Туатара всех переживёт

ЗАВАЛЕННАЯ, УКУШЕННАЯ И ЗАИКАЮЩАЯСЯ

Когда мне было пять лет, меня клюнул в колено петух. Нет, не простой белый, горластый, требующий радостного восклицания – ну, и голос! Это был рыже-коричневый с красной бородкой, жирный, как поросёнок, с розовыми лапами и чёрным хвостом – Петруха. Пишу, и сердце замирает, чуть ли не останавливается: это был царь-петух, королевич, Симаргл! Языческий, павлиний, гордый. Коленка у меня щуплая, пупырчатая. Она совсем не годится для укуса, проклёвывания, для нападения. Даже тощий кот Кеша ни разу не царапнул эту жидкую острую косточку мою. Кому она, вообще, сдалась? Ни вида, ни намёка на радость. Колени у меня всегда были в болячках, в царапинах, в синяках. Прыгалка, отчаянная драчунья, худая, костистая, вечно дерущаяся с мальчишками во дворе, отстаивающая свои права, прыгающая по крышам сараев, лазающая по деревьям. Особенно меня привлекали берёзы. Точнее их детёныши. Вот залезешь на такую, упираясь разодранными коленями в сучки веток, схватишься за верхние ветки, аж дух захватывает! Берёза гибко склонятся, ствол её сгибается, и ты опускаешься вниз на землю. Юбочка парит, как парашют. Летим! Затем снова взбираешься и опять – хоп – вниз. И так по десять, а то и по пятнадцать раз. Крайнюю берёзку звали Тиса. За ней, кривоватую, Верка. Играть с берёзами я любила. Они мне как подружки были. А ещё со звездами я играла, которые в лужице отражались. Я их всех по именам знала. И у меня была такая красная книга, куда я вписывала их.

Это и есть Красная книга моей правды.

Петух выскочил сам на улицу, по который мы шли. Нас было трое старшая сестра Алька-Альбина, я – меня Алька дразнила Потей и, кажется, Ольга, соседка с третьего этажа. Жили мы в Красноуральске на улице Чапаева. Дом 35. Квартира 14.

Было не больно. Но обидно. И я ревела так громко, что выбежали соседи, стали совать мне конфеты в руки, леденцы какие-то, петушки опять-таки. Я как увидела одного петушка на палочке – рыжего, толстого, ещё больше завопила. Но лакомство взяла и сунула в карман платья.

С тех пор я стала заикаться.

Поэтому, когда читаю со сцены отрывки из своих книг, то выпеваю их, иначе язык заплетается, звуки склеиваются и получается вместо: «Невозможно родной, незабываемый мой,

о хотя бы коснуться рукой, о хотя бы погладить ключицу!

Так волнующий, обжигающий до спазм в гортани, до войн,

до бомбёжки, где окна навылет. О, где б схорониться!»

но вместо гладкого диалога люди слышат: «Н-н-невозм-м-м-можно…р-р-родн-н-ной»

Вообще, этот эпилог на самом деле ничем не заканчивается. Никакими такими любовными воздыханиями.

Я уже рассказывала, как в грязной луже выловила книгу. Случайно. Вот совсем недавно, как раз снег начал таять. Увидела в Ржавке кучу плавающих, кем-то выброшенных книг, и стала вылавливать. Кое-какие книги удалось спасти, принести домой и высушить на батарее. И даже прочесть. Страницы склеились, осклизли, разорвались. Но на клочках я прочла такое, что даже дух захватило. Словно я попять под сугробом и слышу:

– Снегурочка, Снегурочка! – кричат дети.

– Скорее, скорее! – плачет мама. – Копай вот здесь, Геночка, Генаша, любимый муж мой.

– Ноннушка, помогай!

– Здесь слишком большая глыба, не успеем…надо милицию вызвать…

Действительно, милицию!

Вот бы вызвать! Подь сюда, да найди обидчицу! Чегой-то она пишет, глянь. Дура!

Лист был желтоватый, гнилой:

…камень берёзовый. Их, эти камни, называют березняк. Она Этасвета, берёзки любит, так вот, березняк с крупинками золота, с вкраплениями жёлтыми, смородиново синими, откуда он у неё в сумочке – она не помнит. Видимо, какой-то поклонник подарил. За её красоту чёртову. Она ж красивая! Хоть салон «Крыса-ты» открывай! И её фото на баннер выставляй. Лучше бы вправду в салоне работала, чем в искусство лезть – лапотница! Официантка! Кухарка! Видимо, руки чесались, вот она карандаш и взяла с бумагой. И давай чесать ладони свои о рифмы, о строчки, о буквы! До волдырей! Заика чёртова! Наверно, прославиться хотела! Да слава у неё не та! С дымком! С дыркой! Что её вирши? Что? Не сравнить с моими. Я. Я. Я одна должна быть. И имя моё Ольга. Точнее, Милена. А ещё точнее бла-бла. Ой, что это? Я тоже начала заикаться, как Этасвета. Итак, про любовь. Что это такое, ей ли знать? Эти ласки мужские… когда он пальцами по коже гладит. По чулочкам. По коленям. Затем выше и выше его ладонь, до трусов тянется, затем пальцем в трусы, отгибая кружева… А что у Этосветы? Кувырк-кувырк, мужик швырк. Ей главное кто? Дети! ненормальная! Я вот своего сына спихнула в Мексику к одной богатой старухе. Точнее даме. А ему-то всего восемнадцать лет. Ну, и пусть, учится. Сначала со старухой, затем молодую найдёт. Жигало-сынок мой. Дима! Ага, камень берёзовый…кто ей его подарил? Сейчас подумаю! Вот-вот, нашла, нащупала. У неё, есть вирши вот такие:

…Во снах не разыщешь подвалов, все закончились лазы и чердаки,

все разрушены крепости, все проданы в рабство чудные самаритянки!

Все вишнёвые косточки сгрызены, орешки кедровые, позвонки

слузганы. Нет покрывал, крыш, бомбоубежищ. Остались подранки:

чувство обиды – в крыло. Чувство потери – навылет. Страсть

вообще в голову ранена. Мозг – кровавое месиво.

Сердце давно моё стало тем самым факелом в масть,

а оно первоначально так много, так афродитово весило!

Если бы ты изъял из меня хоть каплю тоски,

что тебе стоит слизнуть губами заледенелую слёзку?

Вот пойду сегодня в кафе. Чай, бульон, пирожки.

Вот пойду сегодня – напьюсь в доску.

И смазливый бармен, то ли Гиви, Варган ли, Иван

подносить будет содовой, сок и, конечно, лимонные дольки!

Раскромсал ты мне мир на кусочки, на сдвиг, океан,

на Шекспира, на Данте, Вийона. Как Горький:

обучение ранам онлайн. На империю зла.

А ещё на добро, серебро, на алмазные правды.

Как поеду обратно? Кафе закрывается. Как за козла

я отвечу? А Гиви, Варган ли, Иван проводить меня рад был!

Он такой молодой. Я старуха. Но в самом соку.

Он откроет мне дверь. Он поможет мне вжаться в сиденье.

Но тебя слишком много во мне. Я тебя берегу.

Я тебя не отдам ни кому, ни за что на съеденье!

Я прошу проводить. И не трогать меня. Как же взрыв

можно гладить, любить? Под водой корабли, субмарины.

А во мне не овалы, не луны, а просто углы.

Плакал Гиви повинно.

Я ему объясняла, что я половина того Байтерек,