Улица Бирюзовая обнаружилась в деревне Кузнецово, в Новой Москве, у черта на рогах. Фотографий домов или панорам улиц я не нашел. Может, и есть там такой дом из серого силикатного кирпича, может, нет.
Самое обидное, что не будет слышно, когда она появится! Я отойду, она придет, меня нет, уйдет, и останусь я один на один с этой загадкой до конца жизни!
Я тщательно обстучал раму и заднюю часть зеркала. Гулко, пусто. Как и должно быть. Вскрытие решил провести на следующий день – а вдруг там механизм какой, электроника, а я испорчу?
Взял большой лист акварельной бумаги, прикрепил его к мольберту, написал большими буквами Welcome!, прикрепил ее портрет моей кисти к листу и поставил приветственный плакат напротив зеркала.
Подумал, приписал «Добро пожаловать!» и, довольный, занялся собой. Умыться, причесаться, то-се… Даже в магазин спустился, проветриться.
Она вернулась
Она пришла вечером. Я как раз только-только нашел консервный нож и вскрыл баночку сайры из запаса бабули «на черный день». Придвинул кресло к компу, выложил сайру на хлебушек, открыл рот, и… краем глаза я увидел, что зеркало потемнело. Я развернулся в кресле и, отталкиваясь ногами, бросив бутер в тарелку, проехал полтора метра по комнате и дрожащими от волнения руками включил видеокамеру, заранее закрепленную на штативе.
Она уже была по ту сторону. Сегодня на ней было платье попроще, с косыночкой вокруг шеи, прикрывающей вырез на груди. Я уже не спешил так отчаянно, как вчера. Раз пришла, значит, ей тоже любопытно. Я помахал ей рукой. Она подняла бровки и помахала рукой в ответ. В ее комнате было по-прежнему темно, только фонарь освещал ее снизу, поставленный на табурет или стул и свет из моей комнаты.
– Ты красивая! – сказал я и, указав на нее пальцем, похлопал в ладоши. Похоже, она поняла и улыбнулась. Улыбка у нее была замечательно добрая. Ушки маленькие. Нос, возможно, чуть больше, чем хотелось бы для такого красивого круглого личика. И форма черепа изумительная – волосы, стянутые в пучок, облегали красивый круглый череп… да, я художник, я так вижу людей. Отстаньте.
Она приставила указательный пальчик к разделяющей нас прозрачной преграде. Я приставил со своей стороны свой. Она улыбнулась и добавила средний, я – за ней. Она засмеялась и отдернула руку. А я прижал всю ладонь. Она задумчиво оглядела меня и робко приложила свою ладошку к моей. Пальцы тонкие и длинные. Значит, занимается музыкой. Потом она отняла руку, посмотрела на мой приветственный плакат, глаза у нее округлились, она показала пальцем на свой портрет.
Я радостно закивал и стал показывать пальцем то на рисунок, то на нее – мол, это ты, ты! Она сложила ладошки и послала мне воздушный поцелуй. Мол, спасибо! Потом прочла надписи и радостно начала тыкать в «Добро пожаловать!» и хлопать в ладошки. Неужели она говорит по-русски? Она махнула рукой, показала пальцем на себя, потом начала изображать, как будто водит пером. Напишет мне? Я тоже похлопал в ладоши. И закивал головой, как полоумный.
Потом она снова махнула кистью руки, призывая к вниманию. Показала пальцем на себя, потом «прошлась» пальчиками, как будто человечек идет и показала пальцем за спину. Я изобразил максимум огорчения. Сложил молитвенно руки.
Она рассмеялась, потом замерла, будто прислушалась. И, послав мне воздушный поцелуй, исчезла – закрыла фонарь. Снова темнота заклубилась, поползли пятка по стеклу, и оно начало светлеть и отражать, как нормальное зеркало, меня и мою комнату.
Я схватил видеокамеру и поставил на режим просмотра только что снятое видео. Ну что я могу сказать? Прекрасно получилось. Кадры с гримасничающим перед зеркалом идиотом со спины и отражением его с лица вышли превосходно. А больше – ничего.
