Брак под короной

– Она вот тоже об этом не думала и не думает. Тем не менее…

– Как ты мог любить столько лет это чудовище?

– Любовь зла. Но это чувство у меня уже давно прошло, и единственное, о чем я мечтаю – оказаться подальше отсюда. Вместе с тобой, разумеется. С меня довольно.

– С меня, пожалуй. тоже. Но после ее поездки в Париж времени на выжидание уже не будет. Надо все подготовить заранее.

– Так все практически готово. И если даже она не вернется…

– То нас это уже не будет касаться?

– Совершенно верно. Нас, между прочим, это и сейчас уже не касается…

Глава вторая. Немного истории

Вечером, перевозбужденная внезапно открывшимися мне фантастическими перспективами, я долго крутилась с боку на бок, думая обо всем сразу и ни о чем в частности. Но потом этот поток мыслей как-то оформился и принял вид воспоминаний о том, как мы вообще познакомились и подружились с Аськой, и что потом происходило в ее и моей жизни.

В первый же месяц студенческой жизни нас, как тогда было принято, отправили «на картошку». Естественно, Ася оказалась в одном автобусе со мной. И первое, что она сделала – это присела на ступеньки у задней двери и закурила.

Я, как говорится, «выпала в осадок». С точки зрения моей недозрелой (восемнадцати еще не исполнилось!) личности, курение – это первый признак падшей женщины. Родители, а особенно бабушка, царствие ей небесное, прочно вбили это мне в голову. То же самое, между прочим, относилось и к спиртным напиткам, включая пиво. Об остальных сторонах «взрослой» жизни я даже не заговариваю, и так, наверное, понятно.

Странно, но на этой самой «картошке» мы с Асей подружились. Наверное, потому, что волею судеб наши койки в одной из комнат пионерского лагеря оказались рядом. А впрочем, давно замечено, что противоположности тянет друг к другу. Так что дружба наивной и пока еще невинной москвички с уже достаточно искушенной провинциалкой, наверное, должна была сложиться. Вот она и сложилась.

Асины родители погибли в автокатастрофе, когда она заканчивала восьмой класс. Было это в каком-то уральском промышленном городе, откуда сироту забрала единственная имеющаяся у нее родственница – тетка, сестра отца, мирно жившая в Нижнем Новгороде (тогда еще городе Горьком) старая дева. Поменяли Асино жилье на Урале и теткину комнату в Нижнем на вполне приличную двухкомнатную малогабаритную квартиру и стали жить дальше. Не лучше, но и не хуже, чем почти все люди вокруг.

Но Ася явно не была рождена для прозябания в провинциальном захолустье. Бешено тщеславная и очень способная, девочка уверенно «шла на золотую медаль», проявляя, к тому же, чудеса активности в комсомольской организации школы. Об этом знали все, но мало кто знал о том, что к восемнадцати годам Ася стала уже практически взрослым и зрелым человеком. Правда, пока еще некурящим и не пробовавшим спиртного, но кое с каким жизненным опытом, из-за которого возможность иметь в будущем детей стала для нее, мягко говоря, сомнительной.

В Москву Ася отправилась с золотой медалью, внушительной стопкой грамот за победы на всевозможных конкурсах и олимпиадах и с блистательной характеристикой комсомольской организации. Вопроса, куда поступать, у нее не было: только в институт восточных языков. Переводчики будут нужны всегда и везде, полагала она, хотя до приезда в столицу иностранцев видела только в кино: Горький был для них закрытым городом. А уж переводчик-востоковед…

Разумеется, она поступила, причем набрала девятнадцать баллов из двадцати, что для девушки, да еще из провинции, было просто невероятно, получила стипендию и место в общежитии, оповестила об этом тетку короткой открыткой и стала осваиваться в совершенно новом для нее мире.

Это у себя она всегда и во всем была «самой-самой»: самой умной, самой красивой, самой активной. А здесь, где ее никто не знал, начинать приходилось практически с нуля. Да еще постараться выполнить очередной план своей жизненной программы: выйти замуж за москвича. Только за москвича, остальные из кандидатов в мужья исключались по определению.

