Зеркало с Бирюзовой улицы. Современная фантастика

А на Светкиной даче мы сутки ждали «скорую». Наши знакомые нам говорили, чтобы мы не валяли дурака и ехали в Москву, что на каком-то сайте пишут – в Подмосковье «скорая» сейчас приезжает через двое суток после вызова, потому что у них отчаянно не хватает бригад. И, в то же время, кто-то в Москве вызывал к ковидной бабушке «скорую», тоже ждали сутки, но ведь мы ждем уже целый день, и еще там ждать?..

Бабуля села в свой «лимузин» («остатки былой роскоши», как она говорит) и эвакуировалась к деду на дачу, оставив нам квартиру для карантина.

Я помню, как Света, сжав зубы, делала мне свой первый в жизни укол дексиметозона, последние ампулы из сельской аптеки. И помню, как она кричала на диспетчера «скорой»:

– Вы что, с ума сошли? Мы ждем уже сутки!

– Ждите, бригада приедет. Ваш вызов у нас висит.

– Когда? – кричала Светлана.

– Когда бригада освободится.

– Человеку нечем дышать! Ему нужно в госпиталь!

– Что вы на меня кричите?

– Так, простите. Я не буду кричать. Скажите только одно: какие мы в очереди?

– Да никакие.

Света замолчала на несколько секунд, потом зловеще спокойно спросила:

– Как это «никакие»?

– А так. Если будет вызов к ребенку или авария на дороге – конечно, я отправлю бригаду туда, – осторожно сказала диспетчер.

– Я вас поняла, спасибо, – Света нажала кнопку «отбой». – Сань, они не приедут. «Скорая» не приедет. Совсем. Собираемся в Москву.

Моя бедная бывшая девушка была сама тяжело больна. А мы, как назло, только вчера заказали через «Утконос» килограмм сорок продуктов. И их оставлять было нельзя. Плюс ноутбуки. Плюс прочее барахло. А я не мог шевелиться.

Света с трудом упаковала все в машину, посадила меня и рванула в Москву, на мою квартиру.

– Ты мне только говори, если где какая яма, – попросила она. Света очень плохо видит в темноте и старается ездить днем. Она слепуха, минус семь.

За час мы доехали до дома. Я почти не мог ходить. Только добрался до квартиры и вызвал «скорую». Все эти десятки килограмм больная Света таскала сама.

– Алло, «скорая»? У меня температура, одышка, направление на госпитализацию, очень сильный кашель. Кислород 94…

– Ваш адрес? Хорошо. Вызов принят, ожидайте.

– Скажите… скажите, долго ли ждать?

– Бригада уже подъезжает, – зазвучали в моей душе праздничные колокола. Бригада уже подъезжает! После суток ожидания в «замкадье»!

Через час я уже был в ковидном госпитале, принимал уколы и капельницу. За неделю я деградировал с «ниже 25» до 80 процентов поражения легких.

Меня спасли. Я раньше был полон скепсиса и думал, что «ковид – это типа сильного гриппа», и что «народу голову морочат, запугивают, запирают по домам», и что «прививка от ковида имеет целью чипизацию населения».

Во время болезни я две недели лежал в ковидном госпитале, а потом неделю долечивался в обычной больнице, и еще три недели дома, и видел, как вот человек – уснул, а утром его выносят вперед ногами, видел, как у людей сносит крышу от невозможности переносить удушье и боль. Прочувствовал, каково это – умирать, задыхаясь, несколько дней, и ничего сделать нельзя, и тут только Господь тебе поможет и врачи, борющиеся за каждого пациента, бесконечные капельницы, уколы, и медленное возвращение из мира мертвых…

Дрянная болезнь. Потеря обоняния, вкусовые галлюцинации – это же неврологическое поражение. Иммунная система начинает реагировать ненормально, уничтожая здоровые клетки, принимая их за вирус. Ужас, короче.

Переболев, я понял, что это настоящее преступление – выйти «попить пиво», ловко сбежав из-под карантинного надзора, или прийти на работу в соплях, отчаянно чихая и кашляя и заявить «это не ковид, это просто так», а потом слечь и утянуть за собой нескольких человек.

И у Светы, видимо, произошла переоценка ценностей, она ко мне не вернулась. Сказала, что больше не хочет «играть в семью». Ладно, Светка, бывай… Любила ли она меня? Не знаю. Матроша, наверное, любила своего толмача. Замуж не брал молодую вдову, подлюка. А ей и не надо… Устала она от своего первого мужа, старого купца, устала, зачем ей новая обуза?

Что-то я расфантазировался. А уже вот оно, метро! Вылезаем. Попрощался с коллегами, надеюсь, больше никого не увижу. Не хочу туда ездить. Надоело быть верстаком. Я же художник, настоящий. Буду рисовать секиры, топорики, булавы, пушечки… погружусь в эпоху Алексея Михайловича Тишайшего. Кто его Тишайшим назвал в то грозное царствование, интересно?

