Остров Буян

Стук топоров раздавался теперь совсем близко… Вот насыпь земли, за насыпью ров, а за рвом деревянный сруб, как большая изба… Наступающие остановились, припали за свежую, влажную глину, выброшенную лопатами изо рва, и несколько мгновений никто не решался первым ступить на насыпь. Иванка взглянул на Якуню. Сняв шапку и сунув ее за пазуху, Якуня крестился… Иванка последовал его примеру и сунул шапку за пазуху, но не успел перекреститься, как Якуня скакнул на насыпь и спрыгнул в ров… Иванка – за ним. В этот же миг подоспели и другие псковитяне.

– Кто тут?! Кто там?! – испуганно заорал от острожка задремавший было караульщик.

Он поднял пищаль, но псковский десятник прыгнул к нему и ударил прикладом по голове…

Топоры и пилы внезапно замолкли: строители острожка прислушивались. В наступившей тишине псковитяне, отчаянно торопясь, карабкались изо рва к бревенчатому срубу острожка.

Иванка взобрался первым и подал руку Якуне. Они подскочили к срубу из толстых бревен. Вокруг затрещали выстрелы, раздались крики и стоны…

– Зажигай!

Московские стрельцы, засевшие за недостроенными стенами, старательно били из пищалей, но пальба их почти никому не вредила, и псковичи заняли уже часть деревянных стен, накладывали хворост, стружку, смоленую паклю и зажигали костры под стенами постройки…

Якуня, снискавший себе боевую славу еще в первый день осады, стал неугомонным воякой: он подбегал ближе других к врагу, просовывал ствол пищали через бойницы и бил внутрь острожка. И, как в первый раз, он все время сам себе улыбался.

Псковитяне увлеклись. За дымом от смолы и пакли они не заметили, как со стороны Снетогорского монастыря на них неслась конница, а хворост, казалось, не разжигал, а только коптил толстые свежие бревна.

Якуня схватил у кого-то из рук охапку хвороста и кинулся снова под стену. Он разжег хворост и следил за разгорающимся огнем, пока не увидал, что его товарищи бегут, преследуемые дворянами Хованского. Вот один упал, двое, еще, еще… Тогда, бросив все, он подхватил пищаль и помчался вдогонку своим…

Иванка, убегая, оглянулся… Он увидел, как сквозь кусты мчится Якуня, как, выскочив из-за стен острожка, уже не боясь никого, москвичи палят вдогонку ему из пищалей… Страх за друга, за брата Аленки, остановил Иванку.

– Назад! Якушка отстал! – крикнул он своим и сам повернул навстречу дворянам.

Весь псковский отряд задержался.

– Назад! – крикнул кто-то еще, и десятка два храбрецов побежали вслед за Иванкой обратно.

Не ожидавшие отпора дворяне сдержали коней и столпились в кучку…

Иванка бежал к Якуне. Он понял, что пули московских стрельцов уже не настигнут друга… Якуня уже близко… Как вдруг с поднятой саблей сам голова дворян пустил коня на Якуню.

– Якунька, держись! – крикнул Иванка.

Он видел, как Якуня, спасаясь от всадника, скользнул в овражек и выстрелил. Князь, пораженный пулей, выронил саблю и повалился с седла. Дворяне кинулись мстить за начальника и окружали Якуню, как зверя в норе. «Убьют, растерзают!» – подумал Иванка. С громким криком он припустился на помощь… И вместе с товарищами уже добрался до овражка. Из кустов скатились они к Якуне в овражек и щетиною выставили копья и дула пищалей. Дворяне не смогли ворваться в овраг, боясь, что между кустарником и деревьями будет труднее биться…

Но внезапно от Любятинского монастыря, где стоял князь Мещерский, к овражку примчалось еще два десятка всадников. Бородатые, в странной и допотопной какой-то сбруе, с палицами и дедовскими мечами, в деревянных и кожаных панцирях, они спешились и ворвались в овражек… Дворяне Путятина, опасаясь задеть их пулями, прекратили пальбу. Как вдруг весь отряд примчавшихся богатырей выскочил из кустарника. Посажав псковских стрельцов на своих коней, они сами вскочили в седла и по двое на каждом коне с другой стороны оврага выскочили ко псковским стенам… Дворяне Путятина опомнились поздно…

Начальником странных воинов, въехавшим в Варламские ворота с молодым раненым псковским стрельцом впереди, оказался Кузя. Остальные были крестьяне новгородских погостов и деревень, разодетые в самодельные доспехи. Кузя, высланный, как и Иванка, из города для возмущения крестьян, спасся от рук Хованского, набрал по уезду крестьян и теперь с ними, вырвавшись из тылов Хованского, отважно вмешался в битву…

Иванка спрыгнул с седла и бережно снял с коня Кузи раненого Якуню. Со псковских стен в это время шла перестрелка с зарвавшейся и подскакавшей к самым воротам дворянской сотней.