До третьего курса ничего сверхъестественного не произошло: Ася училась только на «отлично», была душой всех комсомольских мероприятий и деспотично управлялась с толпой поклонников. Наши с ней отношения из приятельских плавно переросли в дружеские, а потом – в очень дружеские. Я не всегда бывала там, где бывала Ася, но зато она мне всегда все рассказывала и очень щедро делилась поклонниками. Но почему-то серьезных отношений ни с одним из них у меня не сложилось: так, легкий флирт, не более того.

А потом Ася влюбилась… Я так никогда и не узнала, кто же оказался предметом ее грез и мечтаний, в глаза его никогда не видела, поскольку подруга ревниво оберегала свое сокровище, даже имя его так и осталось для меня тайной. Но такой счастливой, как в тот год, я Асю не видела никогда.

Но все-таки Ася была живой, нормальной женщиной, и поэтому хоть и редко, но что-то о своем возлюбленном говорила. Например, однажды ни с того ни с сего сказала:

– Знаешь, Ленка, как он меня называет?

Я, естественно, не знала.

– Асясяй, – мечтательно сказала Ася. – Смешно, правда? И очень трогательно.

– А ты его как называешь?

– Сэнсэй, – после небольшой паузы отозвалась Ася.

– Он что, японец? – удивилась я. – Или это просто Асясяй, только задом наперед?

– И то, и другое. У него черный пояс каратэ, представляешь себе?

– Цвет представляю, – хмыкнула я, – а вот что такое каратэ – не очень.

– Это – один из видов японской борьбы, – важно пояснила мне Ася. – Такие приемы, что можно пять человек за три минуты уложить без всякого оружия.

Тогда еще мы не были избалованы голливудской продукцией, где всевозможные экзотические драки и побоища демонстрируют во всех деталях. Проще говоря, мы вообще ничего подобного не видели, если не считать очень короткого эпизода в нашем отечественном бестселлере «Пираты двадцатого века». Но уважение все-таки внушало.

– Ах, если бы он был москвич! – тоже как-то неожиданно вздохнула в другой раз Ася. – Или у меня бы была московская прописка.

– И что тогда было бы? – поинтересовалась я.

– Мы бы немедленно расписались.

– Если вы до беспамятства друг друга любите, то при чем тут какая-то прописка?

– Тебе не понять, – довольно сухо отозвалась Ася. – Ты никогда не знала тех проблем, с которыми сталкиваются лимитчики. А я не хочу, чтобы наша любовная лодка разбилась даже не о быт, а о хлопоты об этом самом быте. Ничего, из любого положения всегда есть выход.

Выход она нашла, прямо скажу, неординарный: в один прекрасный день она позвонила и бесцветным голосом сказала, что выходит замуж. За комсомольского номенклатурного работника, которому, чтобы перейти в номенклатуру партийную, нужно обязательно жениться, желательно, на «своем» человеке.

– А… – начала было я, пытаясь выяснить, как же ее «роман века».

– Забудь, – сказала Ася. – Мираж, призрак, детские мечты. Я приглашаю тебя на свадьбу, как свидетельницу с моей стороны. Еще вопросы есть?

Вопрос у меня был только один: когда состоится счастливое событие? Ася назвала дату и время, попросила не опаздывать и повесила трубку, оставив меня в несколько растрепанных чувствах. Впрочем, чувствам было от чего растрепаться и до этого, поскольку я сама незадолго до этого пережила любовную драму, точнее, весьма неприятный финал моей первой настоящей любви…

Вадим был старше меня лет на пять, познакомились мы с ним у одной моей приятельницы, которая, как я потом случайно узнала, была любовницей Вадима. Параллельно она была замужней дамой и ждала ребенка буквально со дня на день. Тем не менее, Вадим, как говорится, «положил на меня глаз» и принялся ухаживать «не по-детски», немало не смущаясь присутствием глубоко беременной возлюбленной. Даже пошел меня провожать, точнее, отвез домой на такси.

