Умирая, Бог завещал мне Землю

– Мне бы лучше Южное Пассатное, чтоб сразу через три океана, – отозвался я.

– Это чуть дальше, там, за Кош-Агачем, – смеясь, указал вперед водитель.

В Курайской степи команда «буханки» задержалась на пару дней. Музыкантов посетила идея найти заброшенные хрустальные каменоломни где-то за Красными воротами. По вечерам они пели лихие песни у костра, а утром с ясной головой рыскали по окрестностям, вызывая интерес улаганских индейцев.

– Если найдете, берите, сколько унесете, – разрешил я, – хрусталя на Земле на всех хватит.

После двух дней бесплодных поисков идею похоронили, больше по причине того, что аборигены дали понять – чужакам здесь рыскать опасно, томагавки войны закопаны неглубоко.

Мы сфотографировались с ними на память у каменных стел, выкурили трубку мира, и музыканты укатили к Чулышману на Телецкое озеро, а я вернулся на дорогу к леднику Актру.

В километре от Чуйского тракта меня подобрал молодой джипер.

– Куда? – спросил он.

– Туда, – указал я на ледник.

– И я туда, садись.

Парень спешил на «покатушки» у ледника, на второй день фестиваля внедорожников.

Несколько десятков машин, многие в боевой раскраске, за рулем каждой мужик в бандане, похожий на морского разбойника, уверенно двигались вверх по непригодной для езды дороге.

Согласившись подвезти до стоянки у альплагеря, джипер взял меня на борт в качестве штурмана. На моем сиденье лежала книга.

– Гляциология Алтая, – прочитал я. – Изучаешь?

Парень кивнул в ответ. По его напряженному взгляду вперед я понял, что время для разговоров прошло. Путь наверх оказался похожим на родео. Где мог, я указывал фарватер по глубоким лужам и ручьям. Часа через три грязные, но довольные, мы глядели на снежные хребты прямо перед нами.

– Красотища! – восклицал я. – Есть ли места получше?

– Месяц назад я был на Памире. Маршрут разрабатывали два года, а проделали за восемнадцать дней, – сказал джипер и замолчал.

– Ну и как? Круто было?

– Пересекли две, нет, три границы, поднялись почти на пять тысяч метров, потеряли всего одну машину.

Парень опять замолчал.

– А на самом Памире как? – допытывался я. – Может, мне туда двинуть.

– Памирское шоссе никогда не забуду. Глубокие пропасти, вертикальные облака, мир, как на ладони, и горы синие, белые, голубые.

– Волшебно! Такое надо увидеть, – сказал я и постучал в бубен.

– Главное, ребята были все как на подбор, с ними хоть вокруг света. Когда еще увидимся? Звали на следующий год в Южную Америку, покорять Кордильеры. Хотелось бы поехать. Но далековато.

– Поедешь, Бог хорошего человека всегда возьмет в дорогу, – заверил я и еще раз стукнул в бубен.

Начинало темнеть. Мы разожгли костер, вскрыли консервы, разлеглись на карематах и завели разговор, передавая фляжку с коньяком. В историю телеграммы от Бога джипер не поверил, посмеявшись, как над странной шуткой.

– В Новую Зеландию я и сам бы съездил, – поддержал он, – и на Мадагаскар.

– А куда собираешься в ближайшее время?

– Осенью в Монголию на рыбалку. Это стопудово. Рыбалка там – это что-то невероятное. Озера у них огромные. Кроме пресных есть слабосоленые, как Аральское море. Монголы рыбу не очень жалуют, она и вырастает таких размеров, что диву даешься. Я щук ловил на двадцать килограмм! Да что там щука, есть хариус, таймень, османы, лососи, осетры. Ты рыбак?

– Не знаю.

– Мгх, – усмехнулся парень.

И больше про рыбалку ни слова.

Костер плохо разгорался, но радостно постреливал, салютуя нашим мечтам. Потянуло холодом с ледника, джипер достал добротный спальник и одеяла, а я подбросил дров. Так мы и уснули на карематах, укутавшись в теплые вещи и переговариваясь, глядя на огонь.

Утром джипер уехал, а я поднялся выше.

С красной заросшей рожей я стоял на склоне снежного хребта и постукивал в бубен, думая о том, что уже скучаю по родным. Белый высокогорный мир был как на ладони, но на самом деле он был очень далеко и пока недосягаем, это был мир высших мудрейших существ. И все вместе они были Богом, который завещал нам Землю.

– Ты как здесь? – услышал я голос.

Парень в сине-оранжевой форме спасателя стоял поблизости, грыз орешки и щурился от отблесков солнца на снегу. Я приветственно поднял руку.

– Здравствуй, брат, быть добру! Надо бы глянуть сверху на этот белый мир мудрейших существ. В средствах я не ограничен, все мое – твое.

Парень с минуту изучал меня и бубен.

– Мы через час летим на вертолете через Катунский хребет, на Бухтарму, в Казахстан. С тебя червонец, и ты в экипаже. Наркотики и оружие оставляй здесь.

– Беру только это! – сказал я и помахал руками, в одной бубен, в другой разноцветные бумажки с денежными знаками.

Я глянул в иллюминатор и вспыхнул божественным огнем. Неужели и я буду достоин всего этого? Неужели мир катится в тартарары только там, где безумствуют люди? А здесь он всегда незыблем, недоступен и прекрасен! И этим наверняка спасает всё вокруг. Всякий путь лежит сюда в сжигающую чистоту. Ибо тот, кто ее коснулся, неминуемо к ней и вернется.

Приземлились в условленном месте. Хлебнув из фляжки за удачную посадку вкусного спасательского спирта, я загляделся на отражение Белухи в горном озере. Чувствуя, как кружится голова от счастья, я понял, что принял лишнего. Но я еще успел внятно поговорить с мужчиной, стоявшим с удочкой на берегу.

– Рыба здесь есть?

– Есть.

– А какая? Хариус?

– Язь. Озеро-то Язевое.

– Ах, хорошо. Есть у меня один знакомый джипер, он рыбак, места знает, он бы здесь наловил… А я не рыбак и не джипер, я просто Земли хозяин… Погодка, скажу я вам… Эх, хороший денек, ясный вполне…

Это были мои последние осознанные слова у горного озера. В Астану я приехал в автобусе с путешествующими по миру немцами. Вернее, был завезен в полуобморочном состоянии, а далее в обмен на бубен грузовым самолетом был транспортирован в город, где получил божественную телеграмму.

Отдав последние купюры, я сидел в аэропорту Домодедово, пил кофе и глазел по сторонам, спешить было некуда. Тут какой-то тип подбежал к парочке за соседним столиком и возбужденно спросил: