Остров Буян

– Вот ужо на углях тебе пятки поджарим – расскажешь, зачем тебя посылал владыка к боярам! – кричали в яму.

– Дурачье вы мякинное, светы-голуби! – услышал Иванка знакомый голос из ямы. – Меня не владыка слал, а народ. А слали меня к царю, не к боярам, да я нагостился скоро, домой поспешил: простому брюху, светы, царские пироги нездоровы.

– Отче Пахомий! – обрадовался Иванка и кинулся к яме.

– Здоров, сыне! Ты, что ли, у дураков ватаманом ходишь?

Старцу спустили жердь. Он легко вскарабкался наверх, еще продолжая браниться.

– Нево я для того тебя вызволял из владычня подвала, чтобы ты разбойничьим ватаманом стал! – отозвался монах. – Опять коней по дорогам хватать?!

Иванка засмеялся:

– Я не разбойник, батя, я – человек ратный города Пскова, а коня твоего нам не надо.

– А чего же ты тутенька деешь, коль ратный ты человек? Пошто подорожничаешь да людей хватаешь? Пошто твои ратные люди с дубьем на прохожих скачут, да руки вяжут, да коня отымают?

– Не слухай, Иван, он сам на нас наскочил с дубьем! – воскликнул один из дозорных.

– Невиновны робята, отче Пахомий, – сказал Иванка. – У нас наказ земского старосты грамоты глядеть у проезжих, чтобы боярам с Москвой не ссылаться.

– Я на Москве с боярами не прощался и грамот не брал, а голову наскоре уносил.

– Что с бачкой, отче Пахомий? – спросил Иванка, усадив монаха на куче хвороста в шалаше.

– Худо, свет, худо. Таить не стану, как худо! Видал я его в Посольском приказе. Кремяный твой бачка. Пытали его, отколь письма к заводу мятежному, – слова не молвит. Велел тебе завет его снесть. «Чует сердце, – сказал, – не отпустят бояре меня живым из-под пыток. Вели Ивану Кудекушу помнить, а коли придет его час, то помстился бы за меня над дворянами вдосталь и больших посадских людей не забыл бы».

– Уж я не забуду, отче… Спасибо тебе за бачкино слово, – сказал помрачневший Иванка. – Огнем бачку жгли?

– При мне, свет, не жгли – кнутьем секли. Опосле, может, – не знаю.

– А прочие где челобитчики псковские, батя? – спросил Иванка.

– Прочие, светик, воры-изменщики: на бачку на твоего, на Томилу Иваныча, на Гаврилу и на Ягу боярам сказывали, что от них весь завод во Пскове. Они меня обогнали тут недалече. Боярских застав они не страшатся, поехали прямо в Хованского стан с боярскою грамотой из Москвы, что в ответ на псковское челобитье. Страшусь, придут они раньше во Псков – и люди верить им станут. Отпустил бы ты меня поскорее в город.

– Днем не пролезешь, батя, – сказал Иванка. – Днем схватят тебя и к боярину поведут. А как стемнеет, то мы тебя сами проводим…

– А мне с теми не по пути, – сказал старец, – на курью нашесть кречета не садят. Изменщицки мыслят те воры, и я от них розно иду.

– Пошто же не прямой дорогой, а лесом? – вмешался старик крестьянин, вооруженный рогатиной и одетый в кольчугу поверх холщовой рубахи.

– Не тебе бы, старый, спрошать: прямо сорока летает, а сокол кругами ходит! На прямой дороге бояре стоят, а я до боярской ласки не падок. Грамоты проходной, вишь, взять позабыл, уходить от боярской ласки поторопился. И вы меня, голуби, чем на дороге держать, пустили бы в город скоря – в Земскую избу.

– Ладно, – сказал Иванка, – посиди тут до вечера. Днем заставы боярской не минешь. Что там у царя? Видал ты его в глаза?

– Молодой он, не плоше тебя, свет, и умом живет не своим – изо рта у бояр смотрит, то и беда! – сказал старец.

