И мы поселились в бывшей радиостанции. Это был небольшой домик в ведении мистера Твитча, начальника всей связи острова с материком. По субботам в нем проходили занятия клуба радиолюбителей.
Не знаю на каких условиях, но мистер Твитч разрешил занять нам две комнаты на втором этаже и пользоваться ванной комнатой, в которой стоял огромный водогрей и крошечный душ. Плиту, чтобы готовить, мы перенесли с «Ники».
Пока рука не зажила, папа нанял рабочих для ремонта «Ники» и ревностно следил, чтобы всё было сделано правильно. Там же, в ангаре, защищенном лишь от ветра и дождя, он перебирал остатки радиостанции и остальные приборы.
От удара молнии почти все из них взорвались или сгорели полностью, а если и не сгорели, то восстановлению уже не подлежали. Молния прошлась по судну, круша и сжигая все на своем пути. Она ушла в воду через рули. И нам ещё повезло. Молния всегда находит свой путь к воде. Она может уйти через гребной вал двигателя, через киль или пробив обшивку в подводной части корпуса. На «Нике» было установлено заземление, но оно почему-то не сработало. Может быть, пострадало от шторма ещё до грозы.
Там же, в ангаре, я услышала родительский разговор. Говорил папа:
– …хватит на домик где-нибудь в тихом городке и на колледж для Софи. Или мы восстановим «Нику». Но это последние деньги, Гленн. Больше у нас ничего нет. Совсем ничего. – Папа замолчал.
Потом я услышала мамин вздох:
– «Ника» – это твоя душа, Ник. Это наш дом. Я не хочу никакого другого дома.
Шорох, поцелуй и снова мамин голос:
– И никакого другого мужчину.
Они ещё поцеловались, потом мама добавила:
– А Софи может устроиться в жизни и без колледжа. Она красивая девочка…
Папа перебил её:
– Софи получит то образование, которое заслуживает. Колледжи ещё будут бороться, чтобы получить её в свои стены. Она умная и талантливая…
Сердце у меня бешено заколотилось, а щеки вспыхнули. Папа считал, что я умная, а мама – что красивая. То, что я умная, я никогда не сомневалась. Но услышать это от папы! И ещё он сказал: «талантливая». Значит, я стану настоящим художником! А мама? Мама ведь сказала самое главное – красивая!
В тот же вечер я добралась до большого зеркала и придирчиво осмотрела себя, разыскивая красоту. Рост – маленький, тело – худое, видны ребра. Лицо… Ну вот на лице природа поиграла, оно получилось по-настоящему красивое.
Мамины и папины черты так затейливо переплелись в нем, что возникло нечто совсем иное. Это как с волосами. Мамины тяжелые, густые, насыщенные яркой медью и папины – черные, в крупных завитках, вместе породили мои: ярко-каштановые, кудрявые. Глаза у меня – папины: глубокие и черные, нос и щеки – мамины. При первом же взгляде видно, что я – её дочь. Губы, к моему великому сожалению, не пухлые и веселые, как у мамы, а папины – изящные и строгие. Я вздохнула: губы у меня получились мужские. Как и подбородок. Как и взгляд из-под черных бровей. Серьезный и настороженный. Я попыталась придать лицу беспечное выражение, сделать разные ужимки или наивное похлопывание глазами – у меня получались лишь гримасы. В конце концов, я рассмеялась, и лицо снова стало моим.
Ладно. Я – красивая. Но ведь не только же из-за красоты люди любят друг друга? И дружат тоже.
Я ещё не понимала, что такое любовь, но знала, что такое дружба.
С Сэмом мы проводили всё свободное время. Папа отдал нам уцелевшие велосипеды, Нил Найколайски отремонтировал их и, пока не выпал глубокий снег, мы с Сэмом обкатали все окрестности Датч-Харбора и Уналашки. Таких великолепных велосипедов не было ни у кого на всех Алеутских островах и, может быть, во всей Аляске! Мы летали по дорогам, как две серебряные пули, обгоняя друг друга, орали и хохотали. Жители на первых порах были недовольны и даже говорили:
– Не хватало нам ещё одного Сэма! Эта сумасбродная девчонка еще большее бедствие, чем он. И что нам теперь ожидать от них обоих? Конца света?
Но разговоры эти очень скоро прекратились. Сэм почему-то потерял свою способность к бедам и роковым случайностям. К нему ещё продолжали относиться настороженно, но все заметили позитивные перемены в нем и единодушно решили, что так благотворно влияет на Сэма дружба со мной.
Мы с Сэмом понимали друг друга с полуслова, и даже движения наши были похожи. А уж когда мы носились на одинаковых велосипедах, в одинаковых зеленых куртках, то нас и вовсе не различали.
– Вы прямо как братья! – восхитился однажды мистер Твитч. Потом смутился и поправился: – Я хотел сказать, как сестры.
– Родственники, вы хотели сказать, – подсказала я ему.
Лица у нас с Сэмом, и правда, были похожи. И зубы. И глаза одинаково черные. И кудри. Только у меня темные, а у него – светлые. Впрочем, в шапке это заметно не было. Кстати, шапки у нас были разные. У Сэма – зеленая, благополучно выловленная багром у нашего места спасения, у меня – белая.
Слова мистера Твича взволновали меня. Я всегда мечтала о брате и завидовала Сэму, что у него их целых три.
– На самом деле, не так уж это и здорово, – признался Сэм. – Я самый младший. Все тычки достаются мне. И никто не относится ко мне серьезно. Я вот всегда мечтал о сестре. Такой, как ты.
Сэм смутился и замолчал.
И тут у меня в голове родилась безумная идея.
– А давай станем братом и сестрой? – предложила я.
– Как это? – удивился Сэм. – Ты хочешь, чтобы наши родители поженились?
– Дурак ты! – обиделась я. – Кто же поженит двух мужчин?
Сэм так недоуменно захлопал глазами, что я рассмеялась.
– Мы УЖЕ родились. Зачем привлекать сюда родителей? Я знаю способ получше.
Когда я рассказала Сэму суть, он радостно закивал и сразу же достал перочинный ножик для обряда, но я остановила его.
– Это должно быть торжественно.
Мы назначили день, и я приготовила необходимые вещи: чистое полотенце, перочинный нож и антисептик. Сэм купил его в аптеке.
16. Брат
В тот день мы заехали на велосипедах так далеко, что кроме океана и скалистого берега ничего вокруг не было. Шум океана и сильный ветер перекрывали наши голоса, и нам пришлось выкрикивать слова клятвы. Говорила я, Сэм вторил мне:
– Перед ветром и океаном…
– …перед скалами и дождем…
– …беру тебя, Сэм Найколайски, в родные братья…
– …клянусь быть тебе…
– …заботливой сестрой…
– …заботливым братом, помогать…
– …защищать от всех бед…
– …и помнить о нашей клятве всю свою жизнь.
Потом мы торжественно разрезали свои ладони ножом и соединили руки, скрепляя клятву крепким рукопожатием. Крови было много, особенно у Сэма. Вот тогда нам и пригодилось полотенце, которым мы обмотали ладони.
– Какая же ты умная! – восхитился Сэм.