Храни меня на вираже

– Она у тебя? – повторил он свой вопрос, повышая голос. – Я хочу поговорить с ней!

– Нет, – коротко отрезал Забелин. – Хватит с неё переживаний. Оставь девочку в покое!

– Не тебе решать! – вспыхнул Тарас, бросился на Дмитрия, пытаясь схватить его за грудки.

Забелин словно ожидал этого. Он ударил Остапенко по рукам так, что тот отлетел от него к стене.

– Отойди, а то я ведь и покалечить могу, и сдуется твоя блестящая карьера гонщика, – холодно процедил он.

Остапенко в упор посмотрел на Дмитрия.

– Тебе всегда нравилась Серафима. Ты ждал момента! – в сердцах бросил обвинение в лицо Забелину Тарас. – Сейчас получилось, да?!

– Ты так ничего и не понял, – спокойно и устало произнёс Дмитрий. – Эта девушка – подарок судьбы! Променять её на дешёвку! Ты её не стоишь.

– Может, она сама решит?! – взвился уязвлённый Тарас на слова соперника.

Забелин шагнул в сторону комнаты, но Остапенко перегородил дорогу и с силой оттолкнул Дмитрия к порогу.

– Пусть придёт и скажет мне в лицо, что я ничтожество, что я негодяй. Сама. Слышишь?! Сама!

Забелин резко, без замаха ударил Тараса прямо в челюсть. Тот явно не ожидал и рухнул в коридоре на пол. Дмитрий подошёл и сел на корточки рядом с ним.

– Остыл, герой?! Никуда она не пойдёт! У неё на это нет сил, ни физических, ни душевных. Если ты не совсем дурак, то поймёшь, как больно ей тебя видеть.

Остапенко зашевелился. Дмитрий перешагнул через лежащего и вошёл в комнату, открыл шкаф, стал доставать женские вещи и складывать в сумку. Тарас уже не пытался помешать, внутренне сдался. Он опустился на кровать и молча смотрел, как Забелин опустошает полку за полкой. Вещей оказалось не так много – всё больше книги, учебники, толстые тетради. Не забыл Дмитрий захватить и нехитрый собачий скарб: лежанку, миску, поводок.

– Это всё? – уточнил Забелин.

– Ещё в прихожей сумка и обувь в шкафу, – хмуро отозвался Тарас.

У двери Забелин задержался, надевая ботинки.

– Как она? – глухим голосом спросил Тарас.

– Надо же, всё-таки спросил! Я уже и не надеялся, – горько усмехнулся Дмитрий. – Плохо. Очень плохо. Ты сломал её.

И вышел, унося две огромные сумки.

– Мне нужно поговорить с ней, – уже не требовал, а просил Тарас.

– Она не хочет никого видеть, тем более тебя, – ответил Забелин и прошёл к лифту.

* * *

Сумки с её вещами Забелин поставил возле кровати.

– Вроде всё принёс. Хотя проверь.

– Спасибо, – поблагодарила она отрешённо, даже не взглянув на него.

Волчок сразу узнал свой поводок и теперь радостно держал его в зубах, приглашая погулять.

– Может, погуляешь с ним? – предложил Дмитрий.

Он знал, что, хотя девушка ещё очень слаба, недолгая прогулка могла бы отвлечь её от грустных мыслей. Но Сима покачала головой и отвернулась к стене.

– Как скажешь. Хорошо, пусть сам на участке побегает. Забор высокий, авось не удерёт.

Дмитрию стало не по себе. Он привык к ней жизнерадостной, с искрящимся взглядом умных карих глаз, улыбчивой и задорной. Теперь перед ним была оболочка той, прежней Серафимы, жалкое её подобие.

– Сима, врача я отпустил. Но в доме есть помощница – горничная, она же кухарка. Зовут её Наталья Ильинична, можно просто Наталья. Если хочешь, она твои вещи разберёт.

– Спасибо, не надо. Я сама, – отозвалась девушка. – Вот посплю и разберу.

Она закрыла глаза и задремала. Забелин тихо вышел, забрав Волчка с собой.

Психолог, к которому он обратился, сказал, что сон – защитная реакция организма, что пусть она спит. И Серафима спала два следующих дня. Просыпалась, съедала тарелку куриного бульона, лекарства и снова засыпала.

