Жернова судьбы

– Быстрее, к барыне иди! – крикнул сзади нарочный.

Ванька поклонился ещё раз и пошёл в кабинет к своей госпоже. Осторожно постучался.

– Можно?

– Ну, заходи, беглец! – голос Елизаветы Владимировны искрился смехом.

Ванька зашёл и стал у дверей, опустив голову.

– Может, поздороваешься? – сказала она.

– Простите меня, государыня матушка, совсем я дурак стал! – Ванька и ей поклонился в пояс. – Здравствуйте, барыня, дай вам Бог здоровья!

– С возвращением, дружок! – барыня явно была настроена благодушно. – Что ж ты у дверей стал, ровно приковали тебя? Иль меня боишься?

– Что вы, Елизавета Владимировна! – поднял голову парень. – Вы наш ангел на земле, вас ли бояться нам, грешникам!

– Ангел, – вздохнула она. – Поди-ка поближе, дай рассмотреть тебя!

Ванька подошёл к самому столу. Барыня встала, маковка её едва доставала до подбородка крепостного. Она ласково погладила его по плечам, провела рукой по молодой курчавой бородке:

– Полтора месяца прошло, а гляди-ка, как ты возмужал, окреп, в плечах раздался! Даже вырос как будто! Бороду с усами отрастил, ровно русский богатырь!

Ванька залился краской от такого внимания к себе. Бороду с усами он и правда отрастил, но лишь по одной причине: бриться некогда было, да и в деревне у всех бороды были. Мужик без бороды – не мужик. Выросла она русая да курчавая, парень стал ещё красивее с ней.

– Чай, девкам деревенским нравилось целоваться? – озорно прищурилась Елизавета Владимировна. – Может, присмотрел какую?

Ванька покраснел ещё пуще. С девками он и правда целовался, потому что им очень уж этого хотелось, и приятно ему было, чего уж врать, но дальше поцелуев дело не шло. Всё он вспоминал Пульхерию, как она приникла к нему всем телом в купальне, как он потерял голову от нахлынувших чувств и чуть не совершил то, что уж не поправить…

– Нет, матушка, не присмотрел, – только и сказал.

– А работа тяжела была? Я чаю, ты зубы сцепил, упрямец, и помереть решил прямо там, на поле, но не сдаваться?

– По первости тяжеленько было, потом втянулся.

– Так я и думала, – барыня села за стол. – Ты не пасуешь перед трудностями, милый, это самое ценное в тебе. Так вот, – неспешно продолжила она, – жить будешь теперь в комнате рядом с эти кабинетом, чтоб всегда у меня под рукой был. Переселяйся прямо сейчас. В баньку сходи, отдохни, а завтра в восемь будь добр быть в кабинете, Парфён будет тебе науку передавать. Всё ли понял?

– Да, Елизавета Владимировна, всё понял.

– Хорошо. В твоём распоряжении вся книжная премудрость, читай, учись, никто мешать не будет.

– А… – запнулся Ванька. – А как же барин? Ему кто служить будет?

– Это уж не твоя печаль, твоё дело – науку постигать.

– Как скажете, матушка.

– Одежду тебе надо другую, эта в плечах трещит, да сапоги справим. В лаптях да босым ходить не по чину тебе. И вот что, Ваня…

– Что, матушка?

– Поскольку занят ты теперь будешь, нужен тебе помощник: в комнате прибрать, одежду почистить, воды принести. Учить его будешь всему, что сам знаешь.

– Матушка, Елизавета Владимировна, да я сам! – всполошился парень.

– Сам да не сам! – строго сказала она. – Надо так! Не спорь! Лучше подумай, кого из казачков в обучение возьмёшь.

Молнией промелькнули мысли, и Ванька опустился на колени, почти сравнявшись в росте с сидевшей барыней:

– Елизавета Владимировна, ангел вы наш, явите свою милость! – и замолчал, холодея от своей дерзости.

– Ну что такое, говори! – улыбнулась она.

– В той деревне есть семья одна… без кормильца. Отец погиб, три года назад сорвавшись с церкви, которую строил у нас, помните?

– Да, припоминаю, Иваном его звали, – погрустнела барыня. – Справный мужик был и мастер отменный. Не спасли его.

– У него семья осталась: вдова и пятеро сирот.

– Пятеро?! – барыня прижала ладонь ко рту. – Я и не знала… И что они?

– Они в бедности живут. Старшому шестнадцать, он неумеха ещё, малым десять да шесть – Аксютке и Стёпке, а малышам-двойняшам, Дашке да Пашке, четыре годочка, – заторопился парень. – Бьётся она как может, словно рыба об лёд. У мира помочи не просит, всё сама. Гордая. Вольная была, да вышла замуж за крепостного и волю потеряла. А старший толковый парнишка. Вот если б его мне в ученики, а их всех сюда перевезти под ваше крыло, матушка-заступница! – выпалив всё, он смолк, глядя на барыню.

– А ты, гляжу, полюбил их, – тихо промолвила.

– Я жил у них, матушка. Арина Тимофеевна заботилась обо мне, как о родном сыне, никакой разницы не делала между мной и своими детьми!

– Да и ты, думаю, на месте не сидел? – опять улыбнулась барыня.

– Сколь мог – помог, а потом вы меня вызвали.

Елизавета Владимировна призадумалась:

– Говоришь, младшенькие двойняши?

– Да! Забавные – страсть! Аксютка со Стёпкой работящие, много чего уж могут по дому.

– Что ж, Ваня, я услышала твою просьбу. Решим. А ты иди пока, отдыхай.

Парень поднялся с колен, поклонился и пошёл к двери.

– Да, Ваня! – окликнула она его, когда он уже взялся за дверную ручку.

– Что, матушка? – с испугом обернулся он.

– Бороду сбрей! – засмеялась Елизавета Владимировна. – Стань прежним!

– Слушаюсь, Елизавета Владимировна! – с лёгким сердцем Ванька вышел от своей госпожи, постоял на пороге, пытаясь свыкнуться с мыслью, что у него будет помощник и ученик. Это было очень непривычно.