Угодный богу

Люди бежали за носилками божественного, падали в пыль, чтобы прикоснуться к оброненному фараоном цветку, ненароком упавшей ленте. Народ, привыкший к скудной жизни, дрался за эти реликвии, отвоевывая право урвать лепесток от цветка, нитку от ленты. Ибо вещь только что коронованного владыки способна обеспечить покой и процветание в каждом доме! Люди преследовали носилки до самого дворца, пока слуги божественного не преградили им путь. Но уходить никто не торопился. Народ долго толпился у каменных высоких стен резиденции, делился впечатлениями, хвастался добытыми реликвиями. Кое-кто хотел взглянуть на нового владыку Египта в его дворце, подговаривал кого-нибудь и за незначительную плату вскарабкивался на чужие плечи. Увидеть что-либо за густыми ветками деревьев не удавалось, зато тотчас прибегала стража и гнала простолюдинов палками.

Когда диск Амона-Ра спустился за горизонт, у стен уже никого не было, кроме бессонных стражников, караулящих покой властелина.

Спальня фараона освещалась маленькими факелами, рассредоточенными по периметру залы. Пока одни слуги готовили для повелителя ложе, другие умащивали владыку душистыми маслами из лепестков пиомских роз. Амонхотеп с холодным спокойствием восседал на низкой скамеечке из золота и слоновой кости, погрузив свои священные стопы в розовую воду, и слушал стоящего перед ним верховного жреца, спина которого была смиренно согнута, а руки сложены на животе.

– Служители несравненного Амона-Ра не хотят терять даром драгоценного времени. Они просят тебя поспешить с ответом, – говорил верховный бархатным голосом. –Теперь, после того, как ты стал законным фараоном Египта, настал момент, когда божественный должен сказать о своем решении.

– Ты слишком торопишься, Такенс, – не двигаясь, медленно и глухо ответил фараон.

– Тогда что мне передать мудрейшим, послушным воле Амона?

– Я слишком устал сегодня, чтобы обременять себя другими заботами. Ступай, мой наставник. Я утомлен.

Во взгляде жреца промелькнула досада.

– Да будет благословен твой сон, – промолвил он, удаляясь.

Слуги вытерли широким полотенцем ноги фараона и окурили благовониями помещение спальни. Амонхотеп IV встал и перешел к своему ложу. Слуги помогли ему лечь и укрыли его легким покрывалом, – ночи в Египте всегда прохладны. Затем, поклонившись, они ушли и лишь один задержался на время, чтобы потушить в спальне факелы. Когда и он покинул комнату, в ней установилась, наконец, желанная тишина, нарушаемая только шелестом листвы за окном.

Но так продолжалось недолго.

Чуть слышный шорох донесся со стороны ложа фараона, звук соприкосновения ткани с человеческой кожей и тихие шаги. Затем фараон подошел к окну и, набросив на себя длинную накидку, неслышно выпрыгнул наружу.

В саду стражники по три-четыре человека, сидели вокруг костров и запоздало ужинали, прославляя фараона. Человек в накидке легко проскочил мимо постов и очутился около стены, призванной защищать сад и фараона от нежелательных гостей. В этом месте пальма и лиственное дерево так приближались к каменной ограде, что фараону при его росте не составило труда вскарабкаться наверх и перелезть через забор. Спрыгнув вниз по другую сторону ограды, он огляделся. Шагах в ста справа виднелся вход в резиденцию, охраняемый дюжим воином. На счастье, охранник в данный момент стоял, повернувшись спиной, и не видел фараона, прячущего лицо под накидкой. Пользуясь моментом, Амонхотеп IV неспеша направился налево, где в двадцати шагах начинались постройки ипет-исутской части Уасета.

Он пересек несколько плефров среди построек и вскоре приблизился к подножию храма, знаменитого своей роскошью и великолепной архитектурой. Только сегодня здесь проходило посвящение в фараоны великого сына бога солнца, и следы недавнего празднества еще присутствовали повсюду: лоскутья разорванной одежды, разбросанные камни – свидетельства борьбы за священные реликвии. Под подошвами что-то хрустнуло и Амонхотеп с омерзением посмотрел себе под ноги. Даже при несмелом свете богини Мут можно было разглядеть на шершавом камне ступеней человеческую кровь и выбитые зубы. Фараон обогнул главный вход, зашел чуть правее храма и вдруг исчез, словно провалился сквозь землю.

В небольшой подземной комнате горел странный голубоватый светильник, ничего не освещавший и не дававший тени. Амонхотеп уверенно прошел к дальней стенке и нащупал там медное тяжелое кольцо. Покопавшись в складках одежды, вытащил и вставил в отверстие под кольцом длинный трехгранный прут и трижды повернул кольцо в пазах. Что-то глухо заскрежетало, стена подалась и открылась, подобно двери. Фараон выдернул прут из отверстия, проскользнул в черноту проема, и каменная дверь медленно, с тем же жутким скрипом, наглухо закрылась.

Здесь было еще темнее. Амонхотеп остановился, давая глазам привыкнуть к мраку, хотя нормальное зрение здесь было бы бессильно. И тут из бездны донесся старческий голос: «Иди сюда, мой господин, я ждал тебя». В непроглядной тьме мелькнуло пламя светильника. Амонхотеп решительно двинулся навстречу огню и вскоре оказался в просторном помещении подземной части храма Амона-Ра.

У жертвенника в свете единственного факела сидел на полу бритый человек со старчески сморщенным лицом. Но его осанка была по-юношески гордой, вступая в спор с возрастом, не пощадившим лицо.

– С чем пришел, мой господин? – спросил старик.

Фараон опустился на камни перед старым жрецом и хотел поцеловать его ноги, но тот не позволил этого сделать:

– Что ты, повелитель! Пристало ли тебе, потомку несравненного солнца, лобзать грязные стопы грешника, осмелившегося служить твоему божественному прародителю?

– Но, учитель, – попробовал возразить гость.

– Нет, повелитель. Теперь все изменилось и не ты, а я должен припасть к твоим ногам, – возразил старик. – Но, если не будешь против, – добавил он, чуть погодя. – Я не стану делать этого сейчас, ибо я стар и немощен.

– Ты мудр, мой учитель. И я никогда не позволю тебе падать ниц передо мной, твоим учеником.

– Тогда садись, – предложил старый жрец.

Фараон снял накидку, постелил ее на камень пола и сел подле старика. Свет пламени скользнул по его некрасивому, точно вырубленному из камня, лицу, по тощей, нескладно сложенной фигуре.

Самым старым служителем Амона-Ра являлся Хануахет, учитель и наставник молодого фараона на протяжении всех долгих лет пребывания Амонхотепа в храме. Они проводили вместе много времени, разговаривая о жизни и о людях, о справедливости и коварстве. Хануахет научил своего воспитанника не только читать священные книги, но и размышлять над ними, видеть картины жизни сквозь сухие символы иероглифов. Не было у Амонхотепа человека ближе, чем старик Хануахет, чьим словам он верил, чьим советам следовал. Мудрость старого жреца распространялась так далеко, что ее не могли удержать ни стены храма, ни расстояния. Сидя перед факелом в мрачном подземелье, он видел весь мир, наполненный воздухом и красками. И Амонхотеп наблюдал этот мир вместе с ним. Сам того не ведая, юноша обретал опыт, воспитывал разум, и мечты о прекрасном мире рождались в его голове.

Мой господин, ты еще многого не постигаешь по неопытности своей, – мягко сказал старик, слегка наклонив голову набок.

– Да, Хануахет, поэтому я здесь. Мне нужно твое слово, чтобы понять…– фараон подтянул ноги к животу и обхватил их руками. – Учитель, ты мудр и искушен в делах, затеваемых жрецами. Я же, большую половину жизни проведший среди вас, ничего не успел увидеть. Жизнь для меня полна загадок: как поступить, что делать, кому доверять? Я политик поневоле, в силу необходимости вставший во главе государства. Но я беспомощен. Фараон без собственного мнения – вот кто им нужен. Я это понял сразу. Не обязательно знать человека, чтобы догадаться о его планах, но если уж знаешь – никогда не ошибешься.

