Восход стоит мессы

Наутро появились первые результаты расследования покушения на Колиньи. Дело вел мэтр Дижон, старший следователь двора, потому работа шла на удивление споро. Преступником был объявлен некий Жан де Лувье де Моревер, наемник на службе герцогов Лотарингских, известный еще по истории с убийством господина де Муи, близкого друга адмирала. Все ниточки вели к Гизам. Аркебуза гвардии герцога Анжуйского объяснялась то ли случайностью, то ли заговором против принца.

Беда заключалась, однако, в том, что гугеноты не верили в случайности. Их отряды, игнорируя указы короля и требования Колиньи, окружили особняки Гизов и д’Омалей. Их возмущенные голоса и бряцанье ножнами были слышны даже в саду Тюильри, где королева Екатерина проводила срочное совещание со своими советниками.

В целях предотвращения беспорядков вся городская стража была поднята на ноги, ее отряды несли дежурство возле городской ратуши и в других ключевых точках столицы. Между Лувром и отелем де Бетизи постоянно сновали гонцы: Карл IX и адмирал Колиньи стремились во что бы то ни стало затушить тлеющий пожар. Впрочем, толку от их усилий не было никакого. Обстановка накалилась до предела, что еще более усугублялось болезненным состоянием адмирала.

Если вчера вечером Екатерина Медичи слабо надеялась на успех мирных инициатив своего сына Карла, то сегодня ей стало понятно, что ни король, ни даже его «дорогой отец» Колиньи не могут удержать город в узде. Ей же самой на это нечего было и рассчитывать: ее, как и герцога Анжуйского, ее любимого маленького Анри, гугеноты подозревали в причастности к покушению. Д’Анжу был бледен и явно напуган; он не смел и носу показать за пределы Лувра, ибо толпы вооруженных озлобленных гугенотов могут напугать даже очень храброго человека. И лишь Генрих Наваррский оставался весел и любезен. Будто слабоумный. Впрочем, королева была признательна ему за это.

Правда, и он не отпускал от себя свиту из дюжины верных людей: Жан де Лаварден, виконт де Комменж, Гаро, Сегюр, д’Арманьяк, Миоссенн и другие дворяне не отходили от него ни на шаг. Многие заметили, что раньше он вел себя проще.

– Если бы я родился королем большого королевства и был так же высок и статен, как его величество, меня бы почитали и без свиты, – шутил он, – но поскольку я всего лишь король Наварры да к тому же не вышел ростом, приходится носить каблуки и окружать себя придворными.

Впрочем, шутки теперь не очень помогали разрядить обстановку.

* * *

Генрих ужасно устал от скрытого напряжения последних дней. Встречаясь взглядом с сестрой, он видел, страх в ее глазах, и страх этот усиливал его собственную тревогу. Генрих думал, что надо бы как-то подбодрить ее, но не знал чем. Она ждала от него уверенности, однако с каждым часом он и сам все больше сомневался в своем решении. Лишь упорство Колиньи еще заставляло его придерживаться избранного пути.

– Мне страшно… – тихо сказала Катрин, когда они наконец остались одни.

Генрих молчал. Ярко горел огонь в камине; они стояли вдвоем в круге света, отделявшего их от окружающего мрака и от всего мира.

– Давай уедем, – попросила она, прижавшись к нему и положив голову ему на плечо, – вернемся домой, в Беарн. Там сейчас спеют дыни и виноград, а таких персиков, какие там растут вдоль дорог, здесь не подают даже на королевских пирах. Ну что тебе стоит, Генрих! Увезем с собой твою жену. Что нам делать в этом городе? В этом каменном мешке?!

От знал, что от него пахнет вином и чужими духами, но она все равно жалась к нему в поисках защиты. После смерти матери у них на всем белом свете не осталось никого, кроме друг друга. Генрих нежно погладил ее по волосам.

– Конечно, мы скоро уедем, Кати. Когда мы вернемся домой, будет еще тепло, и ты успеешь поесть персиков.