В разговоре с Забелиным психолог ясно дал понять, что из такого депрессивного состояния выходят не так скоро: от месяца до полугода – как повезёт. «Мы не можем с точностью знать, что у неё творится на душе, о чём она сейчас думает. Ею пренебрегли, она потерпела фиаско как любимая и как женщина. Скорее всего, она ощущает свою ненужность и никчёмность. Я бы посоветовал окружить её заботой. Баловать, как балуют ребёнка или красивую женщину, если у вас, конечно, есть на это средства».

Дмитрий поблагодарил, уверил, что средств у него достаточно, и уже второго января в её комнате появилась массажистка с коробочкой ароматных масел. Сначала Серафима не соглашалась, но её убедили, что массаж входит в программу по её выздоровлению, и она уступила.

Женщина бегло осмотрела свою подопечную и, вздохнув, убрала обратно все благовония, оставила только обычный крем для массажа. Проводя процедуру, сокрушённо качала головой, просила потерпеть пациентку, растирая напряжённые мышцы. Новицкой было всё равно, что делают с её телом. Она не чувствовала боль – душевные раны ныли в разы сильнее…

Отлежавшись после массажа, Серафима вышла с Волчком. Одеваясь, она равнодушно прошла мимо зеркала, даже не взглянув на своё отражение, но Забелин уже был рад тому, что она встала с постели.

* * *

Никогда она столько не думала, как за эту неделю…

Как только сознание вернулось к ней и она поняла, почему она здесь, в особняке Забелина, жалость к себе накрыла её с головой. Вдруг не стало взрослой Серафимы Новицкой, осталась маленькая плачущая девочка, одинокая и беспомощная в этом мире. Девочка, которая искренне верила в любовь и доброту и которая поплатилась за свою веру. Сил не было даже на то, чтобы прекратить нескончаемый поток слёз. Взять себя в руки не получалось, да она и не пыталась, целиком отдавшись этой эмоции.

Наконец слёзы кончились, и на смену пришла лютая тоска по Нему. Обречённость жизни теперь без Него… Осознание того, что это – конец и его больше никогда не будет рядом. Тоска требовала выхода, и Серафима бросилась к дневнику, не в силах держать горечь в себе. Поток мыслей хлынул на бумагу, она едва успевала записывать.

«Третье января… Дом Забелина… Когда люди забирают себя у нас, более страдает тот, у кого ранимее душа. Нет, несомненно, второй тоже испытывает чувство. Например, неприятный осадок, дискомфорт от вины, что доставил своим уходом… А ты есть не можешь, тебе дышать трудно через чудовищный ком в горле и жжение в груди…

И раньше бывало: человек уезжал, пропадал на день-два, даже на неделю по делам. И ты ничего, не страдала, не теряла бодрости духа, ждала, скучала, разумеется. Но вы были друг у друга! Ты могла позвонить, написать ему СМС. Да даже если ты этого и не делала, у тебя была такая возможность! А теперь у тебя такой возможности нет. Он где-то ходит, живой и здоровый, а для тебя он уже недосягаем… Как будто умер. И от этого рвётся душа.

И ты вынуждена, чтобы хоть как-то заглушить эту боль из глубины грудной клетки, уходить из дома, из четырёх стен на улицу и мерить шагами километры, дабы не сойти с ума… Ты читаешь психологическую литературу, пытаешься отпустить человека. Помогает. Но ненадолго.

Ты таскаешься по знакомым – поговорить о нём. Потому что, пока ты говоришь о нём, создаётся иллюзия, что вы ещё вместе. Слабенькая, но на обожжённую душу сойдёт и такая повязка…

Знакомые слушают. „Да не переживай! Найдёшь лучше!“ Дежурная фраза, которая облегчения не приносит. Потому как по горячим следам разрыва он для тебя всё ещё лучший. Да и перебирание его недостатков в голове эффекта не дадут. Любят не за что-то, а вопреки…

Сложно выныривать из состояния эмоционального „размаза“, подавленности, потому как сил сопротивляться этому состоянию нет: вся энергия куда-то утекла. И волей-неволей возвращаешься в то ваше счастливое время, чтобы эта рваная дыра в груди затянулась и дала передышку от боли… Время, когда ты, окутанная его нежностью и заботой, ощущала себя защищённой и такой необходимой ему. Ты чувствовала, что живёшь. И вы упивались минутами блаженства, когда просто лежали, обнявшись. Он легонько ворошил твои волосы кончиками пальцев, тихо целовал тебя в макушку…»

Потом Серафима долго писала, за что благодарна ему, вспоминала их лучшие моменты. Она словно закрывала дверь, прощалась с ним, прежним, понимая, что не сможет больше доверять ему и относиться к нему как раньше… Наконец отложила тетрадь и в изнеможении упала на постель.