– Ты о верховном жреце Такенсе? – старый жрец едва заметно улыбался, наблюдая за живым, очень подвижным и кажущимся юным лицом молодого фараона, за его выразительными глазами, наполненными мыслью: ничего от изваяния, каким Амонхотеп представлялся во дворце, в нем сейчас не осталось.

– Сначала им понадобилось посвятить меня в высшую степень жречества, – продолжал фараон. – Для того, чтобы навек привязать к себе. Я стал бы одним из них, рабом из воли, лжецом и лицемером. Я отказался от высокой чести, сославшись на неопытность и уважение к памяти предков. Но они не успокоились! Теперь им понадобилось быстрее женить меня. О, поверь, мудрейший, это невыносимо! Они приставят ко мне свою осведомительницу. Одна эта мысль убивает во мне желание жить, тем более, что союз благословит верховный жрец, главный лжец Египта!

– Почему ты относишься к нему с такой нетерпимостью? – спросил старик. – Он тоже тебе добра желает.

– Мне и моему царству! – перебил старика Амонхотеп. – Да, я слышал его речи. Он умеет завораживать умы людей своим красноречием. Но он ведь не таков, каким кажется. Он хочет власти.

– Что ты подразумеваешь?

– Учитель, я чувствую людей! Они предстают предо мной с обнаженными мыслями. Я их знаю, словно родился и жил с ними рядом. И я понял, каков в действительности верховный жрец. Помыслы его темны, как подземелья этого храма. Он хитер и коварен. Он мечтает править страной, один, безраздельно. Ему нужен фараон, послушный его желаниям; он выпестовал меня в надежде на это; разве он отступится от своих давних планов? Вековых, тысячелетних планов жречества – вновь обрести утраченное могущество?

– Ты верно говоришь. Слушай же меня, мой повелитель, и следуй моим советам.

– Я уже следую советам, и теперь по твоему наущению верховный жрец – моя правая рука, первый после меня человек в государстве! – фараон резко обернулся к старику. – Я взял врага в свой дом и должен не только терпеть его присутствие, но и прислушиваться к его воле.

– Лучший способ постичь врага – это знать о нем все, каждый его шаг. С ним нужно дружить, делая вид, что ты ни о чем не догадываешься, – старик поднялся с места. – Можешь оспорить мои слова, но потом поймешь, как я прав. Злой собаке нужно бросить кость и она позволит пленнику бежать. Потерпи, мой господин. Ты будешь вознагражден.

Фараон молчал.

– Я рад, что не ошибся в тебе, – проговорил старик. – Ты, мой повелитель, действительно сын богов, и поистине неземная проницательность дана тебе и таится в твоем разуме.

– О, Хануахет, перестань хоть на миг возносить хвалу ученику! – воскликнул фараон и повернулся к старику. – Дай мне совет, учитель. Сами жрецы говорят, твои знания превосходят разум самых посвященных.

– Какой совет ты просишь? – спокойно спросил старый жрец.

– Я знаю, ты можешь созерцать сквозь стены, лицезреть грядущее и совершать настоящие чудеса с людьми, оживлять мертвых…

– О, мой повелитель, – усмехнулся старик. – Ты совершеннейший младенец. Ты веришь подобным глупостям? Разве человек может своим бессильным взором преодолеть каменную преграду или заглянуть в то, чего никогда не было? А чудеса… Я знаком с медициной и поэтому скажу: в исцелении больных нет ничего тайного.

– Ты смеешься надо мной! – вскипел фараон. – Я знаю – твои уста говорят неправду! Ты сам учил меня чувствовать ложь. Ты думаешь, я все тот же мальчишка!..

– Тише, повелитель, – перебил его старик, уставившись в потолок. – Нас могут услышать в залах храма.

– Там нет никого в такой час.

– Не скажи, мой повелитель.

Глаза фараона вспыхнули озорным юношеским огнем:

– Ты видишь – в храме кто-то есть? Ты увидел его?

– Тише, тише…