Там, за Вороножскими лесами

Глава V. Снег черный и белый

1

«Когда снег по осени землю накрыл, он был белый, пушистый, глаз радовал, а теперь-то что?»

Демьяна беспощадно рвало. Он с трудом успел забежать за угол клети, чтобы не позориться перед дружиной. Бражка попросилась наружу, за ней рвались и кишки. Где-то за спиной уже подкрадывалась головная боль, готовая вонзить острые иглы похмелья.

Его вои толпились поодаль, озадаченно переговариваясь.

– Ушицы ему нужно поесть, такой улов вчера притащили, а он даже не притронулся, – вздохнул Горшеня.

– Кваску бы ему сейчас, да где ж взять? – Первуша зло сплюнул. – Все у них здесь дрянь, и бражка их – дрянь!

– Да, все – дрянь, – поддакнул ему Пронька, – беда, вот только девки больно хороши.

И тут же получил подзатыльник от десятника.

– Я же правду сказал? Были бы девки похуже, так и бражку пить бы не пришлось.

– Молчи уж.

Из-за угла вышел осунувшийся Демьян.

– Полегчало? – посочувствовал Первуша.

– Полегчало, – сухо ответил боярин, избегая смотреть дружинникам в глаза.

– Умыкать будем? – бесцеремонно спросил Проня, отойдя от десятников на безопасное расстояние.

– Нет, ей того не надобно… Воды притащи умыться и рубаху чистую, да живей, а то на службу опоздаем.

Олексич старался делать вид, что ничего не случилось, все как прежде. Но чем больше он прилагал усилия, тем явственней проступало уныние.

В церкви Демьян сразу заметил ее. Он не смотрел, отворачивал голову, пытался состроить равнодушие, но все равно краем глаза невольно ловил завернутую в аксамитовые одежды тонкую фигуру. Агафья на этот раз не пряталась промеж старух, не перешептывалась с бойкими девками, она стояла, гордо вскинув голову, рядом с мачехой в первом ряду от алтаря, там, где и положено было по праву занимать место дочери хозяина заставы. Красавица тоже не смотрела в сторону Демьяна, но он был уверен… да уверен, что и Агаша чувствует его присутствие.

Вокруг все шушукались, криво ухмылялись. Весть о пьяной выходке ольговского боярина еще вчера облетела весь городец, и теперь была главной сплетней заутренней. Любопытствующие переводили взгляд с дочери воеводы на несостоявшегося жениха, пытаясь получить новую пищу для разговоров. Но горе-влюбленные, казалось, внимательно следили за службой, внимая речам молоденького отца Леонтия. Не дождавшись перемигиваний или каких-то других знаков, вскоре пару оставили в покое.

Сколько Демьян утром не обливался холодной водицей и не растирал снегом виски, вид у него все равно был помятый и уставший.

– Что, Робша, всю ночь по Агашке рыдал? – поддел его в бок Филька Буян.

– Не твое дело.

– Думал, мне отказали, так тебя захудалого в зятья примут? Петух соколом себя возомнил.

– Ты что ли сокол? – усмехнулся Демьян.

– Ну, уж как петух под заборами не кричу.

Филька видел, что Олексичу худо с похмелья, и явно нарывался на драку, не желая упустить такой удобный момент.

– Врезал бы я тебе, да в Божьем храме грешно, – Демьян сжал кулаки.

– В храме нельзя, а за храмом-то можно, после службы, – и толкнув соперника в плечо, Буян нырнул в толпу.

– Только драки нам сейчас и не хватало, – проворчал слышавший все Горшеня.

– Драка мне сейчас и нужна, – Демьян невольно поворотил голову, и тут же встретился взглядом с Агашей. В ее глазах было беспокойство. «Неужто переживает?!» От этого на душе у парня сразу стало благостно, а иглы боли теперь кололи не так жестоко.

Народ в церкви оживился. «Биться… биться станут», – полетело со всех сторон.

За церковной оградой толпа очертила место поединка, в воздухе летало возбуждение. Демьян с Филькой быстро скидывали с себя кожухи и свиты, чтобы драться в одних исподних рубахах.

– Масленая только завтра, Божье воскресение нынче, а вы драку затеваете! – пытался увещевать задир Леонтий.

– Пусть разомнутся, – лениво отмахнулся от священника Святослав Липовецкий, – а то от скуки да безделья зачахли совсем.

– Их люди, сами разберутся, – с показным равнодушием устранился и воевода.

Александр молчал, по его внешне спокойному лицу ничего невозможно было прочесть.

Все смолкло в ожидании.

Филька был мелковат ростом, но широк в плечах, с развитым торсом на крепких ногах, мужицкими большими кулаками легко гнул подковы и пробивал толстые доски. Однако при всей своей силе и отчаянной задиристости раньше противостоять в открытом бою Демьяну он не мог. Сейчас все было по-другому, Буян рассчитывал на победу, и дело не только в тяжелом похмелье соперника. Все время пребывания на заставе Филька не стеснялся подсаживаться к сытому княжескому столу, зимние испытания не оставили ни следа на его круглых румяных щеках. Олексич же питался со своей дружиной, не желая объедать Александра, и от того заметно отощал. В присутствии не состоявшегося тестя и его красавицы дочери, испуганно выглядывающей из-за отцовского плеча, Буяну очень хотелось поквитаться за все накопившиеся обиды.

Широко перекрестившись на распятие церковного купола, Филька бросился на Демьяна. Он яростно начал наскакивать, целясь в лицо, желая сразу же мощной атакой подавить соперника. Но его кулаки встречали лишь пустоту. Олексич только уворачивался, не нанося в ответ ни единого удара. Он отступал по кругу, ведя соперника за собой.

– А ольговский-то трусоват! Бегает как заяц! – раздавались смешки вороножских зевак.

Получив одобрение зрителей, Буян, сделав несколько обманных ударов в сторону груди и правого плеча, опять попытался достать скулу Демьяна. Тот казался запыхавшимся и уклонялся все менее ловко.

– Батюшка, вели, чтоб остановили! – взволнованно дергала Агафья Федора за рукав. – Он ведь убьет его!

– Твой дурня липовецкого? – ухмыльнулся воевода, – Не должен, он у тебя жалостливый.

Буян в очередной раз махнул кулаком, тяжелый серебряный перстень, щедрый княжеский подарок, задел Демьяну щеку, из рассеченной раны хлынула кровь.

– Батюшка, ну, пожалуйста, ну, Христа ради! – уже рыдала, не стесняясь людей, Агаша.

– Отстань! – рявкнул воевода, не оборачиваясь к дочери.

Филька, увидев кровь соперника, усилил напор, еще, еще и… Демьян резко пригнулся почти к самой земле и откуда-то снизу нанес один единственный удар в челюсть. Буян покачнулся, зачерпнул руками воздух и рухнул на истоптанный снег.

– Убил! – ахнула какая-то баба. Липовецкие рванули к дружку, стали его легонько трясти и растирать снегом. Филька тихо застонал.

– Живой! – пробежало по толпе.

– Уйми своего бугая. Всех воев мне помял, – досадливо бросил Святослав.