торца тюремного здания открылись, впуская нас внутрь огромного, похожего на гараж, пространства, способного вместить сразу несколько машин. Как только ворота закрылись за нами, завыла сирена, и откуда-то появились офицеры в форме – началась стандартная процедура приёма.

Тюрьма была небольшой, рассчитанной всего на 500 человек, но каждый квадратный метр использовался здесь с максимальной эффективностью. Помещение приёмного пункта выглядело как нечто среднее между спортивной площадкой и учебным центром – пол был расчерчен линиями разных цветов. Красная линия предназначалась для подсчёта заключённых, жёлтая – для обыска, синяя – для разделения на группы из четырёх человек. Каждая деталь была выверена, словно жизнь здесь управлялась по строгому расписанию.

Посреди помещения стояли длинные скамейки, на которых уже сидела разношёрстная публика. Накачанные азиаты с татуировками драконов, что извивались по их мускулистым телам, угрюмые афроамериканцы в мешковатой одежде, пара белых американцев. Один из них явно был под воздействием наркотиков – он крепко вцепился в ручки стула, время от времени тихо бормоча что-то себе под нос. Звуки сирен, строгие команды охранников, холодные мерцающие лампы, всё это разнообразие судеб и лиц выглядело чуждо, почти нереально – как будто я попал в какой-то мрачный фильм.

Тюрьма гудела шумом – болтовня моих товарищей по несчастью смешивалась с гулом телевизора, который висел в углу, и агрессивными выкриками белого наркомана, что, казалось, разговаривал с невидимыми созданиями. Однако сильнее всех выделялся звук из маленькой камеры. Там бородатый мужчина в ковбойской рубашке и потрёпанных джинсах яростно стучал в дверь, изрыгая проклятия на надзирателей. Его длинные до плеч волосы развевались, когда он со всей силы колошматил дверь, тщетно пытаясь разбить стеклянные вставки. Разбив кулаки в кровь, он пинал белые стены, оставляя на них следы и полностью игнорируя команды охранников успокоиться.

Офицеры стояли за стойкой регистрации, защищённые встроенной системой безопасности. На полу и потолке были установлены стальные пластины с острыми краями, чтобы не допустить нападений. Хоть здание тюрьмы и было старым, оно отличалось удивительной чистотой. Можно было спокойно сесть прямо на пол, что я и сделал, дожидаясь своей очереди на телефон.

У телефона стоял крепкий азиат с тщательно уложенными волосами, татуировками, покрывавшими руки, и футболкой без рукавов. Он бросил на меня взгляд и кивнул: «Здесь разговоры бесплатные, говори, сколько хочешь». Этот жест, хоть и небольшой, вселил в меня уверенность.

Как только я услышал знакомые голоса родных, напряжение начало спадать. Они сильно переживали, и я успокаивал каждого по отдельности, уверяя, что всё в порядке. После пятнадцати минут разговора я уступил телефон следующему – это было негласное правило, принятое среди всех. Но когда другие завершили свои разговоры, я снова набрал жену. На этот раз продиктовал ей коды банковских карт, доступ к электронной почте – всё то, что может пригодиться в ближайшие дни. Мы говорили до тех пор, пока она не сказала, что пора укладывать детей спать.

Глава 7

Сквозь сон я услышал, как женский голос за стойкой пытался произнести моё имя. Пульсирующая боль сдавливала голову, ноги затекли от неудобного положения. С трудом поднявшись, я поплёлся к офицеру.

Она быстро выполнила необходимые формальности: сняла отпечатки пальцев, сделала фото в профиль и анфас с табличкой. «Сэр, вот пластиковый пакет и красная форма. Переоденьтесь и положите все личные вещи в этот пакет». На запястье щёлкнула металлическая бирка с номером – теперь я был арестантом №110425.

Офицер, узнав о моём происхождении и языках, которыми я владею, улыбнулась: «Вам повезло! В блоке “С”, куда вас направляют, есть парень по имени Антон, он тоже русский».

И нет, меня не поливали холодной водой, не заставляли раздеваться или брить голову. Это был просто переход в новую реальность. Лифт, спустившийся на два уровня ниже, привёз нас в гигантский коридор. Блоки «С» и «В» располагались по обе стороны. Мы остановились у зелёной металлической двери, которая по команде офицера на вышке открылась и сразу закрылась за мной.

Блок «С» оказался двухуровневым просторным помещением, рассчитанным на 50 человек. Это показалось роскошью по сравнению с казахстанскими тюрьмами. Все арестанты носили красную форму – в отличие от заключённых в оранжевой униформе в других блоках, где содержались граждане США, нарушившие закон.

Первый этаж был занят 25 двухъярусными койками. Половину пространства занимали кровати, и хотя света здесь не было – только неоновые лампы, отключаемые ночью – я чувствовал слабые приступы клаустрофобии, не вынося этой части блока. Остальная половина первого этажа была открытым пространством: напротив коек висел большой телевизор с плоским экраном, который все могли смотреть прямо с кроватей. В центре стоял металлический стол без острых углов, наглухо прикрученный к полу. Рядом с ним, чуть поодаль, была лестница, ведущая на второй этаж, а под ней находилась огороженная зона с душевыми и туалетами.

