Жернова судьбы

– Не надо, Арина Тимофеевна, я сам…

– Сам с усам! – засмеялась она. – Давай, говорю! Да в избу иди, ужин на столе!

Вся семья собралась за длинным выскобленным столом, во главе посадили гостя, хоть он и сопротивлялся. Арина Тимофеевна произнесла молитву, и начали вечерять. Немудрёная еда была: картоха варёная, репка печёная, хлеб, запивали всё молоком.

– Маманя, ему надо шею сметаной помазать, обгорел сильно, – не забыл сказать Савка, когда ребятишки выбежали из-за стола, а она стала убирать посуду.

Арина Тимофеевна осмотрела шею, принесла какое-то снадобье и стала осторожно его втирать.

– Тебя, значит, Иваном зовут? – уточнила она.

– Да, матушка, – Ванька попытался встать.

– Сиди пока. Из дворовых? Прислуга?

– Да, но я и всякую работу знаю, плотничать и столярничать могу, бочки делать… даже печь сложить! – чуть похвалился он.

– А годов-то тебе сколь? – она села напротив него и подперла подбородок рукой, в тёмных глазах отражалась лучина.

– На Ивана-молчальника уж двадцать три стукнет!

– Уж! – засмеялась она. – Вон как тебя родители сладили, прямо на Великий пост и наказания не побоялись! Видно, любили крепко друг дружку! Как зовут-то их?

Невинный вопрос вновь разбередил застарелую рану:

– Матушка умерла, когда мне четырнадцать было, Татьяной звали, а отца своего я не знаю… кто угодно мог им быть… вор, душегуб… Не знаю! Надо мне было сказать вам об этом, – вскинул он на женщину глаза, – прежде, чем вы меня за стол усадили… не побрезговали…

– Сирота, значит… Что ж ты на матушку-то свою напраслину возводишь? – мягко сказала Арина Тимофеевна. – Что ж решил, что она могла с каким нечестивцем сойтись? Верно, он уж больно хорош собой был да весел, что она с ним пошла. И сынка такого же захотела, ясноглазого, румяного… – женщина погладила парня по волосам. – Мужа моего покойного Иваном звали… На тебя похож был…– после этого она замолчала и как будто перестала обращать внимание на гостя. Ванька потихоньку вышел из избы.

Ребятишек уложили на полати, хозяйка постелила себе на сундуке, Савка и Ванька ночевали в клети. Сразу не уснули, конечно, мальчишка был любопытен, всё выспрашивал, как живут люди при господском дворе, да что они едят, да где работают. Ванька как мог удовлетворял его интерес, пока не уснул на полуслове.

Проснулся оттого, что кто-то брызгал в лицо водой.

– Вставайте, сони! Всю работу проспите! – смеялась хозяйка.

Ванька попытался подняться и понял, что это невозможно: тело еле двигалось, руки-ноги словно заржавели. Он перевернулся на живот, встал на четвереньки и лишь потом распрямился. Савка беззлобно подсмеивался над ним:

– Ничё, Ванятка, разомнёшься, опосля легче будет!

Светало. Парни выпили молока, Арина Тимофеевна собрала им немудрёную еду, кувшинчик с квасом, потом посмотрела на Ваньку и сказала:

– Погодите, – ушла в дом, вернулась с нарядной рубахой в руках. – Надень, – сказала она. – Покос – это праздник, а ты как замарашка. Скидавай свою, я её тоже отстираю.

Ванька был в той одежде, которую испачкал кровью. Коричневые пятна так и не отошли. Он нерешительно взял из её рук рубаху, по вороту и плечам любовно отделанную вышивкой.

– Тятина? – нахмурив брови, спросил Савва.

Ваня взглянул на отрока и протянул рубаху обратно:

– Я не могу, разве ж можно?!

