Граф Карбури – шевалье. Приключения авантюриста

– Вольно же Вам, сударыня, надо мной смеяться! – Холодно произнёс Ласкари, даже не улыбнувшись. – Но сейчас разговаривать некогда, надо ехать…

И запылили лошади по дороге. Впереди – мужчины: Фальконет, Мелиссино, Ласкари и Андрей. За ними – одноместный экипаж Дарьи Дмитриевны. Все были возбуждены, особенно Фальконет, который то смеялся, то вскакивал от нетерпения. Мелиссино осторожно сжимал его плечо, усаживая на место.

Сколько мучительных ночей провёл Фальконет в думах о желанной скале! Несколько экспедиций отправил Бецкой в леса и на болота вокруг Петербурга на поиски нужного камня. Всё было тщетно. И директор Конторы строений махнул на замысел ваятеля рукой.

– Подобный камень сыскать безнадёжно. – Сказал он ему при очередной встрече. – Мною велено вместо одного камня найти штук пять, из которых подножие монументу выложить. Камни эти и без того хлопот много доставят, поскольку немалой величины быть должны…

Фальконет чуть не заплакал.

– Скалу мою на куски разбить – всё одно, что сердце моё дробить…

Но Бецкой ответил холодно.

– Сердце Ваше, сударь, меня мало беспокоит. Пора к делу вплотную приступать…

На том и разошлись, с трудом сдерживая ненависть друг к другу. И вдруг такой подарок судьбы! Только бы Бецкой не упёрся, только бы в Конторе строений его подержали!

– А отчего он «Гром-камень», Андрэ?

– Люди его так прозвали, когда ударила в него молния и отколола кусок… А старики врут, что сам Пётр Великий на сей камень не раз взбегал, чтоб окрестности оглядеть…

– Вот уж и вправду – врут… – Буркнул Ласкари, оглянувшись назад, где пылила лёгкая повозка Дарья Дмитриевны.

Осень в Петербург приходит рано, и даже в начале сентября трава и листья в лесу были разноцветными. Оставив экипажи на дороге, вся компания пробиралась через болото следом за Андреем. Фальконет спешил, ступал неосторожно, то и дело проваливаясь в воду. За ним, стараясь не замочить ноги, прыгал по кочкам Ласкари. Мелиссино, напротив, легко перешагивал через особо топкие места, крепко держа за руку Дарью Дмитриевну, иногда подхватывая её подмышку, словно куклу-матрёшку. Она только тихонько повизгивала, то и дело отцепляя свои юбки от колючих веток.

– Осторожно, профессор Фальконет… Ненароком опять башмак потеряете… – Не без ехидства произнёс Ласкари.

– Велика потеря – башмак! Да коли и потеряет, я сам теперь ваятеля нашего на руках понесу! – Зычно хохотал Мелиссино, и эхо от его голоса далеко разносилось по болоту.

– Я так воодушевлён нынче, что до скалы этой босиком готов идти…

– Смотрите… – Вдруг тихо сказал Андрей. – Вот он – Гром-камень…

Вся живописная группа остановилась, в восхищении глядя на огромный валун. Он был чудного пепельного цвета, почти правильной геометрической формы, со всех сторон заросший мхом. Время плотно прижало к скале отбитый молнией осколок, но из трещины, засыпанной землёй, кверху тянулись несколько тоненьких берёзок…

Фальконет сначала онемел от восторга, попытался было что-то сказать, но голос его сорвался на петушиный выкрик. Он сел на землю и заплакал.

– Благодарю тебя, Господи! – Громко всхлипнул он. – Ты подарил мне именно такой подарок, о котором я мечтал…

Мелиссино и Андрей легко взобрались на вершину камня. Ласкари поднялся вслед за ними. Скользя по его краю, пошёл вокруг, встал на уступе, огляделся. Панорама была великолепна: тёмная хвоя сосен, желтеющие листья деревьев, пёстрые осенние травы и огромная скала посреди этого осеннего празднества природы заставили сжаться его сердце. Он вдруг забыл, какими нечаянными ветрами занесло его в эту мрачную, холодную Россию, сколько невзгод и несчастий пришлось ему преодолеть, прежде чем стал он тем, кем был нынче. Он всё забыл. Сердце билось часто и сильно. Именно здесь, стоя на вершине дикой заросшей скалы, Ласкари вдруг понял, что наступает его звёздный час. Он не знал, что ждёт его впереди, но почему-то чувствовал, что именно с этой каменной глыбой будет накрепко связана его жизнь и судьба. Задумавшись, он вдруг покачнулся, скользнув по мху, шлёпнулся на живот и сполз вниз в самой нелепой позе прямо к ногам Дарьи Дмитриевны. Она так и зашлась от смеха.