Когда я взглянул на верхушки зелёных деревьев, видневшихся из маленьких окон у самого потолка, мне стало ясно, что второй этаж блока был на одном уровне с улицей. Здесь, в отличие от нижнего этажа, было легче дышать, и пространство казалось более свободным. На втором уровне стояли только пять металлических столов, расположенных на значительном расстоянии друг от друга. Во всём блоке не было камер – за всем наблюдал дежурный офицер на стеклянной вышке, откуда он мог следить за большей частью помещения.

При входе меня встретила группа латиноамериканцев, которые, казалось, неодобрительно смотрели в мою сторону. У всех были прилизанные волосы, и они напоминали мафиози, но с латиноамериканской внешностью. Один из них, лысый мужчина с татуировкой дьявола и трёх шестерок на руках, начал громко говорить на испанском, энергично жестикулируя. У меня невольно возник вопрос: «Куда это я попал?»

Я быстро направился к рядам коек и занял единственное свободное место на втором этаже, рядом с толстым бородатым индусом, сидевшим в позе лотоса. Пока я стелил постель, краем глаза заметил, как один из латиноамериканцев отделился от группы и двинулся в мою сторону. Внутренне напрягшись, я подумал: «Только не это. Не хватало ещё неприятностей!»

Подошедший мужчина выглядел на сорок лет. Он обратился ко мне с дружелюбной улыбкой: «Ола, амиго, комо эстас? Не бойся, здесь тебя никто не тронет! Меня зовут Рамон». В его английской речи чувствовался сильный акцент, характерный для мексиканских иммигрантов.

Рамон быстро завоевал моё доверие. Он предложил показать мне тюрьму, объяснил внутренние правила и указал на угол, где арестанты оставляли неиспользованные предметы гигиены – шампунь, одноразовые лезвия для бритья, запечатанные расчёски. «Можешь брать, амиго, это для новеньких, у которых ничего с собой нет», – пояснил он. Узнав, что у меня есть дети, он проявил искреннее сочувствие – сам он был отцом двоих несовершеннолетних.

Рамон был дружелюбен и на прощание похлопал меня по плечу, как будто уверяя, что здесь всё в порядке. Посоветовав мне хорошенько выспаться после его импровизированной экскурсии, он удалился, оставив меня с чувством хоть какой-то уверенности.

Глава 8

Яркий свет от лампы ослепил меня сквозь сомкнутые веки. Я зажмурился и прикрыл лицо руками, пытаясь закрыться от назойливого света. Неудивительно, что моя койка пустовала – лампа висела прямо над моей койкой.

– Шесть утра! Подъём, всем подъём! – раздался скрипучий голос из динамиков, нарушив тишину и покой. Немного полежав, я с неохотой поднялся и, едва спустившись с кровати, чуть не сбил с ног моего соседа – индуса. Возле входа в блок уже раздавали подносы с завтраком. Вяло переступая с ноги на ногу, я присоединился к сонной очереди.

Мне не терпелось познакомиться с русским, но, пока я дождался своей очереди, за столом, где он сидел, уже не осталось свободных мест. Утро за завтраком в тюрьме всегда проходило в угрюмой тишине – слышно было лишь, как пьют молоко, хрустят хлопьями, да вскрывают упаковки с арахисовым маслом. Закончив трапезу, заключённые один за другим возвращались на свои койки и вновь погружались в сон, который продолжался до одиннадцати часов дня – до следующего приёма пищи. Многие считали, что так время идёт быстрее.

После первого тюремного завтрака мне не хотелось спать, но и найти себе занятие было непросто. Я стал бродить по второму этажу, стараясь как можно дольше оставаться в солнечных пятнах, пробивавшихся сквозь окна. Тишина в тюрьме была столь густой, что с первого этажа доносился целый оркестр храпящих заключённых. На сердце было тягостно, и мысли раз за разом возвращались к событиям вчерашнего дня, словно бесконечная круговерть. Час прошёл в бессмысленной ходьбе и тяжёлых размышлениях, и, наконец, я вернулся на свою койку. Измождённый душевной тревогой, я незаметно уснул.

Несколько часов пролетели, словно миг. Во второй раз за день я пробудился от громкого звучания испанской речи, доносящейся с телевизора. Обеды и ужины, в отличие от утренней трапезы, проходили оживлённее – за столами не умолкали смех, шутки и грубые возгласы арестантов, наполнявшие помещение какофонией звуков.

Мы ели скромный обед: консервированный суп, курица с овощами, хлеб и десерт. В разгар трапезы голос из динамиков объявил о прогулке на крыше, и тут началось что-то невообразимое. Крики, смех, радостные вопли – арестанты восприняли известие с детской радостью.

Через несколько минут стало понятно, чему они так ликовали. Нас вывели на крышу тюрьмы, и я сразу ощутил, как лицо обжигает яркое калифорнийское солнце. В воздухе витали запахи жареного барбекю, зелени и цветов, а где-то вдалеке, будто из другого мира, доносился гул проезжающих машин.

Крыша представляла собой бетонированное пространство, чуть меньше стандартной баскетбольной площадки. Арестанты с громкими криками делились на команды для «тюремного футбола», в котором не было ни правил, ни безопасных ходов, зато всегда присутствовала угроза травм. В центре возвышалось баскетбольное кольцо – желающих поиграть в баскетбол было меньше. В дальнем углу располагалась массивная конструкция – гибрид турника, брусьев и тренажёра для пресса, нечто, что при желании можно было назвать спортзалом.