Шут герцога де Лонгвиля

– На беззащитных девушек? – вставила баронесса.

– О нет, моя крошка! Девушки не так беззащитны, как хотят казаться. В каждой из них сидит коварный дикий зверь, готовый в любой момент выскочить наружу и разорвать в клочки каждого, кто бы он ни был. Поэтому я знаю, поверь мне, знаю женщин, я умею их усмирять, этих необъезженных лошадок, – самодовольно произнес до Лозен и растекся в блаженной ухмылке.

– А не кажется ли вам, что вы грубы? – осведомилась Генриетта. – А еще вы мне противны, гадки и мерзки!

– Придется потерпеть, – заявил жених, осушая тяжелый бокал с крепким вином. – И вообще, вам пора привыкать ко мне и к моей манере общаться с женщинами. Ведь мы скоро обвенчаемся!

– Этого не будет! – вспылила баронесса, вскакивая из-за стола. – Лучше погибнуть от когтей дикого зверя, чем быть жалкой игрушкой в ваших жестоких руках!

– Напрасно вы тревожитесь, – спокойно возразил граф. – Ведь вам уже ничего не изменить! Бог свидетель! Да и ваш отец, думаю, не выкажет удовлетворения, когда узнает о нашем разговоре. Я ему расскажу.

– И хорошо, если расскажете! – выпалила Генриетта. – Передайте ему, как вы грубо со мной обращались!

– Передам. И еще прибавлю о вашем притворстве.

– Говорите, что хотите, только оставьте меня в покое, дайте хотя бы последние дни не ведать вашего присутствия в моей жизни, избавьте от счастья созерцать свое отвратительное лицо! – закричала баронесса, выбегая из зала.

– Какая горячая! – отметил граф. – Вот будет замечательная жена! Я отведаю с ней настоящее наслаждение!

Генриетта в очередной раз рыдала в собственной спальне, уткнувшись лицом в подушку. И сбившаяся прическа смешно сползла набок. Генриетта не могла удержаться от злости, переполнявшей всю ее, и в бессильном исступлении грызла подушку, рвала ее зубами, с удовольствием наблюдая за дырами, образованными ее укусами. С каким бы наслаждением она сейчас бы искусала своего будущего мужа! Нет, не мужа! Он не станет ей мужем! Никогда! В этом поклялась себе Генриетта вчера утром, и ей сразу сделалось легко и приятно. А сейчас сердце переполняло какое-то зверство. Наверное, там бьется дикое животное, попавшее в капкан, расставленный на него заботливым охотником….

В тот день Генриетта больше не встречалась с графом, а на следующий гость собрался уезжать.

Непонятно, рассказал ли он герцогу о ссоре с баронессой или нет, вероятнее всего, приберег это подарком к свадьбе. Господин де Лонгвиль намеревался дать прощальный завтрак дорогому гостю и известил об этом свою любимую дочь.

В один миг Генриетта приняла решение действовать. Она знала, как и что делать, и посему послала за Анри, а сама свалилась на кровать под балдахин в позе глубокой смертельной скорби. Услышав за дверью легкие быстрые шаги, она издала сдавленное всхлипывание и намочила глаза водой из бокала, припрятанного под кроватью.

– Вы меня звали? – услышала баронесса за спиной голос преданного друга.

– Да… – проскрипела она, дергая за шнурок балдахина и приподнимая тяжелую ткань так, чтобы юноша мог получше рассмотреть ее горе.

– Что-нибудь случилось? – осведомился молодой человек.

– Подойди ближе, – застонала Генриетта. – Я умираю.

– Может, будет уместно послать за лекарем?

– Нет, это не болезнь. Это совсем другое. Неизлечимое! Безысходность! – баронесса повернула к юноше свое залитое водой мокрое лицо.

– Вы плачете? – осторожно уточнил Ани, делая шаг к постели. – Опять из-за графа?

– Да, мой друг! Из-за графа! Он оказался настоящим чудовищем! Я даже не предполагала, насколько он безобразен! – и тут Генриетта впилась длинными ногтями в руки Анри, который, ни о чем не подозревая, приблизился вплотную к ложу, на котором мучилась баронесса, и горячо прошептала. – Дорогой мой! Спаси меня! Избавь от ужаса!

– Госпожа, как вы можете просить об этом меня, ничтожного слугу? – кривясь от боли, пробормотал Анри.

– Посуди сам, кого я еще смею умолять о спасении? – рыдала баронесса, проливая уже настоящие слезы.

– Как же я спасу вас? – недоумевал молодой человек.

– Я не знаю! – завывала госпожа де Жанлис. – Вызови его на дуэль и прикончи! Придумай что-нибудь!

– Простите, я не умею драться на шпагах. В театре мы бились понарошку, тупым оружием…

– Ничего, этому нетрудно научиться во время боя! – успокоила его баронесса.

– Но ведь у меня нет шпаги…

– В отцовском замке хранится сумасшедшее количество подобного хлама, я подобрала тебе! – и с этими словами Генриетта достала из-под кровати одежду, сшитую в Париже, и шпагу, самую настоящую, с хорошей дорогой отделкой. – Бери! И не мешкай! Сейчас граф пойдет завтракать, а потом отправится домой.

– Но я…

– Не перебивай меня! Ты подкараулишь его по дороге и скрестишь с ним оружие. Понял?

– Я не верю своим ушам! – пролепетал юноша. – Как смею я, простолюдин, нападать на благородного графа? Я ведь не бандит! Если вы про меня так хорошо думаете, это может сделать честь только вашей бурной фантазии…

– Не дерзи, на это нет времени! – перебила баронесса. – Неужели трудно назваться любым вымышленным именем, прикинувшись дворянином! Ведь по одежде он сразу подумает, что ты знатный господин. И не обманывай его ожиданий!

– Но откуда мне знать, какой дорогой он поедет? – слабо сопротивлялся молодой человек; стечение страшных обстоятельств уже захватило его и тащило навстречу смертельной опасности, неотвратимое и фатальное, как наводнение или извержение вулкана.

– Здесь одна дорога – через лес! И кончим глупый разговорю Отправляйся сейчас же! – деловито сказала Генриетта, и Анри ничего не оставалось, как подчиниться.

На миг он задержался и посмотрел ей в глаза:

– Вам не страшно?

– Что ты имеешь в виду? – удивилась госпожа де Жанлис.

– Неужели вы не боитесь за себя?

– Зачем ты ходишь вокруг да около, сразу бы спросил, почему я не жалею тебя!

– Ну, как я осмелюсь на такие расспросы! Я хочу понять, не боитесь ли вы вручать свою судьбу в такие руки, как руки вашего недостойного слуги? На это должны быть особые обстоятельства или невероятная смелость.

– Да, дорогой Анри, ты снова прав! Если тебя убьет эта жирная мерзость в человеческом обличье, мне ничего не останется, как принять яд. Так что смелость тут ни при чем. Ты – моя последняя надежда.

– Я польщен до глубины души! – ответил молодой человек, делая поклон. – Благодарю вас.

– Довольно этикета. Торопись! И постарайся, чтобы тебя никто не видел.

Анри направился к двери, держа в руках сверток, из которого гордо и правдиво торчала шпага, и вдруг остановился на пороге, обернулся.

– Чего тебе еще? – нетерпеливо промолвила Генриетта.

– Я хотел бы узнать, не желаете ли вы со мной проститься? – тихо произнес юноша.

– Прощай. А теперь ступай, ступай!

– Госпожа, неужели у вас не найдется ласкового слова для того, кто идет отдавать за вас жизнь?