– Ну, будь другом, Сав, а я тебе…
– Ты мне… много ты чего можешь, ладно уж.
За разговором он плавно вывел, развернул грузовик и остановился.
– Фредди! – Андрей спрыгнул с подножки. – Давай!
Фредди подошёл к машине.
– Ну, – улыбнулся Андрей. – Давай по-русски, – и обнял Фредди. – Удачи!
– И тебе удачи, – ответил на объятие Фредди.
Савва, молча следивший за ними, открыл дверцу. Фредди легко поднялся в кабину, сел и захлопнул дверцу. Андрей посторонился и поднял прощальным жестом руку. Фредди кивнул в ответ, и Савва стронул грузовик.
Андрей стоял и смотрел вслед, пока большегруз не скрылся за углом.
– Ну что, Андрюха, проводил дружка?
Андрей вздрогнул и обернулся. Максимыч, диспетчер. Та-ак, а он-то откуда знает? Неужели уже так разошлось?
– Ага, – согласился с очевидным Андрей, доставая сигареты. Жестом предложил Максимычу.
– И хорошо посидели? – спросил Максимыч, беря сигарету.
– Тепло и душевно, – ухмыльнулся Андрей. – Ну, бывай, Максимыч.
– Отсыпаться пойдёшь?
– Нет, в школу, – кивком попрощался Андрей.
До чего ж въедливый мужик, ну, до всего ему дело, выспрашивает, молчком вынюхивает, но и дело своё знает. То болтается у ворот, то треплется, то курит, то чаи гоняет, но на трассах ни заминки, все машины выехали и въехали, когда надо, ни одного шофёра или работяги ни в простое, ни в запарке не найдёшь. И всё с улыбкой и участием в голосе. Чтоб Максимыч начальству стучал, никто не говорил, но знает мужик… всё, всегда и про всех. С кем-то же он делится, не бывает, чтоб такое добро и впусте лежало. Максимыч не жаден, но и своего не упустит. Воевал и, говорят, честно, награды боевые и соответствующие. Дом у него в Старом городе, хозяйство небольшое, но крепкое, батрака держит. Зачем ему диспетчерство? Не ради ж одной зарплаты.
Поднимаясь по ступенькам Культурного Центра, Андрей выкинул все мысли о Максимыче из головы. Так, уроки… заданное он обычно перечитывал ещё дома, но сегодня не успел, и придётся добирать в классе, до звонка. Ну, с утра народу всегда немного, так что не помешают.
Английского водитель почти не знал, русский Фредди был весьма далёк от совершенства, и содержательной беседы не получилось. Но довезли его до аэропорта – правда, Фредди не понял: было это по дороге, или дали специальный крюк, – и расстались вполне дружески, обменявшись на прощание пачками сигарет. О плате и речи быть не могло: дружеская услуга за деньги не делается, эти неписаные правила всюду одинаковы.
В аэропорту Фредди прикинул маршрут. Хвоста нет, но всё равно, раз прямого рейса не получается, то для обоснования надо заглянуть на точки.
Ещё раз мысленно прокрутив маршрут, Фредди пошёл к кассе за билетом. До его самолёта оставалось полчаса.
Итак, как они и думали: Рич и Окорок. Джонни, конечно, пошарит в банке, но дела это не меняет. Рич в Атланте, а Окорок в Луизиане. А убирать их надо одновременно, чтоб один не спугнул и не предупредил другого. Но об этом они уже думали, и там в общем-то уже на мази. Теперь… Туша. Через Пита навёл Найфа на парней, подсказал и помог. Дружеским советом. Умён, дьявол, что и говорить. Потрошат его русские, и сидеть будет за Хэллоуин. Так были нужны наши деньги или… если у истока Паук, то надо всё прокрутить очень серьёзно. Тогда Туша ляпнул, что Паук велел найти Армонти, тот, ходили такие слухи, прокинул Паука и помер… без выгоды для Паука. Редкость, но возможная, в Заваруху и не такое случалось. И тогда взять деньги с нас. Паук – Туша – Найф – и мы… Слишком много звеньев, хотя… если Найф напрямую с Пауком? Нет, Эндрю говорил про Тушу. Но в одиночку Туша так всё продумать не мог. Кто ещё? Тогда Туша валил на СБ, и Эндрю про Найфа… Так, а если Найф работал на СБ, а вот там любители таких разработок были. И могли уцелеть. По подлости – Крысиная разработка, тот тоже любил друзей стравливать. И умел. И ещё… пистоль с насадкой и нервнопаралитический газ, от которого крыша съезжает, а Найф – ножевик и совсем не стрелок. Это ему точно вместе с перчаточками вручили. Вот здесь у нас ходов нет. Но поискать можно и нужно.
