За разговором о достоинствах и недостатках снимаемой Кишкисами квартиры, позавтракали чаем с бутербродами и собрались на прогулку к морю. Недостатков было много, достоинств – всего два. Очень низкая цена, позволяющая и жить отдельно, не деля пространство с чужими людьми, и копить на будущее. И море.
– Вот так вот? На самом деле? – восхищенно ахнул Андрюкенас, когда пройдя чуть больше ста метров от двери, они перешли дорогу, прошли через короткий туннель сквозь городскую стену и оказались на берегу.
– Да, именно так, – рассмеялась, довольная эффектом Неринга. – Это Ширнесс. Паршивый, в общем-то, городок, но в максимальной степени «on-sea»[53 - Встречающаяся в названии многих приморских английских городов составная часть.] . В такой, что вопрос: «А вы далеко от моря живёте?» тут просто неуместен. Живёшь в Ширнессе – значит, живёшь у моря. Хотя, строго говоря, это залив. Лужа, как Андрей сказал…
– А тогда понятно… – Жильвинас кивнул в сторону проступающих вдалеке за водой городских очертаний. – Там, получается, другой берег?
– Ага, Саузенд. Тоже «on-sea». Там, кстати, красиво и, практически, курортно, но туда ехать три часа на машине. Хотя, казалось бы – рукой подать…
Некоторое время шли молча, любуясь морскими видами. Уж дышал солёным морским воздухом и, ёжась, пытался смириться с колючим морским ветром.
– И что, ты теперь безработный? – резко, ветру под стать, вдруг спросила Неринга. – Ты же совсем сан потерял, да? И стоило это того?
– Литва же попала на игры… – немного удивившись напору вопроса Неринги, ответил Жильвинас. И с мягкой улыбкой добавил, – Если Париж стоит мессы, то Лондон, определённо стоит рясы.
Неринга не оценила шутку.
– Правда, стоит? Тебе действительно этого достаточно, чтобы не жалеть? Выиграть отборочный турнир, показать, что вы играете не хуже профессионалов – это всё стоит того, чтобы отказаться… Ну… Не от веры, да? Но всё равно – от привычного уклада, от привычной жизни, от дела всей твоей жизни, в конце концов…
Продолжая мягко улыбаться, Жильвинас возразил:
– Я бы не говорил, что мы можем играть не хуже профессионалов. То есть, кто-то среди нас – Миша Огнев, например, Пранас Лубинас – они, наверное, могли бы. Они действительно здорово играют. Но даже их я бы не стал сравнивать с профессионалами. Выиграть несколько матчей за счёт силы духа можно, с Божьей помощью, против кого угодно, это не то же самое, что играть профессионально. Мы бы через неделю после открытия сезона поумирали все, причём, наверное, даже не важно сезона какой лиги – хоть НБА, хоть Третьей Монгольской. Ну, возможно, кроме Зайца, судя по тому, что я об его нагрузках слышал.
Неринга кивнула последнему замечанию, но не дала Жильвинасу развить тему.
– Я не об этом спрашиваю…
– Не об этом. – Уж, уже серьёзно, кивнул. – Я просто подчёркиваю, что всё это совсем не про «показать, как мы можем». Просто нет ничего важнее духовной жизни, а спорт – даже не замена духовной жизни, а действительно духовная жизнь для огромного числа людей. Это то, что у них есть, то, что они могут прочувствовать. Единственная доступная им возможность прикоснуться к Богу Так бывает, так есть – хорошо ли это или плохо. И долг священника не в том, чтобы критиковать то, каким способом у других людей получается почувствовать Бога, священник просто должен помогать им его почувствовать. Священник всегда должен защищать и поддерживать духовную жизнь. Особенно, чужую. Вот и всё.
– Конечно, конечно. Баскетбол – вторая религия и первая национальная идея… А вы – её пророки, Апостолы Игры. Конечно-конечно. И всё-таки… А ты думаешь о том, что будешь дальше делать? Ну, после Лондона?
– Объясни, что ты хочешь понять, – они спустились по широким огромным ступенькам с асфальтированной дорожки на морскую гальку и теперь стояли в пяти шагах от пенящейся воды. – Тебе не нравится, что Андрей ввязался во всё это? Ты боишься, что из-за Олимпиады у него будут проблемы с работой?