Я была сражена наповал: у Вадима были безукоризненные манеры, он был начитан, невероятно остроумен и вообще – необыкновенный. Я сама не заметила, как увлечение перешло в любовь, причем довольно серьезную. То есть – смертельно серьезную, потому что для меня дело чуть было не кончилось летальным исходом.

Но когда все только начиналось и было прекрасно и удивительно, мне пришлось вспомнить давнее предсказание гадалки. Хотя бы потому, что оно, как мне казалось, начало сбываться. Потому что когда я познакомилась с Вадимом, то буквально в одну из первых встреч он заговорщицким тоном сообщил мне, что его необычная фамилия – Гюне – на самом деле просто попытка его деда избежать репрессий. Мало того, что барон, так еще и немец, а полная фамилия вот какая: Хюне фон Хёнингем.

И я моментально вспомнила о предсказании насчет мужа благородных кровей: куда уж благороднее. Значит, все совпадает, теперь остается только пожениться. Смущало только то, что сыновья у меня должны были родиться как бы не от мужа, но когда мне показалось, что я забеременела, вся сразу стало на свои места: ребенок зачат вне брака, то есть не от законного мужа, а в остальном все нормально, как и должно быть.

Мне показалось, что я беременна, где-то на третьем месяце нашего сумасшедшего романа. И вместо того, чтобы пойти к врачу или хотя бы посоветоваться с мамой, рванулась с этим известием к своему возлюбленному. Он выслушал меня очень внимательно, сказал, что никогда не хотел иметь детей и сейчас этого не хочет, а мне предложил выбирать между ним и, как он выразился, «вульгарным зародышем».

Конечно, я выбрала любовь, поскольку о детях пока еще и не думала. Тогда Вадим дал мне коробочку с двумя розовыми таблетками и сказал, чтобы я их приняла на ночь. После этого произойдет самопроизвольный выкидыш, и не нужно никаких больниц и прочей чепухи. А у нас все пойдет по-прежнему.

Я всегда делала так, как он мне говорил. И таблетки приняла, после чего меня едва-едва откачали врачи сначала «Скорой», потом – в больнице. Про таблетки я молчала, как партизанка, и никто так ничего и не понял, потому что… я вовсе не была беременна. Просто по каким-то причинам произошла задержка и таблетки могли меня просто убить. Но, к счастью, все обошлось благополучно и врач меня заверил, что к моим детородным функциям эта история никакого отношения не имеет, тут совершенно иной диагноз: спонтанное кровотечение. Бывает, но редко.

Вадим ни разу не навестил меня в больнице и даже не позвонил узнать, как мои дела. Через месяц после нашей последней встречи я позвонила ему сама…

– Прости, но между нами все кончено, – сухо сказал Вадим. – Я встретил другую женщину. Прошу больше меня не беспокоить ни звонками, ни письмами.

Будь я все такой же наивной простушкой, как до встречи с Вадимом, меня такое сообщение наверняка довело бы до попытки самоубиться. Но когда я действительно чуть не умерла от кровотечения, то поняла, что и брак, и ребенок – все это бред влюбленной девушки. Впрочем, Вадим был первым моим мужчиной, и от переизбытка новых впечатлений крыша бы у кого угодно поехала. И все-таки я помнила: кровь – это горькое несчастье. Поэтому к нашему разрыву в принципе подсознательно была готова, хотя легче мне от этого почти не было. Должно было пройти время, чтобы эта травма перестала меня тревожить.

После этого меня год терзала жуткая депрессия, но все когда-нибудь проходит, а я была еще очень молода: только-только закончила четвертый курс института. Досадно было еще и то, что из-за моей внезапной и странной болезни у меня сорвалась практика в Ливане. Из нашей группы по разным обстоятельствам в Москве осталось только три человека, так что преподаватели занимались нами очень тщательно.