познавала, струила тогда пуповинно, кровями –
миллионом кровей! Нашей русской всечасной борьбы.
И не надо пасьянс! И не надо гадать на кофейных
фиолетовых зёрнах. И к бабке не надо. Есть – мы!
Вы ещё не видали таких вот бесстрашно упорных.
О, как прав был поэт! Да, «мы – скифы»! И нас «тьмы и тьмы»!
Из цикла «ОГНЕННЫЙ ЭЛЛИПС»
Если бы знала, то я научила бы – как!
Не гореть, не сиять, быть не открытой учёными.
Как нам созерцать невозможнейший мрак,
восходить в небесах пепелищами чёрными.
У людей только звёзды, а мне – эллипс твой
плазм горящих, снедающих, плавящих,
трав и листьев сгорающих, шишек и хвой.
Стой!
Опасно врагам и товарищам!
Секретарша в прихожей. Охранник в дверях. В небе – жарище!
Если б знала, кормила бы знаньями я
и высоким, святым, монастырским, аббатовым.
Траекторий мучительнее, чем кривья:
по-немецки «krivaito», латышски «ckiwe»,
криво-косо у нас под Саратовом!
Этот профиль сияющий!
И свет очей!
Огнь любви!
«Заповедник» Сергея Довлатова,
под ногами нет почвы – лишь сгусток ночей,
нет земли – той рябинной, исплаканной!
Умирать на чужбине сложнее всего!
Вот поэтому в космос, в галактику, млея,
распадаясь по-птичьи в своё серебро,
имя вплавив Эдмунда Галлея!
Прячь-не прячь. А яйцо это в кролике. И
прогорит его серая, мягкая шкурка.
Я, как чучела Маслениц на раз, два, три
поджигаюсь сама без костра и окурка.
Всех сподвижников пламя во мне, бунтарей
и огонь этот рыбий, дельфиний, китовый:
Геростратам такое число алтарей
и не снилось, как смертникам выжженной крови.
Астероидов этих – убийц и пройдох,
мой последний возлюбленный, проще – сожитель,
от его изощрённости взял бы да сдох,
как от зависти жаркой сам Джек-Потрошитель.
А по мне плачет остров зимой Алатырь!
О, не надо, не надо, чтоб об руку – руку!
Я тебе повторяю: сожглись вглубь и вширь
все кощеевы зайцы – по паре за штуку.
Все спалились. И даже ладонь на ладонь
не клади. Я – Везувия лав километры.