Объявили его рейс, и Фредди встал. А ведь и впрямь Загорье – неплохой город, с перспективой, но точку там ставить нельзя. Сосняки уже есть, а дальше вглубь ни-ни. Ладно, переживём.
* * *
Россия
Царьград
Лекции, семинары, библиотека, Комитет, архивы… что бы ещё навесить на себя, лишь бы забыть, не думать, не открывать с замирающим сердцем почтовый ящик в ожидании письма из Загорья. Да, Царьград и закрутит, и закружит… но всё это так… самообман. Женя обещала помочь, но что она может, хрупкая наивная девочка, где ей справиться… Нет, днём он держался. Иногда это – забыть и не думать – получалось. Но только иногда.
До Царьграда Бурлаков добрался в каком-то оцепенении. А дома его встретила Маша. Слава богу, ни о чём не спрашивая, захлопотала с чаем, обедом, или это был уже ужин – не помнит, ничего толком не помнит…
…К третьей чашке он немного отдышался.
– Как у тебя, Маша?
Она улыбнулась.
– Ну, слава богу, отошёл. Тяжело пришлось, Гаря?
– Не то слово, но ты не ответила.
– У меня всё в порядке, – она невольно вздохнула. – Сказали, что для такого прошлого всё очень даже прилично.
– Рад за тебя, – искренне сказал он.
– Ты иди, ложись, отдохни, – она встала, собирая посуду. – Тебе звонили, весь перечень на твоём столе.
– Спасибо, Маша, – встал и он. – Но ложиться я не буду.
Она не спрашивала и не спорила. И потому, что бесполезно, и чувствуя, что сейчас не в силах ему помочь.
До вечера он разбирался с делами, звонками, предупредил декана, что выйдет на лекции по расписанию и наберёт себе семинар, потом возился с отчётом и экспедиционным дневником. Среди прочего позвонил Тришке.
Монастырь не чуждался современности, и телефон там был. Но не по кельям, а через коммутатор-справочную. Услышав, что ему нужен Отец Трефилий, соединили сразу.
– Алло?
Он невольно отметил про себя, что раньше у Тришки такого красивого голоса не было, и, возможно, поэтому спросил с некоторой ехидцей.
– От молитвы не оторвал? Здравствуй. Узнаёшь?
– Конечно, Гошка, – старинное детское имя прозвучало с ласковой насмешкой. – И тебе здравствовать. Рад тебя слышать.
– Я тоже. Мне Гришка написал, что ты здесь, – и после невольной паузы: – Твои как?
Помедлил с ответом и Трефилий.
– Как у всех, Гоша. Кто-то вдалеке уцелел. Деревню нашу всю выжгло, ты знаешь?
– Да, – и, чувствуя, что Трефилий медлит с вопросом, и понимая, с каким, сказал сам: – Мои все. О стариках ты знаешь. Римма… – он не смог закончить фразу.
– Я молюсь за них, – просто, с тем участием, в искренность которого веришь безоговорочно и сразу, сказал Трефилий.
– Спасибо, – Бурлаков сглотнул вдруг вставший в горле комок. Называть Тришку его «мирским» именем или детским прозвищем не хотелось, а как положено: «отцом» – тоже, и он просто повторил: – Спасибо.