Простая история

Она набрала номер. Длинные гудки, ответа не было. Лера повесила трубку, забрала монету. Не состоялось. Кому еще можно позвонить?

Домой возвращаться не хотелось. И она набрала следующий номер.

– Аня? Здравствуй, дорогая. Поговорить надо. А что с голосом? – Ответ ее не очень волновал, поэтому сразу прозвучало: – Я сейчас приду.

Лера вышла из телефонной будки и направилась в сторону дома с аркой и кованым фонарем на цепи. Фонарь мирно покачивался под порывами ветра. Двор был длинный, похожий на пассаж. В вечернем сумраке выглядел он величественно.

Старый петербургский двор многое пережил и многое видел. Фонарь – как немой участник и друг, они были неразлучны. По ночам они вспоминали. Фонарь скрежетал и слышал в ответ то тихий шелест осенней листвы, то завывание февральской вьюги.

Вот уже два столетия продолжается их ночной диалог.

Двери открыла Анна с заплаканными глазами.

– Ты одна дома?

– Нет, с Полинкой, она уроки делает.

– Это хорошо, что только Полинка. Мне вообще-то надо твоим телефоном воспользоваться. Разрешишь?

– Конечно, зачем спрашивать.

– А то с улицы звонить, сама понимаешь, а из дома не хочу. У нас там одни принципиальные. – Лера усмехнулась. – Ему, видите ли, пьеса про гомосексуальные отношения не нравится.

– Какие отношения?

– Про геев, короче.

– А, про геев. Тебе предложили роль?

– Аня, ты с луны свалилась? Я же тебе сказала: пьеса про геев. Написана и спонсируется людьми нетрадиционной ориентации – гомосексуалистами.

– Теперь понятно. И что?

– А то, что роль предложили Олегу, за очень хорошие деньги.

– И что?

– Да что ты все – и что и что? Тебе, я вижу, тоже неинтересно.

– Да нет, почему же, – сказано это было тусклым голосом, и в нем действительно отсутствовал интерес.

– Что ты как вареная? Случилось что?

– Да. Шурик уезжает.

– Куда?

– В Америку. – Аня отвернулась к окну, слезы набежали на глаза. Она не хотела плакать перед подругой, но сдерживаться больше не было сил.

– Да ты что? Какой ужас. С кем?

В ответ Аня расплакалась. Лера не умела успокаивать, она просто села на стул и стала молча ждать, когда слезы закончатся и можно будет разговаривать. В кухню вошла Полина. Синий бант на голове, в школьной форме, серые глазищи внимательно посмотрели сначала на мать, потом на Леру.

– Почему мама плачет?

– А почему ты в школьной форме? Вечер на дворе.

– Мама сказала, чтобы я шла в свою комнату и не выходила оттуда. Вот я и не переоделась. А что с мамой, тетя Лера?

– В глаз что-то попало, пойдем. Сейчас пройдет. – Она тихонько подтолкнула девочку к дверям.

Аня стала успокаиваться, встала, налила воды из-под крана и вновь села, уронив голову на руки. Когда в кухню вернулась Лера, девушка молча смотрела в одну точку, но взгляд ее не был растерянным, в нем читалась злость.

– Я ему отомщу, он сто раз пожалеет. Ненавижу.

– И правильно. Я сейчас позвоню одному знакомому. – Лера загадочно посмотрела на Аню и вышла в коридор.

Аня осталась на кухне и слышала разговор только обрывками, похоже, Лера нашла благодарного слушателя, разговор о гомосексуальном спектакле и о принципах Олега звучал очень эмоционально.

Аня прокручивала в памяти все, что сегодня произошло. Шурик встретил ее с работы, хотя они и не договаривались, Аня была приятно удивлена, но еще больше ее удивило приглашение посидеть в кафе. А на ее вопрос: «Кто заберет Полю с продленки?» – Шурик убил наповал, ответив, что мама.

«Но ведь она даже не знает, где находится школа». – «Я ей объяснил, – был ответ. – Пойдем, нам очень нужно поговорить вдвоем, дома я не хочу».

Они зашли в кафе на углу Некрасова и Литейного, когда-то это было их кафе, здесь еще в их студенческие годы в алюминиевых креманках давали взбитые сливки с шоколадной крошкой. Не было на всем белом свете ничего вкуснее. Сейчас кафе продолжало существовать, но сливок в нем не было, зато были бутерброды и много импортных, с неизвестными Ане названиями на этикетках, бутылок.

Молодые люди сели за крайний столик возле окна, заказали по чашке кофе. И дальше последовал пространный рассказ или доклад о политической ситуации в СССР, а может, уже и не в СССР. Об опасностях, которые подстерегают на каждом шагу, и что неизвестно, чем все закончится. «А что – все?» – прозвучал вопрос Ани. На что был ответ, опять очень пространный, что это безнравственно, вот так относиться к событиям, происходящим в стране, в которой живешь.

Аня слушала и ничего не понимала. «Опять ходил на какой-то митинг», – подумала девушка. События августа были еще очень свежи.

Шурик, конечно, был в гуще всего происходящего. Ночь он провел на Дворцовой, а утром, когда Аня собиралась на работу, пришел к ней отсыпаться, сказав, что до Московского он не доедет, свалится по дороге. Вечером его уже не было. Аня понимала, как для него это важно, и с лишними вопросами не приставала. Она радовалась любому появлению мужа, хоть и бывшего, но это только в паспорте, а так Аня свято верила, что у них с Шуриком такая семья. Не у всех все одинаково, вот в природе нет повторений, и у них нет, и их любовь за столько лет не погасла. И вот сейчас, сидя напротив Шурика, она просто слушала, не вникая в то, что он говорил, она наслаждалась моментом. Сейчас Аня не могла вспомнить, что заставило ее слушать и наконец услышать то, что говорил муж, бывший муж.

– Это недалеко от Канады. Мы специально выбрали это место, чтобы и родителям, и Борису Наумычу не так тяжело было привыкать. Там природа и климат очень схожи с нашими. Березки, сосны, но все, конечно, намного лучше, и экология и вообще. – Он выжидательно смотрел на Аню.

– Шурик, какая Канада и при чем здесь родители? И кто такой Борис Наумыч?

– Ты, Анюта, как всегда, не слушаешь. Повторяю, мы уезжаем с родителями в Америку.

– А кто такой Борис Наумыч? И почему он тоже едет с вами? – Аня растерянно смотрела на Шурика.

– Борис Наумович… – Шурик замялся на секунду и опять заговорил быстро и энергично: – Ну, помнишь я тебе рассказывал. Три года назад в Таврическом, общество «Память». Вспомнила?

– Вспомнила. И что?

– Борис Наумович, Ирочкин папа. А Ирочка моя жена, уже полгода, и мы ждем ребенка. Я хочу, чтобы этот ребенок родился в свободной стране…

Аня встала и молча вышла из кафе. Шурик нагнал ее на переходе. Горел красный.

– Но послушай, я же не отказываюсь от Полины, как только устроюсь, буду помогать. Я же не подонок какой-нибудь?