– Ваши ножки словно сошки… Вам, шевалье, ужасно далеко до Петра Великого… Камень этот только русскому человеку в подножие годится…

– Это мы поглядим ещё, Дарья Дмитриевна… Может, и я над кем-нибудь посмеюсь когда-нибудь…

Дарья Дмитриевна осторожно обошла камень, присела рядом с Фальконетом, вытерла слёзы с его лица своим кружевным платком.

– Будет плакать-то, профессор Фальконет… Теперь только радоваться надо… И мадемуазель Колло обрадуется, как расскажете ей про такое чудо…

Фальконет встал, подал руку девушке, поцеловал её в щёку. Слёзы высохли у него на глазах. Теперь в них была только озабоченность. Он обошёл камень кругом, потрогал его руками. Мелиссино наверху попробовал принять позу Петра.

– Так ли я стою, господин ваятель?

– Погодите, Пётр Иваныч… Я сейчас коня изображу… – Подскочил к нему Андрей.

Посмеявшись ещё немного, путешественники засобирались в обратный путь.

Уходить от чудо-скалы очень не хотелось, но в лесу стало быстро темнеть, и все заторопились…

Едва только рано утром императрица села за свои бумаги, как секретарь доложил о Бецком.

– Пусть Иван Иваныч заходит… – Кивнула она.

Бецкой вошёл, Екатерина подала ему руку для поцелуя. Указала на кресло.

– Садись, Иван Иваныч… С чем нынче пришёл? Наперёд скажу – про «Гром-камень» всё знаю…

Бецкой даже зубами заскрипел от злости.

– Опять, матушка, тебе Фальконет чрез мою голову письма посылает…

Екатерина засмеялась, ей нравилось его дразнить.

– А вот и не угадал, генерал… Нынче я доклад из первых рук получила… От самого Ласкари… Каким ветром нашего шевалье в Лахтинский лес занесло – никому не ведомо, но отыскал ведь, шельмец, такую скалу, которая ваятелю грезилась…

– Врёт он всё, матушка… Не Ласкари скалу эту нашёл…

Государыня поморщилась.

– А то я и поверила… А что, камень и вправду так хорош?

– Камень красив и велик необычайно… Но мысль, что его придётся с места стронуть, вселяет ужас… Я, матушка, с инженерами Конторы строений скалу эту со всех сторон оглядел да замерил… Вот тебе, государыня, его величины, на этом листе всё точно указано…

Он положил на стол чертеж камня с намеченными размерами. Императрица склонилась над ним, изучив внимательно, распрямилась, подумала и изрекла.

– Пусть скала сия пока на месте лежит… Ласкари донёс, что Фальконет куски начал отбивать, чтобы груз облегчить… Так этого делать не вели… Ты, Иван Иваныч, конкурс объяви: тому, кто механику по перетаскиванию камня придумает, семь тысяч обещай…

– Много будет, матушка…

– Я так думаю – мало… Я не умею награждать и дарить… То слишком много даю, то слишком мало…. Но пусть будет семь, коли сказала… А камень до моего приказа трогать не позволяй… Я должна хорошо всё обдумать… Авось мы с древними египтянами да римлянами потягаемся… А может и Семирамиду позади оставим… Европа ахнет, как узнает…

Прошла зима с метелями и стужами, с весёлым Рождеством и Святками, с катальными горками, куртагами и балами, с домашними спектаклями, операми и балетами. Отгремела, отшумела весёлая Масленица. Большими шагами начал удлиняться день, зазвенели под окнами синицы, и дружно закапала весенняя капель.

Фальконет заканчивал свою Большую модель, которую должен был скоро представить на суд петербургской публике. Тяжело задумавшись, он стоял подле трёх гипсовых голов Петра. Портрет императора не получался. Он очередной раз взял в руки его посмертную маску, как слепой, ощупал все выступы и западения его лица. Сел, задумавшись, опустив на колени перепачканные глиной руки. В дверь постучались, но Фальконет не услышал. Вошёл Ласкари.

– Добрый вечер, профессор Фальконет!.. – Шевалье спохватился, снизил тон.– Хотя вряд ли Вы назовёте его добрым…

Фальконет поднял голову.