– Надевай! – строго сказала Арина Тимофеевна, сведя брови в линию. – Чего уж в сундуке лежать, пылиться… А тут ровно он на покос с тобой сходит…

В карих глазах блеснули слёзы, смутившись нахлынувших чувств, она резко повернулась и пошла в избу. Ванька проводил её взглядом: Арина Тимофеевна была кареглазая и темноволосая, а дети, все до единого, – русые и голубоглазые.

«Все в батюшку, видать», – мелькнула мысль.

***

Второй день был так же тяжёл, как и первый, если не хуже. Сначала Ванька думал, что умрёт, не сдюжит, но уже после первого ряда тело разошлось, боль, одолевавшая каждую клеточку, улетучилась. Осталась только невыносимая тяжесть во всех членах. Как он дотянул, допёхал до первого перерыва на завтрак – понятия не имел. Рухнул как подкошенный на приветливую сочную траву, руки-ноги не поднимались, тряслись.

– Ваня, квасу попей! – Савка протянул кувшинчик.

– Не могу, сил нет, – пробормотал Ванька.

– Съешь что-нибудь, а то не сдюжишь до обеда! Хоть огурчик!

– Не могу… – он уткнулся в траву и полузакрыл глаза. Хотелось не двигаться. «Пусть будет что будет! Не встану!» – мелькали мысли.

– Ты что, паря, жилы надорвать себе вздумал? Дрожишь, ровно студень! – противно хихикнул Тит, щуплый чернявый мужичонка, за которым сегодня встал Ванька. В чём душа держалась – неизвестно, но шёл он споро, литовкой махал бодро и аккуратно, словно и вовсе не устал.

– Тебе при барыне сидеть и крошки с её рук подъедать! На жатву он пришё-ол! – брезгливо протянул Тит. У Ваньки не было сил даже ответить, за него вступился Савка:

– Ты чего к нему пристал? Ровно банный лист к заднему месту! Ваня – мастер на все руки, он даже печи класть умеет! Вот захотел новым умением овладеть, потому и сюда пришёл, а ты надсмехаешься над ним, как нехристь какой! – отрок аж покраснел от негодования.

– Да Тит не об том мыслит, а?

– Его жаба гложет! – раздались голоса мужиков, сидевших поодаль. Они вроде и были поглощены своими делами, уплетали принесённую снедь, однако все прислушивались к разговору.

– Не его Арина ночевать к себе взяла, а парня пришлого!

– Видать, по нраву он ей пришёлся, угодил! вон и мужнину рубаху подарила, – довольно беззлобно продолжали подшучивать мужики.

Савка не знал куда деваться, он и рот открыл сказать что-то, и сказать-то что не знал, закрыл его, покраснел пуще прежнего, глаза сверкали. Ванька пересилил себя и поднялся во весь рост, который у него был не маленький, медленно снял дарёную рубаху, превозмогая ломоту в мышцах, и потянулся. Скрестил руки на груди и слегка навис над Титом:

– Языками-то вы чесать мастера, как я погляжу. На беззащитную женщину куда как легко напраслину возвести. Мужа нет, сын малой пока, ответ дать не сможет. Ну, приютила она меня, рубахой подарила, приголубила, как сына, а вы и рады наговорить с три короба. Мужики вы или бабы?

– Ты что, пугать меня взялся?! – взвился Тит.

– Зачем мне тебя пугать? – пожал плечами Ванька. – Ты и так труслив, словно заяц. Вон гляделки-то как бегают!

Глаза у мужика и правда шныряли туда-сюда, он уж и не рад был, что привязался к парню.

– А вы там? – перевёл Ванька взгляд на ближайшую группку мужиков. – Кто поганые слова про Арину Тимофеевну молвил?

– Это ты кого поганым назвал?! – поднялся парень, нисколько не уступавший Ваньке в росте, а в массивности, пожалуй, превосходивший его. – Меня, что ль?

– Если ты поганые слова молвил, вестимо, твой язык поганый и есть! – ничуть не робея, подтвердил Ванька.