Бла-бла-бла. Роман-каверза

– Маслины?

– Чёрные, со вкусом марганцовки, были, помню.

Что до маслин, то их съел Энгусов, неприметно, одну за другой, прямо с косточками. Чтоб не оставлять следов. Их всего-то и было… меньше десятка.

– Ладно, – вздохнул Василий Абрамович. – Пойду ему нового вина принесу. За счёт заведения.

– А как помер, помнишь? – не унимался писатель.

– Кое-что, но в подробностях, – подумавши, ответил букмекер.

– Расскажите, расскажите! – взвилась тут девица Морякова. – Каково это умирать?

– Умирать, можно сказать, даже хорошо, – твёрдо ответствовал букмекер. – Только немного страшно, но это ничего – можно перетерпеть!

– Ну, так как ты помер? – теребили букмекера. – Отчего?

– Помер я от удушения!

– Кто тебя удушил?

– Удушил меня… чёрный шилишпёр, – сказал, как оттяпал хвост у котофея, букмекер.

«Шилишпёр сегодня уже был», – мелькнуло в мозжечке у Энгусова.

– Шилишпёр – это рыба такая! – подтвердил и сведущий в ихтиологии мужик Дунин. – Чем она тебя удушила – плавниками, что ль?

– Никакими не плавниками – руками! – обозлился букмекер.

– Руки у рыбы? – усумнился неугомонный Дунин.

– Да, вот у рыбы-то и руки! И главное, что обидно? Я – солидный, состоятельный человек, на форде мустанге рассекаю, могу всяческие излишества и простодушия позволить, помимо икорки, бытовой техники и богемского хрусталя – и на тебе: удавил-то меня какой-то гадкий шилишпёришка, какая-то рыба!..

– Да-а, обидно, прямо срамота! – согласно загудели завсегдатаи.

– И вот сижу я в поезде под землёй, в тоннеле, мёртвый, удушенный, а в вагоне никого, один только чёрный шилишпёр к моей щеке своим склизким боком прикладывается, вроде как с ласкою, а машинист тогда откашлялся и говорит: «Станция „Лесная“. Осторожно, двери открываются! Следующая станция…»

– «Выборгская»? – подсказал волюнтарист Бобориков.

– Да, но только она почему-то «Невыборской» называлась. Машинист так и сказал: «Следующая станция – „Невыборская“, поезд дальше не смеет идти, освободите вагоны!» И шилишпёр меня тоже подталкивает: давай, мол, выходи! Ну, я и вышел!..

– А дальше?

– А дальше я иду по шпалам в сторону «Невыборской», и шилишпёришка рядом…

При сих словах даже не слишком осведомлённый в рыбознании Энгусов поневоле усумнился.

– Идёт?

– Ну, не летит же!

– А чем идёт? Ногами?

– Уж, конечно же, не хвостом!

– И что?

– Что-что! – рассердился букмекер. – Потом шилишпёришка и говорит: «Теперь один иди! Мне отседова ходу нет!»

– А ты?

– Ну, я один и пошёл! А машинист-то фары не погасил, потому я поначалу за тенью своей шёл. Потом тень, вроде, исчезла, а впереди другой свет забрезжил.

– Ну и дела! – удивился кто-то. – Вот оно, значит, как там приключается?!

– И тут впереди – женщина, девица! – продолжал разошедшийся букмекер. – Ну, вот навроде этой! – поискал он глазами Морякову.

– Морякова моя фамилия! – сухо сказала девица.

– Навстречу мне идёт, потом останавливается и вещает: «Меня Златоглазкой зовут! А ты куда прёшься, букмекер, когда тебе не время ещё?» «Как же – не время, – возражаю, – когда мне ваш шилишпёр велел сюда идтить?» «Шилишпёр? – удивилась девица. – Ну, он у нас шуткарь известный!» «А машинист? – спрашиваю. – Он мне тоже велел из поезда выходить!» «А машинист, – говорит Златоглазка, – вообще не соображает, что городит. Он и поезда водит по пьяному делу, его уж давно с работы выгонять собираются, да всё было никак…» И тут вдруг сзади свет, грохот, и поезд… поезд…

– Поезд? – переспросил Энгусов, неприметно для себя увлёкшийся рассказом.

– Поезд… по-езд… – хрипло пробормотал букмекер и тут же… снова помер.

На сей раз он помер как-то гладко: бормотал себе про свой поезд и вдруг – р-раз! – откинулся на спинку стула, треснулся затылком об пол – и всё, готово дело! Всем бы так легко помирать!

Но народу это не понравилось.

– Опять, что ли, помер? – досадливо пробормотал кто-то.

– Ф-фу, это уже не остроумно! – зевнула девица Морякова.

На всякий случай поискали пульс. Теперь уж искали всем скопом, то есть по очереди. Разумеется, ничего не нашли. Но всё равно это мало кого убедило.

– Скоро снова воскреснет, – твердил Энгусов. – Был бы он жив, я бы об заклад побился… я бы ему самому ставку сделал, что он воскреснет не позже чем через десять минут.

Но биться об заклад с ним охотников не находилось.

– Двести сорок три… двести сорок четыре… двести сорок пять… – считал Энгусов. – Ну, точно воскреснет, ещё даже до шестисот не дойду!

Потом он считать утомился, и потехи ради исчисление продолжил Дунин.

На шестистах букмекер не воскрес, Энгусова тут подвергли осмеянию. Обозвали Вольфом Мессингом недорезанным и ещё по-всякому. Не воскрес и на девятистах (когда сызнова взялся исчислять Энгусов). Зато воскрес на тысяче ста пятидесяти пяти, буднично так воскрес, даже простецки. Как одни букмекеры и воскресают! Прочие же людишки воскресают иначе. Глубокомысленней, что ли? Трагичнее! С осознанием судьбы и – да-да, – чёрт её побери! – почвы! Суглинка или аллювия.

Короче, букмекер очухался.

– Опять кабак! Опять букмекер! – мучительно простонал он.