Угодный богу

Жрецы были усердны и терпеливы. Они хранили молчание и чувствовали, что когда-нибудь настанет их время.

Старшего сына Амонхотепа III они воспитывали с особой неутомимостью, поощряя его талант, рвение и удивляясь той безропотности, с которой он сносил все тяготы жреческой жизни. Амонхотепу было уже двадцать восемь, и за все годы учебы в храме он ничего не видел, кроме этих стен, прохладных даже в самую жестокую жару. Жрецы опасались отпускать его от себя, и он свыкся со своей странной участью. Погруженный в вечные раздумья, нелюдимый и незаметный, для многих он был как бы невидимкой, бесшумной тенью наследника великого трона, второе десятилетие своей жизни проводящего в служении Амону-Ра. Его преданность священным книгам и воле богов для всех была очевидной. Поэтому верховный жрец не задумывался, кого сделать новым повелителем Египта после смерти Амонхотепа III. Его выбор был определен задолго до этого дня. Может, еще тогда – двенадцать лет назад, в золоченом зале, во время разговора с повелителем Египта.

– Фараон Амонхотеп III перешел в мир богов, чтобы пребывать среди них вечно! – вещал верховный в сумраке ипет-исутского храма Амона-Ра, где в этот час собрались все жрецы города Уасета; узкий проблеск солнечных лучей попадал в помещение через отверстие в потолке, окружая фигуру верховного таинственным облачком сияющих пылинок. – Мы, жрецы могущественного Амона-Ра, должны теперь же решить, кто станет нашим повелителем.

– Наследник определен фараоном! – раздалось из темноты. – Тот, кому полагается заступить на трон египетский.

– Кто? – прогремел голос верховного. – Презренный Рабсун, сын хеттчанки? Той самой, что заняла место рядом с фараоном после изгнания им первой и законной супруги?

– Верховный жрец сошел с ума, – зашептали справа. – Он навлечет на нас невиданные бедствия.

– Я только помогаю восстановить справедливость! – громовым басом изрек верховный. – Малолетний сын хеттской царевны не смеет называться наследником Амонхотепа, пока существует истинный фараон. Он должен принять власть и по праву первородства, и по закону, нарушенному его отцом, который тем самым мы восстановим во имя Амона-Ра! Мать подлинного наследника, митаннийская принцесса, так и не дала развода своему супругу. Он же, в свою очередь, не спросив совета у бога и у нас, взял себе дочь властителя хеттов. Амонхотеп отверг старшего сына, носящего одно с ним имя. Он хотел избавиться от влияния Амона-Ра, потому что боялся, что его сын, много лет прослуживший в храме, будет и впредь пользоваться мудростью жрецов, передающих древние знания только великим властителям. Фараон нарушил законы и традиции. Он отдалился от отца своего, Амона-Ра. Он не хотел возводить на трон того, кто посвящен в самые сокровенные наши тайны.

– Верховный жрец забывает, что каждый фараон проходит обязательный обряд посвящения…

Быстро обернувшись в сторону говорившего, верховный служитель процедил:

– Этот фараон будет фараоном жрецов. Он принадлежит нам. Он провел среди нас слишком долгий срок и жизнь народа вряд ли когда-нибудь пробудит в нем интерес. Страной будем править мы, достойные и мудрые хранители традиций и знаний. Не к этому ли стремилось жречество на протяжении двадцати веков?

Со всех сторон послышалось нерешительное бормотание:

– Не будет ли возмущения среди номовой аристократии?

– Как отнесется народ к смене наследника, объявленного Египту покойным фараоном?

– Да, за десять лет народ привык считать наследником сына хеттчанки. Как же быть?

Верховный подождал, пока гомон немного утихнет и, дерзко глядя в разверзающуюся перед ним темноту, произнес:

– Народ подобен волу, на которого надевают ярмо. Всякий вол стремится к одному: меньше работать и больше поглощать травы. А до того, какое на нем ярмо: простое или изукрашенное драгоценностями, ему дела нет.

Его слова вызвали замешательство среди жрецов, и только спустя некоторое время раздались несмелые голоса:

– Верно говорит верховный жрец.

– Он прав.

– Боги на нашей стороне…

– Что скажете, мудрые мужи? – наконец спросил верховный.

– Ты прав, ты прав, мудрейший, – заговорили жрецы. – Нам не нужен мальчишка. Пора восстановить права жречества.

Голоса крепли:

– Молокососа вместе с незаконной царицей убрать из дворца фараона!

– Законного наследника вернуть на трон!

– Вы поистине мудры, мои братья, слуги Амона, – верховный притворно улыбнулся темноте. – Да услышит нашу волю великий Амон-Ра и да разделит с нами наши тревоги.

Верховный жрец простер руки вверх и зычно прокричал:

– Отныне фараоном Египта будет Амонхотеп IV, да не затеряется в потоке времени его бессмертное имя!

И пылинки, поднятые звуком его низкого голоса, взвивались вверх, отскакивали от сияющих ладоней и стремились улететь к светящемуся отверстию, которое, словно солнце-Ра, блистало в черноте потолка.

Пелопоннес.

