Умирая, Бог завещал мне Землю

«Вот дура, эффективный человек, ? поморщился Петя, ? кому что».

Кое-как собрал он вещички, только чувствует, далеко не уйти. Уговорил Стёпу на глоток пива в сквере у дома. Сели, помолчали, посмотрели, как ветер листву и паутину носит. Потом вспомнили, как лет восемь назад в Белостоке вдвоем бегали за одной польской девчонкой со смешным именем Ёлка. Помолчали еще, греясь на солнце, и стали расходиться.

? Ну пока, ? сказал Петя.

? Пока, ? проговорил Стёпа. – Зря ты все-таки Дашу обидел. Теряешь форму, старик. Так дела не делаются.

? Да уж, как-то неэффективно получилось.

? Куда ты сейчас?

? Найду, где ночь провести. Потом не знаю куда.

? Удачи тебе. Не дури больше.

Так и разошлись. Легко и непринужденно, как будто по пылинке с плеч стряхнули.

Сел Петя в метро и задумался: «А неплохо жизнь устроена. Все по полочкам. Либо ты высокоэффективный человек, либо нет. Либо знаешь себе цену и получаешь ее, либо пропадаешь ни за грош. Может, пока не поздно, тоже освоить эти семь навыков, глядишь, и заживу по-человечески. Хотя нет, толку мне от них не будет. Я везде не в своей тарелке. То я хочу жить так, то эдак… Недавно вообще был готов на «общее дело», хотел по совету Федорова живым воскреснуть и лететь. Да уж, живым воскреснуть и лететь ? это круто. Вот это высокоэффективно. Ох уж эти желания, желания… Бесконечные желания. Как бы вообще ничего не желать, ни о чем не жалеть. Тьфу, понесло дурака… То есть неэффективного человека, ха. Ха-ха. Не, во Юлька дает! Столько лет я думал, что она самая светлая и распрекрасная. А у нее в голове бардак похлеще моего. Спасибо Джульетт Льюис ? помогла на чистую воду вывести. Открыла глаза на жизнь. Надо же, есть всего семь правил. Кто их знает, тому и козыри. Тот и едет к морю. Вот куда я сейчас еду? Да практически в никуда, прокачусь до конечной и обратно. Надо Сизову позвонить, переночевать-то пустит. Жена у него добрая. Юлька на Кипре, Дашка на лавочке… Н-да, есть чему поучиться. Ну Юлька, а! Сколько лет тогда я только о ней думал, да лет пять точно. Вот, блин, дурак!»

Побурчал Петя еще немного, вспомнил, что до конечной еще минут сорок ехать, плюнул на переживания и уснул.

Ходют кони

В Белостоке моим первым новым знакомым стал сосед Разина по съемной квартире и торговому ряду. Невысокий худощавый парень с печальным лицом, он немного сутулился сидя за прилавком, а когда вставал, непременно запихивал руки в карманы брюк. Рома продавал антиквариат и всякую армейскую атрибутику времен Советского союза: значки, пагоны, пилотки, бинокли, плащ-палатки и много еще чего. Иногда приходили пузатые поляки, шептались с Ромой, и он им выдавал что-то обернутое в чистую тряпицу.

? Чего там? ? спрашивал я у Разина.

? Так, ? покачивал головой тот.

? Секрет?

? Ага.

После работы мы относили домой самое ценное, остальное запирали под замок на рынке. Жили мы все вместе у чрезвычайно подвижной старушки, звали её пани Хелена. Самое яркое её воспоминание было из детства ? как в конце войны она несколько месяцев провела в сибирских лагерях. Чуть ли не каждый день пани Хелена с жалостью спрашивала:

? Вы, ребятки, из Сибири?

? Да, ? кивали я и Разин.

? Брр, холодно там, ? вспоминала пани Хелена, ? бардзо зимно в Сибири.

Отдав все имеющиеся спальные места, сама пани Хелена устраивалась по-походному на полу на старом одеяле, укрывшись теплой заплатанной курткой. Она была доброй, лишь качала головой и готовила на всех завтрак, когда мы приходили уставшие под утро. В дни пенсии и по выходным пани кормила нас еще обедом и ужином. Особенно строго старушка следила только за расходом воды и электричества. Нарушение правил экономии грозило долгими нотациями и причитаниями.

Перекусив постной похлебкой от пани Хелены, мы спешили на улицу. Лето было душным. Разин разведал местечко, где телефон-автомат позволял минут пять бесплатно говорить с родиной. Первым делом вечером мы направлялись туда, звонили родственникам и друзьям, а потом шли в ночную лавку.

Мы были у дверей магазинчика, как я услышал вдалеке начало знакомой песни:

? Хо-одют ко-они!

? Это чего? ? я толкнул Разина.

? А так, ? отмахнулся он.

? Наши ведь, наверняка, ? радовался я. ? А? Слышишь?

? Ромка это в вишневом саду грустит.

? О как, ? удивился я.

Песня прервалась на самом начале. И через некоторое время началась по новой:

? Ходют кони!

Опять прервалась. И так несколько раз.

? Он что слов не знает?

? Не может запомнить.

? Может, тоже заглянем в вишневый сад? Напомним.

? А что, идея. Там спокойно, всё бурьяном заросло. Поляки туда не ходят.

Найти в высокой траве молчавшего Рому было не так-то просто. Но способ был.

? Ходят кони над рекою! ? пропел я. ? Ищут кони водопоя!

И тут же рядом за лопухами отозвался печальный голос:

? Ходют кони…

Несколько шагов, и мы нашли нашего соседа.

Это был странный вечер. Перед нами в высокой траве стояла бутылка с вишневым вином «Алабама», мы дымили вишневыми сигаретами «Капитан Блэк» и закусывали спелой вишней в заброшенном вишневом саду на окраине Белостока.

Певец уныния и обреченности Рома лежал, откинувшись на спину, и стеклянными глазами смотрел в небо. Глянув на нас, он грустно произнес:

? Вам хорошо, вы алтайские. Вот Шукшин с Алтая, а он-то знал, эх.

? Чего знал? ? спросил я.

? Хо-дют ко-они, ? напел в ответ Рома, ? такую песню… пел…

? Золотухин её пел в «Бумбараше», да и песня не народная, а Кима вроде. У Шукшина другая любимая была. Миленький ты мой, возьми меня с собой.

? Неважно, ? вздохнул Рома, ? там и там тоска.

? Тоскуешь, что ли, Ромка?