Шут герцога де Лонгвиля

– Какого?

– Красного, например.

– Хорошо! Он срывает красную травинку…

– Подносит к хоботу…

– А у него и хобот есть? – удивилась баронесса. – Может, он еще и не человек?

– Кто его знает… – Анри пожал плечами.

– А может, он вообще живет на луне? – предположила Генриетта и прыснула от хохота.

– Я полагаю, это не исключено, – серьезно сказал юноша. – Итак, красная былинка зажата в хоботе. Юный поэт со слезами на глазах изрекает заветные стихи.

– В рифму?

– В рифму! А потом бежит к речке со всех ног…

– Со всех своих трех ног… – подхватила баронесса.

– И плюхается в воду! – завершил Анри.

– Какая жуткая история! – высказалась Генриетта. – конец просто ужасный!

– А что вам не понравилось?

– Речка. Зачем юный поэт со всех ног побежал к ней, тем более, после таких стихов? Не купаться же!

– Конечно, не купаться, – согласился Анри. – Он домой побежал. Он живет там.

– Да? – неуверенно переспросила баронесса и посмотрела на собеседника. – В речке?

– А то как же! – подтвердил тот.

– Ты безнадежный фантазер! – тут Генриетта громко расхохоталась.

– Напротив, фантазеры – самые надежные люди! – возразил молодой человек. – Если бы их не было, вы жили бы под открытым небом, потому что некому было бы строить ваш замок.

– Удивительный ты человек! – воскликнула баронесса. – с тобой не затоскуешь!

– Дорогая госпожа, если вы и дальше будете продолжать список моих талантов, я зазнаюсь! – скромно сказал юноша.

И Генриетта отозвалась новым приступом хохота.

Глава 15

Прошло несколько недель. Осень уже завладела природой и начала беспощадно разорять и раскрашивать не для нее и не ею созданное. Некоторые деревья сдались без боя, предательски напялив на себя ярко-желтые парики. Под жесткой щеткой первых ночных заморозков присмирела горделивая летней порой трава на лугах. Дольше всех держались дубы, но и они побурели от непосильной схватки с разноцветной распутницей. Небо рассердилось и сурово нахмурилось тяжелыми облаками, изредка выплевывая молнии. Осень открыто смеялась в лицо небу, от бессилия потевшему мелким дождем, орошая засыпающую природу.

Развезло дороги, и Анри частенько вспоминал друзей. Где они? Как зарабатывают на пропитание? Сейчас хорошо было бы остановиться на постой в какой-нибудь деревушке, снять хлев и показывать там свои спектакли. Конечно, зрителей собиралось бы немного, но можно каждый день давать что-нибудь новое… Дело упиралось в деньги, которые никогда не накапливались в дырявых актерских карманах. «Сидят она в какой-нибудь глубокой луже и проклинают меня последними словами», – думал молодой человек. Он по-прежнему ощущал свою вину перед ними, хотя любой бы на его месте откинул бы дурные мысли и считал бы себя вполне устроенным, счастливым человеком. Предстоящая зима не страшила, стычек с Франсуа не случалось, а с Генриеттой установились весьма теплые отношения, в которых можно было себе позволить даже фамильярность. Баронесса открыто обожала своего находчивого слугу, который позволял любить себя на расстоянии. Чувство предосторожности воспитывалось мудрым Франсуа и очень досаждало влюбленной даме. Сам же Анри совершенно позабыл разницу между сословиями и только ради приличия продолжал величать свою госпожу на «вы». Она была обыкновенная, даже заурядная, девица, которую просто не сумели окончательно испортить – вероятно, в силу ее неукротимого упрямства. Кстати, именно упрямство было общей чертой и Генриетты, и Анри. Они постоянно состязались в его проявлении, упражняясь то друг на друге, то на своем окружении: Генриетта – на собственном отце, Анри – на Франсуа. Герцог их не тревожил. Он не интересовался развлечениями баронессы и даже помыслить не мог, что между его дочерью и каким-то нищим возможна хоть какая-то привязанность, не говоря уже о любви…

Баронессе было весело и хорошо с Анри. Они проводили вместе целые сутки, читая романы о благородных рыцарях и рассматривая уродливые иллюстрации в книгах. А иногда он сочинял стихи или сказки, либо придумывал новую шутку, и они часами разыгрывали друг друга, по ночам тревожа своим смехом охотничьих собак из своры господина де Лонгвиля. Генриетта завела особую книжечку, в которую заставляла Анри записывать свои сочинения. Она, как когда-то Карменсита, очень трепетно относилась ко всему, что он делал, поражаясь его способности создавать прекрасное из ничего. Время от времени баронесса вспоминала те скучные ненавистные уроки в опостылевшем монастыре, где, она считала, были загублены лучшие годы ее юности, и усаживалась за рукоделие, терпеливо нанизывая на рисунок вышивки маленькие цветные бусинки. Она старательно и упорно накладывала стежок за стежком и, в конце концов, вышила обложку к той заветной тетради со стихами. Когда адская работа была закончена, баронесса показала ее молодому человеку, и тот признался, что его творения недостойны столь роскошной одежки. В ответ госпожа упрекнула своего слугу за ложь и лесть и поместила книжечку в сверкающий переплет.