– Да блин! – Неринга подчерпнула из-под ног горсть камней и резким броском зашвырнула их в море. – При чём тут работа! Знаешь, сколько в Кенте пакхаузов? Уволят с одного – на следующий день уже можешь в другой идти, даже не обязательно быть хорошим работником. А Андрей – хороший… Только… Я ваш последний матч смотрела и плакала – я таким живым Андрея не видела… Никогда, наверное. У него глаза горели! Что-то похожее бывает, когда он один работу за четверых делает, но тогда они у него горят яростью. А тут… Просто горели.
– Андрей должен гореть, – Уж тоже поднял камни с земли, но не стал бросать их, а просто высыпал вниз. – Он всегда горел. Пока на весь мир не обиделся, решил, что перегорел и… – Уж замолчал. Неринга, горько усмехнувшись, продолжила за него.
– И от тоски и безысходности за мной увязался и в мою мечту о загранице не вляпался. Говори, чего уж… – она отвернулась от моря и пошла наверх, на асфальт. Жильвинас, вздохнув, догнал её.
– Ты знаешь, что это не то, что я имел в виду, и не то, что я думаю. Я думаю, без тебя Андрей вообще бы не справился, и ты очень ему помогла и помогаешь. Я думаю, ты нужна Андрею, мне только жаль, что он не хочет признать, что ему вообще ещё что-то может быть нужно.
– Мне тоже… Я не представляю, как он после всего просто возьмёт и на панетки вернётся. А он вернётся! Уже вернулся, блин! – Неринга подняла мокрые от слёз и ветра глаза на Жильвинаса. – Потому и спрашиваю: а как ты собираешься дальше жить?
Андрюкенас мягко погладил девушку по плечу.
– Если честно, не знаю, Неринга. Но, Бог никого не оставляет, и всегда даёт человеку найти именно его двери. Сможет ли человек разглядеть их, а разглядев, решится ли войти, это, конечно, другой вопрос.
Некоторое время шли молча, пока, ломая ритм их шагов, не стали слышны где-то в стороне резкие, хлёсткие хлопки. Хорошо узнаваемые.
– У вас стучат? – спросил Уж с удивлением. – Я думал в Англии баскетбол не особо…
– Не особо, – согласилась Неринга. – Но площадки есть. Не россыпью как в Литве, но в спортивных парках, на площадках для молодёжи обычно есть. В Ширнессе, кажется, два кольца – одно далеко, возле стадиона. Второе – здесь, рядом, возле Теско. Тут минипарк с песочницей для самых маленьких, а сбоку от него – площадка со всякими активностями. Минифутбол, рампа, какие-то трубы для скейтеров… Ну и кольцо есть. Свободное, чаще всего – я редко тут кого-то играющим вижу… Хочешь посмотреть?
Жильвинас кивнул и Неринга повернула к ближайшему спуску с набережной. Вывела и показала рукой:
– Вот… Что?
На огороженной вокруг столба с баскетбольным щитом площадке сосредоточенно отрабатывал броски с ведения Заяц. Неринга, побледнев, рванулась к нему:
– Андрей, всё в порядке?
Заяц обернулся.
– Привет, киска. Меня уволили.
– Как? – выдохнула Неринга, а подошедший Жильвинас добавил:
– Ты же говорил, что всё под контролем. Ты звонил каждый день и не пропустил больше чем лимит позволяет?
– Не пропустил, – Заяц крутанул мяч на пальце. – Но я не болел, а лимит отгулов, по их мнению, предназначен для болезней и прочих эмёрдженсей. А выступление за свою национальную сборную мой… – Заяц запнулся и, усмехнувшись, поправился. – Мой бывший менеджмент за «emergency»[54 - Чрезвычайная ситуация (англ.)] не считает.
Неринга было закрыла лицо руками, но остановила порыв и обняла мужа:
– Ну и хуй с ними, Андрей, правда. Давайте, порвите теперь всех в Лондоне, займите призовое место – чтобы мы кроме фамилии ещё и призовые получили…
– Кстати, о Лондоне, – Заяц аккуратно отстранил жену, прицелился и бросил мяч в кольцо. – Мне, как раз сразу после митинга Лиздейка позвонил….