Я – художник. Когда стало ясно, что мне в школе интересны лишь рисование, черчение и геометрия, бабуля направила меня в колледж, я там выучился на краснодеревщика.

Идти куда-то надо было – или платно, или имея художку за спиной. Ни денег, ни художки (походил, не понравилось), ни репетиторов – пришлось идти в бывшее ПТУ.

Потом поработал годик, увлекся программированием. Прочитал все, что мог, по верстке полиграфических изданий, пристроился в небольшую типографию, набрался опыта и перешел на картонажную фабрику, где проработал пять лет. И вот – пинок поз зад, расчет на карточке, и я свободен после своего ковида.

Не любит шеф, когда болеют. В первую волну, когда не знали, как эту дрянь лечить, один наш менеджер (по работе с клиентами) вусмерть перепугался (потом выяснилось, что он по образованию врач-инфекционист, и его страх понятен, он-то понимал, что такое эпидемия неизвестной вирусной инфекции, явно искусственного происхождения) и стал проситься на удаленку, ссылаясь на распоряжение Президента отправить по домам всех, без увольнения, и с выплатой зарплаты. Гендир ему отказал.

Парень месяц не выходил на работу. Когда началось послабление режима, пришел. Гендир ласково предложил ему или написать заявление на отпуск за свой счет, или уволиться по собственному. Тот отказался, полез в бочку, стал тыкать Указами Президента, угрожать… и был выкинут за ворота с записью в трудовой «уволен из-за несоответствия служебному положению». То есть с черной меткой.

Это было подло. Менеджер пошел судиться. После третьего суда, когда стало ясно, что придется выплатить и всю зарплату на прошедшее время, и сделать новую запись в трудовой, и оплатить моральный ущерб, парню наконец предложили мировое соглашение. Не знаю, чем дело кончилось, меня самого пинком под зад на улицу выкинули.

Почему я не стал возмущаться? А директор с ухмылкой припомнил мне те два дня, когда я, как дурак, ждал его решение – работать на удаленке или вызывать врача.

– Это же, по сути, прогул! – сказал он. И я молча подписал заявление по собственному желанию.

Я снял в банкомате с карты деньги, обналичил. Мы с бабулей не верим в виртуальные деньги. Вот они есть, а вот их кто-то свистнул. Может, судебный пристав по какому-то забытому проценту на процент по кредиту. Может, ошибочно. Может, взломали и сперли, именно твои копейки, твою пенсию, твое жалкое пособие…

Двадцать три тысячи перекочевали в потрепанный кошелек, и я, подняв воротник, вышел в метель на улицу.

До длинного подземного перехода идти и идти… Как назвал толмач во сне месяц февраль: снежень? Точно. В столице нашей от снега отвыкли. МЧС о снегопаде предупреждает, как о катастрофе, через СМС-ки. Смешно… Зима на дворе. Конечно, и снегопад, и метель будут.

Кошелек

.

Света стеснялась моего потертого кошелька.

– Ой, не доставай из него деньги в магазине! Людей постыдись, как обдергаец! Ты себе не можешь новый купить? Хочешь, сделаю подарок?

Я смотрел на нее глазами олененка Бемби и глупо улыбался. Как объяснить любимой девушке из «обеспеченной семьи», что это – единственный подарок моего отца за последние двадцать пять лет?

Папаша жил с новой семьей в Испании давно, я только в школу начал ходить. У него там как-то сразу появились новые дети, жена не работала, со своим делом не задалось. Он пытался держать гостиницу в горах, но разорился. «Испанских» внуков бабуля видела только раз в жизни, когда они с дедом собрались, арендовали домик на берегу моря и уехали на пару неделю отдохнуть. Меня не взяли. Я не понимал, почему, и обижался страшно. Потом бабуля, когда я уже подрос, вздыхая, объяснила, что отец не хотел рассказывать новой жене об оставленном в России сыне. Чтобы новые дети не считали отца предателем.

В снятый домик у моря вскоре нагрянуло все семейство. Внуки почти не понимали по-русски, что огорчило бабушку и деда. Бабуля взяла с отца слово, что он будет учить Пауля и Анну русскому языку, но больше внуки не встречались с русской родней, и узнать, как они научились трудному языку, мы не смогли. Пару раз в году отец пересылал фотографии в бабулину почту, и та, вздыхая, покупала евро и переводила ему свою небольшую пенсию за месяц. Обратных переводов не было, видно, отцу жилось тяжело.

Тогда-то бабуля и привезла из Испании это портмоне. Показала мне его, торжественно объявила, что это – подарок отца, положила туда денежку и пообещала подкладывать еще, чтобы к моим шестнадцати годам у меня был капитал. И вот сейчас в этом кошельке лежат заветные двадцать три тысячи и несколько десятюнчиков. И – Добби свободен!

Я спустился по обледеневшим ступеням, придерживаясь правой стороны, там были шаткие перила, настолько шаткие, что они меня бы не выдержали. Но, может, позволили бы не упасть со всего размаха и не ехать вниз, стукаясь задом о ступеньки.