Знакомство
Проснулся я от дивного аромата. Нет, не серы. Благоухала банка из-под сайры. Даже во сне приснилась, проклятая рыбина. Может, и не сайра, а мойва. Или корюшка… Противно улыбалась и вертелась на тарелке.
С этой сайрой… Ох. Бабуля у меня экономная. Когда они с дедом ходили (до ковида) по магазинам, дед старательно выбирал консервные банки с колечком, за которое дернешь – банка и открылась. Но они дороже «обычных», которые открывашкой ковырять надо. Бабуля острым взором выглядывала в тележке «дорогие» банки и меняла на такие же, «обычные». Дед ворчал:
– Ну удобно же!
Бабуля громко парировала:
– Что у меня – рук нет, что ли!
Про руки. Когда дело доходило до вскрытия банки, на весь дом (а если на даче, то на оба этажа и участок в четверть гектара) раздавался громкий бабушкин крик:
– Гриша! Гриша! Банку открой!
Гриша – это дедушка. Когда я был маленький, меня посылали «отыскать этого глухого пня», а когда подрос, бабуля расширила список:
– Са-ша! Са-ша! Гри-ша!
Говорят, что я так и научился складывать слова в фразы. Долго не мог начать. Слова говорил, а в предложения их не складывал. И вот, наслушавшись бабулиных воплей «Гриша! Вынеси помойку!» не выдержал, прибежал к деду и завопил:
– Гиша, выси помоку!
Вот вам и польза.
Еле дождался я ее прихода. Нарисовал все, что «задали» на «малопочтенной работе», изобразил ее в разных видах – на лошади, танцующей, просто как я ее вижу через зеркало. Все развесил, сел ждать. В этот раз она пришла гораздо позже, у нас уже ночь была на дворе.
Снова заклубилась тьма в зеркале, я включил видеокамеру, несмотря на первую неудачу и стал вглядываться в потусторонний мир.
В этот раз коридор за дверью, в которую она входила, был почти не освещен, фонарь она открыла, только когда подошла к своему «окну». Увидела меня, заулыбалась. Отошла в темноту, вернулась с толстым фолиантом в кожаной обложке. Вытащила из поясной сумочки, похожей на мешочек, карандаш (я бы его назвал «угольный», я рисую такими), вытащила свернутый в рулон лист бумаги, развернула его и торжественно разгладила на положенном на колени фолианте. Лукаво посмотрела на меня и приставила пальчик к стеклу. Я тут же прижал свою ладонь. Она беззвучно рассмеялась и ткнула пальчиком в мою ладонь.
Меня осенило. Не поиграть ли с ней «в ладушки»? Хлопнул в ладоши, приставил правую ладонь к зеркалу, потом еще раз, приставил левую. Она обрадовалась, как дитя, и стала повторять за мной, да как ловко! Минуты через две удивленно покачала головой и прижала обе ладошки, я – свои. Мы смотрели друг другу в глаза, и я чувствовал, как между нами прискакивает искра – так бывает между малознакомыми людьми, когда они наконец рискнут посмотреть пристально в глаза друг другу. Иногда узнают «своего».
Наигравшись, она подняла вверх указательный пальчик. Я убрал руки от зеркала. Она взглянула на приветственный плакат, улыбнулась и что-то написала карандашом на листке бумаге. Написала и приложила к «окну», чтобы я увидел.
Я увидел… и выпал в осадок. Она написала по-русски!
«Я – Ольга. Кто вы?»
Я схватил блокнот и ответил:
«Я – Александр».
Она склонила головку, как бы здороваясь. Я повторил ее жест и написал:
«Вы – русская?»
Она прочла с радостным изумлением, ответила:
«Да! А где вы?»
«В Москве… А вы?»
«Я въ Рузе!»
И мы снова удивленно воззрились друг на друга.
«Государь въ монастыре, на богомолье. Къ намъ былъ! У насъ дымъ коромысломъ!»
– Какой государь?.. – прошептал я и уставился на «яти». И написал:
«Извините, какой государь?»
Она удивленно посмотрела на меня, задумалась и ответила:
«Известно, какой! Петръ Александровичъ!»
Я молчал. Потом спросил:
«А какой сейчас год?»