Когда Иванка понес на руках Якуню, тот приоткрыл глаза и улыбнулся.

– Горит острожек-то… А Кузька, Кузька-то! Дворя-ни-ин! – сказал он и, скривясь от боли, снова закрыл глаза.

Иванка с Кузей перевязали рану на животе Якуни и бережно перенесли его в сторожку Истомы – нести домой в Завеличье было бы тяжело для раненого…

Груня и бабка с радостью бросились навстречу живому и здоровому Иванке, но, увидев бесчувственного Якуню, они с испугом захлопотали, готовя постель… Якуня не приходил в сознание, и Иванка послал Федю разыскивать кузнеца…

7

Якуня лежал без сознания на скамье. Михайла стоял против него и долго глядел, как бы силясь угадать по лицу, будет ли он в живых. Наконец, оставив его с Аленкой и бабкой Аришей, кузнец вышел на крыльцо, где Иванка шепотом разговаривал с Кузей.

– Спасибо, Кузьма, и тебе, Иван, – тихо сказал кузнец, – за Якуньку спасибо. Сказывают стрельцы – кабы не ты, не видали б, что он отстал, – сказал он Иванке.

– Кузя со своими мужиками выручил нас, – ответил Иванка. – Кабы не они – мы бы все пропали…

И, пользуясь тем, что кузнец обратился с каким-то вопросом к Кузе, Иванка ушел от них… Он не мог забыть, как Михайла его обвинил в том, что он ищет близости с земским старостой.

«Еще и сейчас помыслит, что я Якуньку к себе принес ради него!» – подумал Иванка и решил, раз Якуня лежит здесь, и кузнец и Аленка будут сидеть в сторожке, а ему надо тотчас же возвращаться в лесной стан к Павлу Печеренину.

Иванка побрел вдоль улицы к Петровским воротам. Навстречу попалась телега. Сидя над мертвым телом стрельца, причитала стрельчиха. С телеги в дорожную пыль капала кровь… Пес подбежал, понюхал кровавый след и, взъерошив шерсть, неожиданно зарычал… Двое стрельцов, товарищей мертвого, без шапок шли обок дороги.

– На вылазке, что ли, убили стрельца? – спросил Иванка.

– На стене его пулей достали. Подкрались, с десяток людей побили. Томилу Слепого тоже…

– Томилу?! – воскликнул Иванка, всплеснув руками.

– Ты что, не сынок ему будешь?! Не бойся, не насмерть, поранили только, – утешил стрелец, увидав его горе…

Забыв о раненом Якуне, о возвращении Кузи и о своем намерении возвратиться к Павлу, Иванка пустился бегом к Земской избе.

– Томила Иваныч поранен! – воскликнул он, увидав Прохора.

– С неба свалился! – ответил Коза. – Час уже как дома лежит.

Иванка помчался к дому Томилы…

Подьячий лежал один на скамье. При входе Иванки Томила открыл глаза…

– Рыбак… Воды… – прошептал он. – Как там с Якуней?

– В живот, – ответил Иванка.

– Помрет молодой. А я в левую грудь… выше сердца…

На губах Томилы появился кровавый пузырь.

– Молчи! – с испугом воскликнул Иванка.

Томила слабо махнул рукой и замолк…

8

Якуня перестал метаться и спал спокойно, без жара, бледный и тихий. Волосы на лбу у него прилипли от пота. Кузнец, Аленка и Федя сидели во дворе, в ожидании, когда он проснется. Возле больного, спавшего первый раз за трое суток, была лишь бабка Ариша.

Бабка приотворила дверь и молча пальцем поманила Михайлу. Аленка вошла в избу вместе с ним.