В лесу послышались голоса, перекоры, топот коней. Столпившиеся вокруг старца крестьяне вмиг рассыпались, похватали оружие и завалились в кусты, выглядывая в сторону приближавшихся голосов. Иванка тоже насторожился. Сквозь шум леса он узнал скоро голос Печеренина.

– Товарищ мой ворочается из гостей – ко дворянам ездил обедать, – сказал он шутливо.

Но Павел приехал не от дворян: пересекая большую Новгородскую дорогу, он встретил трех всадников, которые назвались псковскими челобитчиками, ездившими в Москву.

– Я челобитчиков псковских не знаю, да коли вам не в боярский стан, то едем со мной, а вечор мы вас в город проводим, – сказал Печеренин.

Встречные заспорили, но их было всего трое, а с Павлом был целый десяток не хуже вооруженных людей. Павел их окружил и повел к себе силой. Едучи поневоле в лес, всадники перекорялись с мужицким атаманом:

– У нас царская грамота. Никто нас держать не мочен!

– И держать не стану, да как вас пущу на беду – вдруг боярские люди вас схватят да грамоту изолживят продажно, – убеждал их Печеренин.

– Не смеют того бояре: до псковских градских ворот подорожный лист у нас писан от государя – смотри.

– Я в грамоте чего смыслю – не дворянин! – ответил им Павел. – А есть у меня человек книжный в товарищах – тот доглядит.

Они подъехали к стану.

Взглянув на них, Пахомий, присевший было возле Иванки, вскочил.

– Во-от они, светы-голуби, хари продажные! Радетели сиротские! – громко воскликнул старец. – От их злобы бежал из Москвы, – указал он на всадников. – В Новегороде Истому-звонаря испродали митрополиту да воеводе.

– Пес бешеный, мутосвет, пошто брешешь! Трепал на Москве нелепы слова про государя да про властей духовных, за то и на нас опалу навлек. Сам убег, окаянный, а нас на дороге погоня схватила, – мол, кой тут из вас Пахомий? Чуть палачам не кинули! – громко обращаясь ко всем, сказал казак Федор Снякин.

– То бы вам по заслуге, лагодам боярским! Не то-то упословали вы у царя! Чай, милостей царских в гостинец везете всяких чинов псковским людям! За то вас весь город любити да жаловать станет!

– А ты не шпыняй напрасно. Городу рассудить нас, – вмешался товарищ Снякина, стрелец Рузувай.

– Не тот-то городу служит, кто языком торговую площадь метет. Нас город к царю посылал с челобитьем, а ты, беспрочный каркун, полетел середь площади по всему народу звонить. Напусти бог смелости, а ума у соседа взаймы спрошу!.. Дура старая! – разошелся Снякин.

– Ну, буде лаять, не дома! – прервал его Павел. – У нас на деревне люди темные – стариков почитаем и в обиду другим не даем… Сказали бы лучше, гости любезные, чего на Москве у царя слыхали. И нам, крестьянишкам, ведать бы.

– Нам царской грамоты не распечатывать до мирского схода! – ответил третий челобитчик, стрелец Коновал, слезая с седла.

– А подлинно ль царская грамота с вами? Может, бояре лжою писали? – вмешался старик в кольчуге. – Сказывают, государь от боярской лихости в Литву съехал и там войско собирает против бояр.

– Грамоту от государя из рук приняли, – ответил казак. – На Москве государь во своем дворце.

– Каков же собой государь? – спросил кто-то из окружающих.

И все тесно сдвинулись вокруг челобитчиков, усевшихся у костра.

– Ну-ка, братцы, «призвал в гости, так сади за стол». Подавайте-ка чего бог послал закусить да поболее выпить! – весело крикнул Павел Печеренин, обращаясь к своим.

– Да не всем, смотри, ухи развешивать, а которы в дозоре, стоять накрепко и вина не касаться! – напомнил Иванка.

Казак Снякин взглянул на него и только теперь узнал.

– Ты тут, малый, отколе? Сын звонарев? – спросил он.