– Обещай мне! – потребовала она.

– Обещаю, – ответил Генрих.

Посовещавшись со своим верным камердинером д’Арманьяком, Генрих решил все же не оставлять Катрин в Лувре, а отправить ее в парижский особняк, находившийся под надежной охраной солдат господина де Телиньи. Самому же ему предстояло провести эту ночь во дворце. Сорок дворян-гугенотов должны были дежурить в его покоях. Сохранять невозмутимость становилось все труднее.

Глава 13. Ночь в канун дня Святого Варфоломея

Французы спятили, им отказали разом

И чувства, и душа, и мужество, и разум.

    Тэодор-Агриппа д’Обинье, «Трагические поэмы»

Генрих вертелся в своей роскошной постели, изнемогая от жары и тревоги. Полог кровати был опущен, создавая видимость уединения, но в гостиной за дверью дежурило сорок человек охраны. Рядом, свернувшись калачиком, лежала его молодая жена.

Генрих с нежностью посмотрел на нее. Вчера он отказал в поддержке Ларошфуко и Конде по множеству причин. Но главной из них была та, в которой он не хотел признаться даже сам себе. Он просто не мог смириться с мыслью, что эта женщина, его юная супруга, вновь окажется в стане его врагов. Тогда решение, предложенное адмиралом Колиньи, казалось ему очень удачным. Теперь он так не считал.

Сейчас, спустя всего сутки, стало очевидно, что Колиньи не очень-то справился с ролью миротворца. Это было понятно по необычному поведению дворцовой охраны, по гулу голосов в коридоре, несмотря на поздний час. По множеству странных мелочей, на которые все труднее было не обращать внимания. А Колиньи продолжал сидеть в отеле де Бетизи, кропая бессмысленные письма королю. А он, Генрих Наваррский, ничего не предпринимал, переложив всю ответственность на раненого адмирала. Хуже того, он лег спать!

Генрих резко сел, свесив ноги с кровати, и потянулся к звонку для вызова слуг, но передумал. Быстро натянув штаны и рубашку, он с отвращением взглянул на тяжелую кольчугу и отодвинул ее в сторону. Маргарита с тревогой наблюдала за ним.

– Куда вы? – спросила его жена. – Ночь на дворе.

– Не хочу мешать вам спать, – он ласково чмокнул ее в лоб и улыбнулся, но тут же опять задумался о другом.

Генрих выглянул в окно. Окутанный тьмой город только притворялся спящим. В ночной тишине было хорошо слышно, как вдоль реки разносятся чьи-то голоса, в воду мерно опускаются весла, по камням мостовой негромко звенят подковы.

«Встретиться с королем и объясниться», – думал он, застегивая колет. Поздний час не смущал его, ибо ночь эта лишь продолжала странный длинный день, который никак не мог закончиться. «Нужно поговорить с королем, пока еще не поздно… А если не удастся…» – что делать, если не удастся, Генрих не знал, но не сомневался в одном: гвардию необходимо привести в готовность. И пусть это, черт возьми, все видят! Дальше тянуть некуда. Генрих прицепил к поясу шпагу и кинжал и вышел из спальни.

При его появлении дворяне, до этого лениво игравшие в карты, повскакивали со своих мест.

– Кайвень, Сегюр, – подозвал король Наваррский.

Передав доверенным посланцам приказ, адресованный капитану гвардии шевалье де Телиньи, и дождавшись, когда за ними закроется дверь, Генрих вздохнул с облегчением.

В сопровождении двух десятков своих дворян он направился в правое крыло дворца, где размещался Большой Королевский Двор и личные покои короля. По коридорам сновали деловитые вестовые, из-под некоторых дверей сочился свет. Замок и не думал отдыхать. Однако к Карлу Генриха не пропустили. Заспанный камердинер в ночном колпаке с недоумением сообщил, что его величество изволит почивать.