Вы спросите, а как же Анри, любил ли он баронессу или ему только нравилось обращаться с ней, как с ровней, пользуясь ее мягкосердечием? Не, он ее любил. Но боялся. Ему порой казалось, что она может превратиться в огромную дикую кошку с чудовищными когтями… У нее были злые глаза, даже когда она говорила о любви. Вероятно, и тут сказывалась поэтическая фантазия молодого человека.

«Все женщины одинаковые, – убеждал впечатлительного друга Франсуа. – И в каждой из них сидит дикая кошка. А вот выпустит ли она когти или нет – это зависит только от нас, мужчин».

«Мне иногда кажется, что ты живешь на земле в сотый раз, – смеялся Анри. – Твоего жизненного опыта хватит на дюжину таких ослов, как я».

«Просто-напросто, я хочу прожить как можно дольше, – отвечал приятель. – А это получится только у того, кто осторожен и наблюдателен».

«И до какого возраста ты собираешься дожить?»

«До старости».

«А когда наступает старость?» – допытывался несносный Анри.

«Когда перестанешь переставлять ноги, тогда она и наступает», – недовольно отвечал Франсуа.

«Понимаю, значит, наши бедные лошадки, которых Альфонсо приобрел в пору своей молодости, цветут и пахнут».

«Сколько же они вам служили?»

«Не знаю. Но переставлять копыта они еще с грехом пополам могли…»

В подобных случаях Франсуа старался запустить в друга башмаком или чем-нибудь потяжелее. И Анри с виртуозностью ускользал от ударов.

Так проходили дни за днями. Генриетта не вспоминала о нареченном супруге, предаваясь развлечениям и беззаботности. Но однажды, во второй половине октября, господин граф решил напомнить о себе.

В замке топили камины и наглухо закрыли окна. Поэтому посторонние звуки почти не проникали в теплую тишину покоев Генриетты. Хотя… тишина здесь была нечастой гостьей.

Это случилось вечером, в послеобеденное время. Анри, как обычно, пришел к госпоже, но ее не оказалось на месте. Слуга баронессы сообщил, что герцог вызвал к себе дочь по неотложному делу: приехал посыльный от графа до Лозена. Больше ничего узнать не удалось, и юноша отправился к себе, надеясь расспросить Генриетту позже.

Он вошел в свою комнату, которая несколько изменилась за этот месяц, и присел на стул перед зеркалом, стоящим на столе. Он любил погримасничать, считая это полезным занятием, помогающим скоротать часок-другой. Теперь Анри уже не ходил в старой актерской одежде, когда-то купленной Альфонсо. Генриетта чуть ли не еженедельно дарила ему все новые и новые вещи. Кстати, и зеркало – это был ее подарок. К тому же теперь Анри получал жалованье, хотя совершенно в нем не нуждался. Они с другом решили, что будут копить деньги для освобождения отца Франсуа. А потом – на лошадей для театра.

Подурачась с полчаса, Анри от безделья лег на кровать, подложив под голову подушку, и сал изучать потолок. Если бы наш взгляд, подобно воде, был способен точить камень, над кроватью молодого человека образовалось бы отверстие, ибо Анри постоянно смотрел в одну и ту же точку. Так он лежа и сочинял.

От тишины, многократно повторенной в лабиринтах коридоров и лестничных проемов замка, в ушах отзывалось мелким дребезжанием. Анри даже показалось, что в воздухе разносится звон бубенчиков, мелодичный и печальный. Он складывался в грустную сказку из причудливых узоров, чарующим плющом таинственности опутывая юношу с головы до ног. Сказка эта была разноцветной и забавной. Теперь в ушах отдавалась целая плеяда колокольчиков, проносясь мимо волшебной полноводной рекой. Постепенно все затихло, и Анри словно очнулся…

Он отправился к баронессе и застал ее в слезах. Она плакала так же горько, как в один из первых дней их знакомства.

– Милый Анри! – сквозь рыдания сказала она. – Я погибаю! Я не знаю, что мне делать! Придумай что-нибудь, умоляю тебя!

– Чем я могу вам помочь?

– Он скоро приедет, чтобы познакомиться со мной!

– Кто?