– На работе я оставалась, – виновато произнесла девушка.
– В архиве? – почти крикнула хозяйка, не смотря на слабость.
– Да.
– Вот, – она покачала головой, – я даже представить не могла, что ты такое удумаешь! Такой опасности подвергала себя!
– Вы тоже верите в приведений?
– Как же мне не верить, если я сама, – пожилая дама даже приподнялась, – своими собственными глазами его видела!
– Кого, где? – недоверчиво спросила Сашка.
– На кладбище.
– Вы что, туда ночью ходили? – спросила девушка, с трудом сдерживая усмешку.
– Днем, – ответила квартирная хозяйка, не обращая внимания на скептическое замечание Александры.
– Расскажите, – попросила она.
Дарья Семеновна сдвинула брови, вспоминая ту встречу.
– Я хотела заскочить к твоей тете Тамаре, чтобы помянуть мою подругу Шурочку. Уже был сороковой день после её смерти. Было очень пасмурно. С утра шел дождь, а у меня, как назло, уроки в первую смену.
– Почему вы называете бабушку «Шурочкой»?
– Её так с детства звали, – пожала плечами старая учительница, – а мы с ней дружили с первого класса. Но знаешь, – она повернулась к собеседнице, – когда ты родилась и тебя назвали в честь неё Александрой, она строго приказала своим дочерям: «Только внучку „Шуркой“ не зовите!» Думаю, ей не нравилось это сокращенное имя.
– Я вас перебила, – смущенно проговорила Саша, – так что было на сороковой день?
– По времени я не успевала на поминки, поэтому после занятий в школе я купила в магазине любимых конфет Шурочки и пошла сразу на кладбище. Еле пробралась к её могиле по размытым от дождя тропинкам. И вижу, среди крестов стоит странный парень, склонив голову над, еще свежим, земляным бугром.
– Что же в нем было странного?
– Он был в белом солдатском нижнем белье. Я сразу вспомнила рассказы своей подруги о раненых немцах, за которыми она ухаживала во время войны. Она часто вспоминала их, особенно Отто.
– Отто? – эхом повторила Сашка.
– Да, с этим парнем она подружилась, когда работала медсестрой в госпитале. Он много рассказывал ей о себе. И умер у неё на руках последним из всех…
– Моя бабушка работала медсестрой? – переспросила собеседница. – Как же так? Ей было тогда лет шестнадцать.
– Твоя бабушка была такая боевая, – по-доброму усмехнулась Дарья Семеновна, – она просилась на фронт, но её послали на курсы медсестер. После окончания направили в больницу. А вот, когда «наших» перевели в областной госпиталь, а в районный медсамбат стали привозить немецких солдат, многие сотрудники ушли. А Шурочка осталась. Помню, прибежала ко мне и, запыхавшись, говорит: «Они же люди, и им нужна помощь». Из дома таскала им скудную еду, рубила дрова, чтобы протопить помещение, а потом с доктором их хоронили.
– Мне об этом никто не рассказывал, – в раздумье проговорила Саша, – вот почему Отто сказал, что я похожа на Шуру.
– Ах, – старушка даже руками всплеснула, – так ты его видела?
– Видела, – она опустила голову, поняв, что нечаянно проболталась хозяйке.
– Он тебя не обидел? – участливо поинтересовалась она.
– Нет, я с ним просто разговаривала.
– Какая ты смелая и отчаянная! – восхищенно произнесла Дарья Семеновна. – Вся в свою бабушку!
– А вы на кладбище с ним говорили?
– Что ты! – она махнула рукой. – Как только я подошла ближе к могиле, он испарился, как облако. Я потом даже сомневаться стала: видела ли я его, или мне только показалось.
– Мне надо с ним еще раз встретиться, – твердо сказала девушка.
– Где? В архиве?
– Да, – она печально улыбнулась, – где же ещё?
– Хочешь, я пойду с тобой? – предложила хозяйка.
– Нет, не надо, – Сашка благодарно посмотрела на пожилую даму и вдруг ею овладела бесконечная нежность к этой ворчливой, но, в сущности, доброй старушке. Она почувствовала, что рядом есть человек, которому можно рассказать всё, что ее волнует. Она обняла свою квартирную хозяйку. Не ожидая такого порыва от своей подопечной, Дарья Семеновна растерялась, потом прижала девушку к себе и заплакала. У Александры тоже из глаз полились слезы.
С этого дня они стали друг для друга самыми родными людьми.
Собираясь утром в институт, Сашка неожиданно забеспокоилась.
– Дарья Семеновна, как мне остаться на ночь на работе? Если я опять об этом попрошу Лидию Федоровну, у сотрудниц могут возникнуть подозрения, – проговорила она, складывая конспекты в сумку.
– Да, – кивнула старушка, разливая чай, – ты права!
– Надо найти какой-нибудь серьезный предлог!
– А, может быть, остаться тайком и никому не говорить?
– Нет, так не получится, – вздохнула девушка, – директор уходит последним и закрывает на замок дверь.
– Неужели в архиве нет укромного местечка, чтобы спрятаться? – квартирная хозяйка сосредоточенно посмотрела на подопечную. – За занавеской или стеллажом. Ты говорила, что в подвале – хранилище.
– Вы считаете, что нужно сделать вид, что ушла, потом незаметно вернуться и спрятаться?
– Это единственный выход, – пожилая дама развела руки в разные стороны, – или сказать им правду.
– Если скажу правду, а они вдруг подумают, что я свихнулась и уволят меня? Или просто не разрешат остаться?
– Мне, как советскому учителю, стыдно, – она хитро подмигнула, – но в данном случае, я – за обман!
Вечером Сашка, воодушевленная поддержкой бабушкиной подруги, попрощалась со всеми сотрудницами и сделала вид, что уходит домой, а сама незаметно проскользнула назад и спряталась в туалете. Если её обнаружат, скажет, что пришлось вернуться. Приспичило некстати.
Но её никто не заметил, потому что все спешили домой после трудового дня. Осенью темнеет быстро, поэтому женщины торопливо прощались с директором, покидая рабочие места. Вот и Владимир Иванович, на ходу застегивая пальто, вставил ключ в замочную скважину, повернул его два раза и проверил на всякий случай, легонько толкнув дверь. Все стихло. Сашка вышла из своего убежища и прошлась между стеллажей. Её вдруг осенила мысль: а не поискать ли ей документы о раненых немецких солдатах? За полгода работы в архиве она стала легко ориентироваться в хранилище. Тем более, что до полуночи было ещё далеко.