Суета сует
Отбившись от парада болельщиков, Каролис сел в такси в радостном возбуждении. Конечно, сначала его смутило и даже напрягло то, что среди встречающих не было представителей Баскетбольной Федерации, но когда после речи, которую всё равно никто не смог расслышать, проверил телефон, наконец-то нашедший родную связь в воздухе Родины – обнаружил пропущенный. Перезвонил из такси, и к огромному удивлению услышал похвалу от Самого, а вместе с похвалой – то ли приглашение, то ли приказ быть в его кабинете завтра сразу в пятнадцать минут девятого. «Понимаю, с дороги – хочется отдохнуть, отпраздновать! Заслужил, спору нет! Но сначала – дела! Согласен?» Конечно, согласен, кто же с Самим спорить будет… Дома обнялся с мамой, сварил себе крепкий кофе и прошёл в комнату – работать над отчётом. Долго тупил, глядя в чистый лист и лишь нащупав гущу губами, плюнул – буквально и образно – и расхохотался.
– На самом деле, всё охуенно, простите за прямоту. Только двенадцатый нужен, – бодро отрапортовал следующим утром. Сидящий по правую руку от Самого Миндаугас нервно затеребил бумаги от такого вступления, даже Сам кашлянул в кулак, скрывая, по-видимому, ухмылку. Откашлялся, но отвечать не торопился. Не ожидавший в этом разговоре тягучих пауз Лиздейка недоуменно смотрел на начальство:
– Нет, в самом деле… Команда получилась конкурентноспособной, успешно играла с самыми сильными, конечно, в рамках отборочного чемпионата, противниками. Основная задача – завоевать путёвки на Олимпиаду – выполнена. С соблюдением спортивного режима не всё гладко, но мы с вами знаем – и профессиональные спортсмены, играя за национальные сборные, режимом частенько пренебрегают. В целом же – мужики, без вопросов, молодцы и готовы играть в Лондоне. А там… Чем чёрт не шутит…
– Готовы играть… – наконец, заговорив, повторил вслед за Каролисом Сам. – Готовы играть… Это хорошо – к игре всегда нужно быть готовым. Благодаря этому твои орлы, не преувеличивая, спасли Родину! И, мало того, вернули литовскому баскетболу веру…
– Веру болельщиков? – почувствовав неопределенность последней фразу, К-1 попытался прояснить её смысл. Сам кивнул в ответ, но тоже как-то неопределенно.
– И болельщиков тоже… И, что откровенно говоря, для федерации, которая и есть баскетбол, даже важнее, веру наших спортсменов. Парни снова готовы играть за трёхцветный флаг! Даже больше – хотят за него играть!
– Это здорово! – запаниковавший от того, что никак не может уловить направление беседы, Лиздейка воспрял. – Если так, то нам нужен кто-то дальнобойный, способный играть на втором – третьем номерах. Мне кажется, Ясайтис[55 - Симас Ясайтис (лит. Simas Jasaitis; родился 26 марта 1982 в Вильнюсе) – литовский профессиональный баскетболист.] идеально подошёл бы…
– Симас будет, конечно… – Кивнул Сам. Снова повисла пауза и Каролису снова стало казаться, что он чего-то не понимает. Сам перевёл взгляд с растерянного Лиздейки, на опустившего глаза в стол, механически перебирающего документы секретаря Федерации, тяжело вздохнул и своими огромными шагами пересёк кабинет. Остановился у секретера, достал оттуда графин, блюдце с чуть подсохшими ломтиками лимона, поставил на центр стола, снова отошёл – и вернулся с тремя бокалами. Щедро разлил. Подняв бокал, искусственно рассмеялся:
– Вообще, прости, Каролис! Дебилы-начальники в своих кабинетах совсем всё попутали и не с того начали! Давай, Каролис! За тебя и за твоих парней! За вашу победу!
Выпили. Лиздейка за это время понявший, куда движется разговор, уточнил, сосредоточенно глядя на поставленный на стол бокал: