Мертвая звезда

– Интересненько.

6

Таинство старения, тот процесс, что обычно происходит годами, десятилетиями, сконцентрированный в два часа времени, – зрелище это завораживало так, что невозможно было оторвать глаз. Кожа растягивалась как резина, и на нее губкой наносился белый состав, похожий по виду на обычный клей ПВА, затем подсушивался феном, и так три-четыре раза. Над этим сложным процессом трудились сразу два гримера, парень и девушка, пока один намазывал, другой сушил, и так далее.

Когда Марта и два ее спутника заглянули в трейлер, то видели, что на кресле еще сидел молодой человек, которого они сразу узнали, ведь над его изображением вздыхают украдкой миллионы домохозяек по всей стране. А через час он превратился в дряхлого старика, с лицом, как печеное яблоко, и только глаза, ясные и яркие, выдавали его настоящий возраст. Но это тоже быстро исправили, вставив ему мутные линзы. Затем добавили на сморщенную кожу пигментных пятен – и вот, перед глазами Марты предстал настоящий дряхлый дед, в чертах которого едва-едва улавливалось сходство с тем модным актером. Старикан легко встал и неожиданно улыбнулся ослепительной улыбкой своему отражению в многочисленных зеркалах, девушка-гример отреагировала мгновенно:

– Фторлак.

Таким тоном обычно говорят доктора в старых фильмах во время операции: скальпель, зажим, отсос. Лучезарная улыбка померкла под слоем желтой гадости, которой замазали зубы.

– Рустам, руки сам сделаешь, я отойду на десять минут.

Гримерша махнула рукой гостье, мол, пойдем, и направилась к выходу. За дверью на улице их ждали продюсер и детектив.

– Маш, сколько у тебя времени?

– Десять минут.

– Давайте тогда в моей машине поговорим. До тебя еще полиция не добралась?

– Пока нет.

Узкая улочка была плотно заставлена специализированными киносъемочными машинами, одна из которых громко гудела, а другая светилась так, что пасмурный осенний день превращала в солнечный летний. Кругом по асфальту змеились толстые кабели с руку толщиной. Небольшими группами курили люди в костюмах прошлого века. Марте очень хотелось посмотреть на съемку – в отличие от своих спутников, она это видела впервые, но они приехали не за этим.

С разрешения гримерши Гафер включил диктофон, чтобы ничего не пропустить мимо ушей.

– Игорь, я не понимаю, о чем ты меня собираешь спрашивать, ты ведь сам больше меня знаешь.

– Маш, мы никогда не обсуждали личную жизнь, если она не мешала карьере. А вы – женщины болтаете об этом постоянно. Может, Цветана рассказывала про свои отношения с кем-то, с мужчинами… или с женщинами, может, какие-то конфликты.

– Она не была склонна к разговорам по душам, даже пьяная.

– Может, ей кто-то нравился? Или, наоборот, бесил? Ничего не говорила?

– Послушай, у тебя превратное представление о женской болтовне, – усмехнулась Маша. -Это как дамская сумочка: там всегда такой бардак, и разобрать, что важное, а что только в мусорку, практически невозможно. Для женщины сказать: «какая аппетитная попка» или «симпатичная мордаха» – это ничего не значит, это только слова. А потом, я всего и не упомню… Но точно знаю, мы никого не обсуждали дважды. Я бы запомнила.

– Что, совсем ничего не рассказывала?

– Мы гораздо больше говорили о всякой ерунде – о косметике, о чудесных эликсирах для молодости кожи, о хороших массажистах, иногда о вкусной еде… Вот недавно она вдруг вспомнила, как они вместе с бабушкой солили арбузы, а я даже не знала, что их солят.

– Что-нибудь еще вспоминала из прошлого? Или про родню?

– Сейчас не припомню. Если всплывет что-то, обязательно скажу. Ты лучше у Анжелы узнай – они больше секретничали, потому что ближе по возрасту, и вообще…

«Да, пока тебе двадцать пять, кажется, что тридцать семь – это запредельная древность. Не успеешь оглянуться, голубушка, а тебе уже сорок три» – подумала Марта. Игорь достал из подлокотника крошечный термос и налил Маше кофе, чудесный аромат которого наполнил салон, но юная гримерша испортила его, закурив сигарету.

– Цветана говорила, что впервые попробовала вкус кофе только после окончания школы, у них в семье не принято было его пить. Дикость какая… Интересно, что они потребляли дома? – выпуская дым, проговорила она.

– А Анжела сейчас где работает? – спросил Игорь.

– В Ярославле, что-то криминальное.

– Ну, спасибо. Если что вспомнишь, звони обязательно.

Девица докурила, допила и отправилась восвояси расхлябанной походкой, а Звездунов завел мотор.

– Игорь, мне неловко тебя просить, но, возможно, больше не будет такого случая.

– Ты о чем, Марта?

– Покажи мне, пожалуйста, съемочную площадку.

Атмосфера исключительности здесь ощущалась кожей, она начиналась от края освещенной территории, где на высоких штативах были подвешены огромные лампы. Как только они попали в «круг света», каждый обращал на них внимание – не чужаки ли нарушают покой священного места?

– Сколько вам нужно времени? – спросил Павел. – Я хочу проведать своих.

– Паш, мы недолго, пойдем глянем и домой, да, Марта?

Парень с рацией в руках ринулся им наперерез, у Марты появилось желание ретироваться, но было поздно.

– Вы к кому?

– Да мы ни к кому, так, посмотреть, – по-свойски сказал Игорь.

– Здесь нельзя находиться посторонним.

– Мы не посторонние – мы свои.

Парень с сомнением посмотрел на продюсера.

– Мы поздороваемся, глянем и уйдем, – заверил его Звездунов.

– Я не могу вас пропустить, меня уволят.

– Ну, хорошо, кто у вас второй режиссер?

– Регина.

– Молодцова? Прекрасно. Передай ей по рации, что к ней Звездунов с друзьями.

Парень передал по рации, как ему сказали, и женский голос велел пропустить их.

– Сейчас у вас съемки или репетиция? – уточнил Игорь.

– Репетиция. Проходите, второй этаж.

Они зашли в деревянный дом, пахнущий подвалом, удивительно, как такие сохранились в современном городе, словно специально оставленные нетронутыми для ретро-съемок. По всему пути их следования туда-сюда сновали люди. Что они делали, было непонятно, но создавали вокруг вихревые потоки. Некоторые здоровались с Игорем, он отвечал автоматически, не вглядываясь в лица: привет, привет. Вот они достигли эпицентра. Как и в урагане, здесь было затишье, лишь из одной двери, распахнутой в коридор, лился как будто солнечный свет. Туда никто не заходил. Из темного проема соседней двери вышла хрупкая женщина.