Резвый ветер гнал маленькое рыбацкое судно под косым треугольным парусом вдоль побережья Пелопоннеса. Ладно сложенный голубоглазый юноша, находившийся в лодке, умело управлялся со своим суденышком, что выдавало в нем опытного рыбака. Много раз выходил он в море, чтобы забросить сети: сначала вместе с отцом, а теперь – в одиночку. Привычное занятие для жителя этих мест. Но отчего-то Тотмий противился обыденному. Он мог быть хорошим рыбаком, но его учителем стал ленивый гончар, считающий себя самым нужным человеком в округе. Учеников он не терпел, не старался им передать свое ремесло и быстро от них избавлялся. Себя он требовал величать «мастером», но от него Тотмий научился только месить глину и вращать ее на гончарном круге. Ничему другому мастер не обучал. Он делал посуду, не замечая живой мир вокруг себя, который так отчетливо, до щемящей боли в сердце чувствовал Тотмий. Заплывая на отцовской лодке в море, он мог подолгу смотреть на волны, на расходящуюся в стороны ленту берега. И солнечные блики играли на его загорелом лице, заглядывали в глаза, будто стараясь догадаться, о чем думает этот шестнадцатилетний юноша? А у него в это время на душе тоже плясали солнечные зайчики. Он видел на горизонте облака, и они были для него новыми землями. Он запрокидывал голову, силясь днем сквозь отчаянную синеву неба увидеть звезды, но это почему-то не удавалось. То ли дело луна! Она могла появиться в любое время дня, будто забыв о своем истинном предназначении. Тотмию казалось, что она ищет его, и он тихо улыбался ей, лежа на дне лодки, подложив под голову руки. И луна грустным личиком смущенно улыбалась в ответ. Она была похожа на робкую девушку, и Тотмий мечтал вылепить ее портрет, как только найдет подходящую глину. Он мог лежать на дне лодки и часами думать о том, как выглядела бы луна, будь она человеком: удивленно приподнятые черные брови, зелено-серые глаза в искрах длинных ресниц, улыбающиеся полные губы. Но это уже совсем не луна, а кто-то другой, очень знакомый… Кто же? Может, мать, которая умерла в ту пору, когда он был еще ребенком?

Но сегодня Тотмию было не до луны. И не для рыбной ловли он вышел в море на отцовской лодке. Его голубые глаза горели нетерпением и счастьем, которые бывают у человека, решившегося на отчаянный поступок. Он развернул свое суденышко, и смело направил его в объятья моря, надеясь рано или поздно достигнуть страны детских грез, лежащей где-то за фиолетовым морским горизонтом. Он знал с малых лет, что там живут люди, которые поняли бы его стремление и наверняка смогли бы научить передавать красоты мира.

Тотмий торопился. Он надеялся отплыть подальше от дома, пока не хватится отец, а лодка, как ему казалось, замедляла ход и ветер переставал надувать парус. Тотмий, тихонько поругиваясь, часто и досадливо оборачивался.

Высокий зеленый холм, под которым находился его дом, отдалялся не так быстро, как ему хотелось, и Тотмий, в очередной раз оглянувшись, увидел на берегу фигуру отца, машущего ему рукой. В этот момент у юноши странно перехватило дыхание и сжалось сердце. С трудом сдерживая неожиданные слезы, Тотмий отвернулся.

Вскоре он отыскал взглядом в открытом море большой иноземный корабль, который вначале принял за египетский. Но это оказалось судно финикийцев. Он направил свою лодку наперерез и, приблизившись, стал громко кричать, стараясь привлечь внимание.

Корабль был хорош: вдоль бортов крепились решетки из прутьев для ограждения палубного груза; мачта несла прямоугольный парус на двух изогнутых реях, подобно египетской традиции – вот почему юноша ошибся, увидев судно издалека.

На борту заметили лодку Тотмия, и мускулистые гребцы подняли весла над водой. Богато одетый финикиец с пышной бородой отдал приказ принять гостя, и расторопные загорелые люди помогли юноше подняться на борт, крепко привязав лодку к кораблю.

– Я готов выслушать тебя, – после приветствия сказал богатый финикиец, – Ты юн и пытлив. Чего ты хочешь от меня?

Тотмий немного растерялся. Финикиец говорил на его языке очень чисто и как-то по особенному мягко.

Переборов внезапную робость, юноша попросил:

– Мне нужно в ту страну, где люди строят настоящие горы для своих властителей. Ты знаешь, как доплыть туда?

– Ты говоришь о стране пирамид? – финикиец удивленно поднял брови.

Тотмий от волнения покусывал губы; он вдруг испугался, что финикиец посмеется над ним.

Но вместо этого услышал:

– Ты собираешься доплыть туда на таком утлом суденышке? Наверное, ты очень смел. Но зачем тебе страна пирамид?

– Мне нужно туда попасть, – стиснув стучащие от волнения зубы, проговорил юноша; он чувствовал, что его бьет озноб.

– Прекрасно, о путешественник! – воскликнул финикиец. – Тебе очень повезло – мой корабль везет много товаров в те благословенные края.

Тотмий живо взглянул на торговца, тот заметил промелькнувшее в его глазах счастье и продолжал:

– О, юный мореплаватель! Ты должен быть благодарен судьбе, пославшей тебе мой корабль, ибо сейчас я принял решение оставить тебя здесь. Ты мне понравился и потому ты очень скоро попадешь туда, где среди песков стоят пирамиды!

Молодой человек неумело поблагодарил доброго торговца, а тот велел отвязать от борта рыбацкую лодку. Она еще долго плыла за кораблем, словно не желая расставаться с молодым хозяином. Юноша смотрел на нее и невольно переводил взгляд на берег, подернутый голубой дымкой, где под высоким холмом стоял, наверное, сейчас его отец и с тоской смотрел на корабль, увозящий Тотмия.