Не зная, что еще предпринять, Генрих спустился во внутренний двор.

«Колодец» Лувра был полон народу, несмотря на поздний час. Казалось, все смены дворцовой стражи сегодня подняты на ноги, ярко горели факелы. Появления группы гугенотов никто будто бы не заметил. Остановив одного из гвардейцев, Генрих спросил, в чем дело.

– Готовимся к завтрашнему турниру, сударь, – бросил тот на бегу, очевидно, не узнав короля Наваррского. Больше от него ничего добиться не удалось.

И тут в толпе Генрих увидел Сегюра, который о чем-то спорил с караульным солдатом. Рядом топтался Рене де Кайвень. Им так и не удалось покинуть Лувр! Связи с Телиньи нет!

Они тоже заметили его и, бросив бессмысленную перебранку, подошли к своим. Но Генрих не успел ни о чем расспросить их, потому что боковым зрением он увидел, как к нему направляется небольшой отряд солдат во главе с офицером королевской охраны. «Легаст, – вспомнил Генрих, – кажется, так его зовут». Тот с самым невозмутимым видом сообщил, что его величество проснулся и готов принять короля Наваррского.

Все в этот вечер было так странно, что даже известие о неожиданном пробуждении Карла не удивило Генриха. Нервы его были натянуты словно струна, и Генрих искренне не понимал, как сейчас можно спать.

Он кивнул Легасту и, сделав знак своим людям следовать за ним, направился ко входу во дворец. Однако посланник короля преградил ему дорогу.

– Государь готов принять только вас, – грубовато сообщил он. – Мы сами вас проводим, ваше величество.

В его голосе отчетливо слышалась угроза, за спиной переминались солдаты. Однако их было меньше, чем гугенотов, и Генрих не вполне понимал, на что они рассчитывают.

– Не стоит утруждаться, – Генрих нервно усмехнулся, заметив, как рука Легаста потянулась к клинку.

Он сделал шаг назад и тут же оказался среди своих дворян, которые уже успели обнажить шпаги. Две группы людей застыли друг напротив друга с оружием в руках. Повисла напряженная пауза. Те и другие нерешительно переминались с ноги на ногу, все, явно, чувствовали себя глупо.

Вдруг тревожно и гулко ударил колокол маленькой дворцовой церквушки. Этот звук произвел эффект сорвавшейся тетивы, будто все только его и ждали. Эхо подхватило хриплый звон и пронеслось по каменным коридорам. Как по команде открылись двери казарм, и из них повалили вооруженные солдаты.

Их было много. Генрих сбился со счета, но, так или иначе, перевес стремительно смещался на сторону противника. «Началось!» – понял он, еще не зная, что именно началось, но почему-то сразу стало легче.

– Защищать короля! – крикнул Гаро, и гугеноты окружили Генриха плотным кольцом.

– Вперед! Бей еретиков! – закричал Легаст, с которым несколько минут назад Генрих беседовал почти мирно, и солдаты с воплями насели своей массой на отчаянно сопротивляющихся гугенотов. Завязалась драка. Все нападавшие были в кирасах, гугеноты же не имели доспехов.

Генрих принял шпагу на кинжал, с усилием отведя лезвие в сторону. Его клинок лязгнул о броню, чудом не сломавшись. Бить в лицо и шею, мелькнула мысль. Единственный шанс. Краем глаза он заметил, как Фротеннак, его верный капитан, отразил предназначавшийся ему удар. Генрих видел, что его стараются оттеснить внутрь кольца и закрыть собою, но понимал, что сейчас дорога каждая пара рук. Прятаться было негде.

Генрих видел, как упал Кайвень, и на его рубашке быстро расползалось красное пятно; затем Комменж. Этьен де Кавань, Антуан де Гаро, Карназе, Сегюр были ранены и отчаянно нуждались в помощи или хотя бы в отдыхе. Генрих не понимал, что происходит, но думать об этом времени не оставалось.